[29], отпустили оленей, ибо тамъ мху очень много. Всѣ жилища очень малы, но переднее жилище огромно; жилище Айвана Эрмэчэна; наружный шатеръ изъ моржовой кожи. Въ заднее жилище[30] вошли. У хозяевъ нѣтъ ни кусочка мяса. — «Чѣмъ же васъ кормить станемъ? У насъ ѣды нѣтъ. Пройдите лучше къ Айвану Эрмэчэну!» — «Нѣтъ, тутъ соснемъ и отдохнемъ! Принеси запасъ изъ саней! — говоритъ Эле́нди женѣ. — Тутъ будемъ спать! По пробужденіи извѣстимъ Эрмэчэна!» Принесла изъ саней два оленьихъ бо́ка[31]. Поѣвши заснули. Проснувшись, говоритъ Эле́нди хозяевамъ: «Ну, пойдемъ, пойдемъ!» Мимо кого проходятъ, всѣ присоединяются сзади. Стали, какъ кочевой поѣздъ. Эле́нди идетъ впереди. Женщина ведетъ (свиту). Вошли въ шатеръ. Сидитъ Эрмэчэнъ, поджавъ ноги, щупаетъ бабъ. Огромный великанъ. — «Ка-ка́! гости-и-и!»[32] — «Ы!»[33] «Ого! Торопитесь варить, бабы-ы-ы!» Сидитъ нагой, тѣло толстое, кости широкія. Сидитъ Эле́нди, осматриваетъ хозяина вокругъ. На спинѣ ложбина, какъ сухой ручей, на груди, какъ рѣчное русло. Вездѣ мясо, цѣлыя горы. Думаетъ Эле́нди самъ съ собой: — «О! Увезу-ли я его? Или не увезу совсѣмъ?» Говоритъ въ утробѣ своей: — «О, что такое я затѣялъ?» Отвергаетъ, говоритъ: «не нужно!», потомъ снова говоритъ себѣ: «Нѣтъ, отчего же? Пожалуй, можно! Кто знаетъ?». Подали ѣду, сосѣди хотятъ взять по куску, онъ ихъ колотитъ по рукамъ: «Пусть гости сперва! Вы пото-о-омъ!» Вышколилъ ихъ. Горло хочетъ, но смотрятъ только глазами. Что имъ дѣлать? Грѣхъ предъ божествомъ[34]. Говоритъ гость сосѣдямъ: «Ну, ну, берите!» Просовываютъ руки подъ руки гостей и хватаютъ куски. — Тѣхъ не бьетъ, кто же со стороны пытается схватить, того колотитъ по рукамъ. На особое корыто накрошилъ китоваго мяса, ѣстъ одинъ, другимъ не даетъ. Снова говоритъ гость: «Всѣ, всѣ ѣшьте!» Ударилъ тестя Айванъ: «Ты зачѣмъ распоряжаешься? Я эрмэчэнъ!» Гость схватилъ свой поясъ, лежавшій подлѣ, съ размаха хлестнулъ по нагому тѣлу. Опухло и покраснѣло. Вздулась полоса отъ удара. Жена Айвана, какъ держала пальцы во рту, такъ и застыла, вытаращивъ глаза. Въ первый разъ видѣла, чтобы его кто-либо ударилъ. Говоритъ Эле́нди женѣ: — «Вари ѣду. Пріятели еще не насытились!» Айванъ сидитъ, понуривъ голову, жена Айвана стоитъ, закусивъ пальцы, а жена гостя непрерывно варитъ ѣду. Въ чужомъ домѣ распоряжается, какъ въ своемъ. Говоритъ Айванъ-Эрмэчэнъ самъ съ собой — «Ужо, ужо! Немного погодимъ! Кто знаетъ, что можетъ выйти?» Потомъ говоритъ громко: «Это должно быть и есть чукотскій ви́тязь (эрмэчэнъ), Эле́нди стадо-отниматель!» — «Нѣтъ! — говоритъ Эле́нди. — Не я, а ты насильникъ (эрмэчэн)![35]. Ты наказываешь своихъ сосѣдей. Есть при тебѣ не смѣютъ. Куски изо рта вырываешь! Именно ты и есть отниматель! Я своихъ сосѣдей кормлю, самъ съѣмъ кусокъ, имъ отдамъ другой. Только ты и есть насильникъ!» Всѣ людишки наѣлись. Не переставая варить ѣду, крошитъ моржовый жиръ и китовое мясо. А въ жилищѣ Айвана запасовъ много. Вверху висятъ на ремняхъ всякія мяса. Тюленьи туши, полосы китовой кожи, моржовыя ребра, рыба. Пониже на одной сторонѣ шкуры лахтаковъ[36], на другой — свитки ремней, на третьей — связки чемодановъ[37]. Всѣ сидятъ молча. Айванъ размышляетъ. Спустя немного спрашиваетъ госта: «Что же ты? Развѣ безъ всякой цѣли сюда пріѣхалъ. Торгуй!» — «Двадцать лахтачныхъ шкуръ достань, двадцать свитковъ бѣлаго и чернаго ремня[38], двадцать тюленьихъ чемодановъ, всего, что есть у тебя по двадцати!» — «Что же привезли на обмѣнъ?» — «Ничего». — «Даромъ не дамъ!» — «Самъ возьму! Еще скажу: вдобавокъ и тебя увезу къ себѣ!» — «Прежде убьешь развѣ!» — «Что же? пожалуй и убью тебя! Развѣ кто-нибудь жалѣть станетъ!» Айванъ Эрмэчэнъ надѣваетъ обувь, только сопитъ отъ гнѣва. Быстро, проворно вышелъ Айванъ наружу и гость вмѣстѣ съ нимъ. Всѣ сосѣди выскочили сзади. Теперь только впервые эти людишки наѣлись до-сыта. Въ первый разъ схватилъ Айванъ Эле́нди[39]. Тотъ выскользнулъ у него изъ рукъ, какъ рыба. Весьма скользокъ, схватить его нельзя! Вокругъ стоятъ сосѣди съ женами и смотрятъ на бой. Наконецъ схватилъ морской оленнаго и швырнулъ его на отмашь. Тотъ пролетѣлъ по воздуху и падая, сталъ на ноги. «hычь!»[40] Погнался, бросился на него, пнулъ его ногой. Эле́нди подскочилъ кверху, увернулся отъ удара; Айванъ покатился, отлетѣлъ далеко, какъ мячъ, — «О, не могу я!» говоритъ. — «Теперь ты! Попробуй схватить меня!» Всталъ Айванъ на мѣстѣ. Чукотскій витязь схватилъ его. Хочетъ его сдвинуть съ мѣста, тотъ неподвиженъ, какъ дерево. Наконецъ схватилъ его за руку, дернулъ полной силой, пошатнулся Айванъ. Еще разъ дернулъ, обкружилъ его вокругъ себя, поволокъ за собой, сталъ волочить вокругъ да вокругъ, закружилъ совсѣмъ, тогда пнулъ ногой, тотъ покатился въ сторону. Еще катющагося догналъ и снова пнулъ. Отлетѣлъ еще дальше, какъ мячъ. Снова догналъ и придавилъ къ землѣ. Вьется, барахтается Айванъ, силится высвободиться, не можетъ. Сильно придавилъ его. Усталъ, утомился Айванъ, пересталъ биться. Говоритъ Эле́нди сидящимъ на землѣ между смотрящими: — «Вонъ, вонъ, это дерево подайте!» — «Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Не давайте! Къ чему? Что хочетъ дѣлать? Встань, встань! Пусти, пусти!» — «Ну, ну, подайте! Отчего ты одинъ привыкъ повелѣвать?» Развѣ не подадутъ сосѣди, если всѣ обижены Айваномъ? Смотрятъ всѣ, закусивъ губу, радуются, говорятъ: «вотъ такъ диво!» Подали ему толстую дубину. Ударилъ его дубиной по рукѣ, разъ, другой, не можетъ изломать кости, такъ крѣпка. Тогда всего избилъ дубиной по мягкимъ мѣстамъ. Гдѣ только было мясо, все истолокъ. Окончивъ битье, говоритъ: «Рай, рай![41] Гдѣ его платье? Принесите!» Принесли одежду, онъ его обернулъ одеждой. — «Самый плотный ремень изъ хранящихся въ жилищѣ принесите». Принесли новый моржовый ремень, толстый и плотный. — «Теперь подайте вонъ ту жердь!» Принесли толстую жердь. Привязалъ Айвана къ жерди ремнемъ, обвязалъ всего. Концы жерди обрубилъ. Пока онъ еще вяжетъ, старшая жена Айвана выскочила изъ шатра, кинулась на него съ крикомъ. Ударилъ ее дубиной по головѣ, убилъ передъ глазами мужа: «Почему ты тайно отъ мужа не кормила сосѣдей? Почему украдкой не давала людишкамъ ѣду?»[42] Окончивъ связываніе, говоритъ сосѣдямъ: — «Ну, у кого есть обида!..» Всѣ встали, стали подходить, каждый его пинаетъ ногой, ибо у всѣхъ гнѣвъ (даже у мыши есть гнѣвъ!). Тогда говоритъ Эле́нди. — «Га-га-га, помогайте снаряжаться. Вотъ, это жилище возьмите себѣ, все богатство — ваше! Но прежде заказанное принесите сюда!» Принесли по двадцати отъ ремней и отъ кожъ. Всѣ двадцать лахтаковъ взвалилъ на плечи, понесъ къ нартамъ, другіе люди донесли ремни. Пришли. Нарту съ рѣшетчатой грядкой нагрузили лахтаками. Сверху положили ремни. Потомъ положили въ полустоячемъ положеніи Айвана Эрмэчэна, привязаннаго къ дереву, увязали его ремнями. Кто только помогаетъ привязывать, такъ и хлещетъ его по лицу. Онъ молчитъ. Снарядились и отправились. Ночью прискакали на закраину льда, тутъ ночевали. Утромъ Эле́нди, разогнавъ оленей, перескочилъ черезъ открытое море. Поѣхали дальше. По дорогѣ кормятъ и поятъ его изъ собственныхъ рукъ. Онъ непрерывно вопитъ: «Жажду!» Иногда напоятъ водой изъ лужицы на льду, иногда и нѣтъ. Прискакали домой, вышли на берегъ, развязали Айвана. Ходитъ шатаясь, почти падаетъ. На утро говоритъ хозяинъ: «Ну теперь иди къ оленямъ!» Волей неволей пошелъ къ оленямъ. Бѣгаетъ стадо взадъ впередъ. Айванъ совершенно неподвиженъ, пребываетъ на одномъ и томъ же мѣстѣ. Въ комарное время пасется плохо стадо, сидитъ постоянно въ водѣ, совершенно изсохло[43]. При стадѣ мальчики, дѣти хозяина, ихъ непрерывно колотитъ. Говоритъ имъ. — «Принесите котелъ изъ дома, приносите котомки для лѣта, будемъ убивать на ѣду!» Пошли мальчики домой за котломъ и котомками[44]. Говорятъ: «Мы унесемъ котелъ, будемъ убивать на ѣду!» — «Хорошо, говоритъ отецъ — вотъ обрывокъ рэттема[45] Унесите и его!» Пришли къ стаду, сдѣлали изъ рэттэма шалашъ. Айванъ непрерывно спитъ въ шалашѣ, стадо не пасетъ, пастушковъ постоянно колотитъ. Пробудился, пришелъ къ оленямъ. — «Погонимъ стадо къ шалашу! Убьемъ оленей на ѣду-у-у!» Убили теленка и молодую важенку. — «Отнесите домашнимъ одну тушу! Тухлое мясо вѣрно имъ надоѣло-о-о!» Старшій унесъ телячью тушу. Отецъ сидитъ у входа въ шатеръ, мастеритъ что то. — «Ка ка! — говоритъ — вы убивали оленей?.. Ну ка, скорѣе разбейте тушу! Поѣдимъ свѣжаго!»
Во время ѣды отецъ не можетъ ѣсть. Мясо теленка слишкомъ сухое. — «Что за мясо? — говоритъ. — Олени значитъ не жирѣютъ!» — «Какъ же будутъ жирѣть? — отвѣчаетъ сынишка. — Айванъ Эрмэчэнъ очень злонравенъ. Зачѣмъ только привезли такого? За стадомъ не смотритъ, насъ постоянно бьетъ, всегда спитъ въ шалашѣ». Отецъ говоритъ «Завтра вмѣстѣ пойду къ оленямъ!» Отрѣзалъ кусокъ ремня отъ недавнихъ связей Айвана; вмѣсто ручки привязалъ кусокъ палки, толстый кнутъ спряталъ за пазуху. Ушли въ стадо вмѣстѣ съ сыномъ. Такъ и держитъ руки за пазухой. Пришли, заглянули въ шалашъ. По прежнему спитъ Айванъ, совершенно нагой. Говоритъ сыну — «Стой, стой! Потише!». Прокрался въ шалашъ безъ шума, схватилъ за руку, выволокъ на дворъ. Тотъ не бьется, не противится, повѣсилъ голову, словно мертвый. Сталъ его колотить нагого кнутомъ, онъ даже не крикнулъ ни разу. — «Зачѣмъ за оленями не смотришь ты? Зачѣмъ лѣнишься?» Пока колотилъ, пригнали стадо. Швырнулъ въ сторону, говоритъ сыну: «Пойдемъ въ стадо!» Ходятъ по стаду — «