Такъ жили. Дѣти выросли, пріобрѣли силу, стали мужчинами. Состарился Эле́нди. Но сыновья велики и сильны. Ихъ копья со связкой колецъ на тупомъ концѣ. На ходу звенятъ кольцами. Снова всѣ живутъ на берегу моря. Снова Айванъ Эрмэ́чэнъ, не прежній, иной, приблизившись къ нимъ, сталъ сосѣдомъ[60], — морской человѣкъ, питающійся морской ѣдой. Говорятъ сыновья отцу: «Айванъ, кажется, нашелъ мертваго кита, ибо пошелъ разрѣзывать его на части. Что, не дастъ ли онъ тебѣ[61]?» Пошелъ старикъ, предъ уходомъ говоритъ: «Не дастъ, должно быть! Не думаю, что дастъ! Прежде я не думалъ бы, что не дастъ, но теперь я состарился!.. Пусть невѣстка все же приготовитъ сумку, я ее унесу съ собой!» Пошелъ и сумку унесъ. На берегу моря нашелъ Айвана. Сидитъ вмѣстѣ съ женой на пескѣ. Китъ застрялъ на мели и остался далеко отъ берега среди мелкой воды. — «Ка-ка! Пришелъ ты?!» — «Ы!» — «Ну, ну, чего тебѣ?» — «Дѣти меня послали!» — «Ну давай, самъ накладу! Сюда, сюда! принесите сюда часть!» Принесли работавшіе, онъ отрѣзалъ кусокъ кожи съ жиромъ. — «Иди сюда! — говоритъ. — Наполнилъ твою сумку!» Подошелъ старикъ. — «Повернись задомъ, надѣну тебѣ!»… Сумку легкая, словно пустая. Вдругъ схватилъ его сзади за подгузье штановъ и напихалъ за поясъ жиру и кожи. — «Правда, вотъ тебѣ! теперь иди домой!» Ибо насмѣшливъ[62]. Жиръ потекъ по ногамъ и по животу. Не можетъ идти, едва доплелся домой. Штаны наполнены.
Сыновья говорятъ матери: «Ну ка, погляди ка! А что?» — «Еще нѣтъ!» Спустя немного опять. «Посмотри ка снова! Что же онъ такъ медлитъ?» Наконецъ говоритъ — «Вотъ, онъ идетъ, палку держитъ поперекъ согнутой спины!» — «О, о! должно быть ноша тяжела!» Вошелъ. Женщины схватились за сумку, говорятъ: «А что?» Ищутъ вездѣ, поворачиваютъ, ничего нѣтъ. Онъ стоитъ въ переднемъ шатрѣ, обернулся къ нимъ задомъ. «Гдѣ же?» «Да вотъ тутъ есть!» Сынъ поглядѣлъ изъ полога, высунувъ голову подъ полою входа[63]. Взяли сумку, трясутъ: ничего нѣтъ. — «Гдѣ же!» — «Да вотъ здѣсь!» — «Но гдѣ же наконецъ!» Вторая сноха бросила взглядъ на подгузье. — «О-о-о!» Сняла штаны со старика. Онъ весь перепачканъ жиромъ. — «Вотъ какъ! Вотъ какъ!» кричатъ сыновья. Тотчасъ же стали одѣваться. Старикъ говоритъ: — «сами мы теперь такъ пріучили Айвана! Или скажете, что я его пріучилъ! Но я когда то наказалъ такого. Теперь другой Айванъ насмѣхается только надъ вами!»…
Вышли сыновья, схватили копья, побѣжали отъ самой двери. На бѣгу подхватили арканы, перекинули свиткомъ черезъ плечо. Айванъ съ женою еще сидятъ на берегу. Миновавъ его, побѣжали по берегу, гдѣ суетятся работающіе; прыгнувъ съ берега, перебрели черезъ воду къ киту. — «Прочь, прочь! Уйдите отсюда!» Машутъ копьями во всѣ стороны, толкаютъ то тупымъ, то острымъ концомъ…
— «Перестаньте, перестаньте! Сперва убейте: заставьте уйти[64] потомъ отнимите кита!» кричитъ Айванъ съ берега — «Не буйствуйте съ людишками! Идите, идите сюда!» Они какъ будто глухи. — «Хорошо! — говоритъ, принесите нужное для борьбы!» Работники принесли изъ шатра моржовую шкуру и двѣ моржовыя голени. Разбилъ на острые осколки, въ разостланную шкуру набилъ осколки кости остріемъ вверхъ, воткнулъ полукругомъ; только мѣсто, гдѣ встать, свободно. Натеръ шкуру китовымъ жиромъ. Покончивъ всѣ приготовленія, всталъ на мѣсто… Братья, отталкивая копьями, остались одни у кита; иные попадали въ воду; бывшіе на челнокахъ чуть не утонули и поспѣшили вернуться на берегъ. Стоятъ на китѣ, рѣжутъ китовину. Отрѣзываютъ куски величиной съ моржа, перебрасываютъ прямо на берегъ. — «Идите, идите сюда!» Старшій братъ говоритъ: «Пойду-ка я!» — «Или я!» отвѣчаетъ младшій братъ. Старшій говоритъ: — «Нѣтъ ужъ, я!» Младшій возражаетъ. — «Нѣтъ ужъ, лучше я! Прошу тебя, послушайся! Пусть лучше я! Пусть ты будешь на этотъ разъ вмѣсто старика!»… — «Хорошо! — говоритъ старшій, — но можетъ и не удаться!..» — «Посмотримъ! — говорилъ младшій, — кто знаетъ?» — «Я говорю, быть можетъ, не будешь въ силахъ. Пусть, я посмотрю, ибо ты, какъ ребенокъ!..» А между тѣмъ, они словно близнецы, ибо родились въ одно и то же время. Разница нѣсколько дней. — «Все равно, настаиваетъ младшій, — пусть попробую! Ибо стыжусь отцовского погруженія подъ жиръ… Пусть я! Если ты схватишься съ нимъ, буду бояться вернуться домой…» «А что если скажетъ отецъ: „А этотъ какъ?..“ Пусть лучше я!..» — «Хорошо, хорошо! Я не спорю. Пусть ужъ ты!» Айванъ стоитъ на скользкой шкурѣ, словно вбитый въ землю. — «Эй, вы, пустословные![65]. Торопитесь! Покажите, какіе вы!» Прыгнулъ младшій братъ съ кита далеко на сухой берегъ, какъ будто полетѣлъ на крыльяхъ, попалъ ногами прямо на моржовую шкуру. Какъ будто прильнули къ ней (ноги). Айванъ говоритъ — «Кто? Ты? (начнешь…)» — «Нѣтъ, ты!» — «Пусть ты, если ты отниматель!» — «Ладно, согласенъ!» Всталъ Айванъ недвижно. Схватилъ ча́wчу[66] Айвана. Какъ ни напрягается, какъ ни усиливается, не можетъ, — недвиженъ, какъ пень. Неторопясь, ощупываетъ руками, откуда бы схватить, медленно примѣривается. Наконецъ наставилъ ладонь, какъ топоръ, ударилъ по шеѣ. Голова отскочила, какъ волчокъ, тѣло же стоитъ недвижно. Товарищи Айвана стоятъ вокругъ и смотрятъ. Все же убилъ, упало. Жена Айвана, — увидѣвъ, какъ покатилась голова, убѣжала, не глядя куда. Прыгнулъ обратно къ товарищу на китѣ. Окончивъ, понесли. Ну и ноша же. Принесли, бросили у входа на землю. Шатеръ затрясся отъ вѣтра. — «Кака! — говорилъ отецъ. — Принесли таки!» (ибо понялъ, что убили). Старшій братъ говоритъ — «Да, рукой ребенка…» Отецъ говоритъ: —«Э, э! Зачѣмъ же убили? Вы не привели вѣдь живьемъ! Очевидно, вы еще плохи!..» Старшій говоритъ — «Я вѣдь говорилъ: — пусть лучше я самъ!» Младшій говоритъ: — «Да, но я еще ребячески — неразуменъ!..»
На слѣдующій годъ богатыри проводили конецъ лѣта — на горныхъ пастбищахъ, далеко отъ моря. Отецъ говоритъ по первой заморози: — «Что за диво! Соскучились объ морской пищѣ. Ибо это наше старинное питаніе»[67]. — «Какъ же стадо? — говорятъ сыновья. — Но все равно! погонимъ его предъ собой!» — «Нѣтъ! отвѣчаетъ отецъ. — желая морского мяса, постерегу стадо одинъ, въ ожиданіи!..» Ушли сыновья на море. Какъ только ушли, ночью коряки угнали стадо. При старикѣ одна жена. Другая давно ушла. Старикъ и старуха въ сторону не убѣгаютъ, ходятъ среди стада. Наслѣдники тѣхъ самыхъ коряковъ, которыхъ когда-то ограбилъ Эле́нди, гонятъ его стадо обратно. Но старикъ и старуха ходятъ въ стадѣ. Быки все время хотятъ пребывать вмѣстѣ, не разбредаются въ стороны, тѣснятся вокругъ стариковъ. Пасутся-ли на моховищѣ, или лягутъ на отдыхъ, такъ плотно окружаютъ, что со стороны ничего не видно. Коряки не замѣчаютъ ихъ, поютъ, смѣются, гонятъ стадо. Отъ добычи имъ весело. 40 человѣкъ коряцкихъ воиновъ. Второй разъ ночуютъ безъ крова. Старикъ озябъ, чуть не замерзъ, ибо во время порозованія оленей[68]. Коряки разводятъ огонь, варятъ пищу. У старика ноги озноблены, отъ голода печень болитъ[69]. Старуха говоритъ — «О, мы не можемъ идти! Завтра упадемъ. Ноги у тебя отморожены. Голодъ, усталость, тоска… Умремъ завтра!..»[70]. — «Нѣтъ, нѣтъ, подбодрись! — говоритъ мужъ. Теперь дѣти вернулись домой, погонятъ за нами по слѣду!..»
Дѣйствительно вернулись домой. Только однажды ночевали на морѣ. Принесли огромныя ноши. Стада нѣтъ, родителей тоже. Младшій братъ говоритъ: — «Ну, погонимъ!» — «Темнѣетъ солнце заходить! — говоритъ старшій — Пусть завтра!» — «Да, вѣдь они зябнутъ!» — «Охъ, нѣтъ! Должно быть ихъ убили!» — «Ко!!..»
Все-таки ночевали. Младшій не спитъ, ходитъ по окрестностямъ. Еще до приближенія разсвѣта, говоритъ — «Ну, пойдемъ! Довольно. Разсвѣтаетъ!» — «Еще немножко!» — «Нѣтъ, нѣтъ! Довольно!» Пошли.
Старушка совсѣмъ не можетъ идти, на-силу плетется. Мужъ говоритъ — «Подбодрись, подбодрись! Не покинутъ насъ дѣти, погонятъ по слѣду!..»
Табунъ сталъ спускаться въ ложбину, тогда начали догонять. Взобравшись на скалу, посмотрѣли со скалы, увидѣли. Говоритъ младшій братъ: — «Скорѣй, скорѣй! Побѣжимъ къ проходу сквозь ложбину». Старушка оглянулась, увидѣла сыновей, идущихъ со скалы внизъ. Вздрогнула старуха, говоритъ старику: — «О, пришли наши дѣти!» Отъ радости сдѣлалась весьма быстрою.
Узкій проходъ ущелья, дорога весьма узка, но подъемъ впереди расширяется и уходитъ круто вверхъ. Братья обѣжали издали стадо и очутились впереди на самомъ верху и сверху загикали: «Го-о-о! Гокъ, гокъ, гокъ!» [71]. Стадо повернулась и побѣжало, а коряки уже вошли въ ущелье. Стадо ринулось, затоптало въ ущелья коряцкихъ воиновъ, смѣшало ихъ кровь съ пылью, втоптало лица въ землю. Только десять человѣкъ спаслась и бѣжали. Быки шли впереди стада. Когда скотъ побѣжалъ, они очутились сзади и медленно провели стариковъ вслѣдъ за стадомъ. Тогда подбѣжали сыновья, подхватили старика и старуху подъ мышку, какъ рукавицы, и погнали оленей обратно. Стадо идетъ домой, вытянулось въ долгую линію, какъ кочевой поѣздъ[72], идетъ, торопится на свою землю! 10 коряковъ прибѣжали домой, говорятъ: «Одѣвайтесь, вооружайтесь! погонимъ по слѣду!» Догнали. Когда догнали, братья выстрѣлили изъ лука, убили одного, подхватили за ноги тѣло и потрясли. — «Вотъ и вы такъ будете! Трусы вы, худые людишки!»
Опять догнали стадо, оно уже ушло далеко; подхватили по дорогѣ отца и мать и побѣжали въ слѣдъ. Ибо старикъ и старуха изсохли и стали легки. Пришли домой. Стадо уже на старомъ