амото окажется мало, то что ж! Жизнь свою я почтительно преподнесу родителю моему Ёситомо, имя своё я оставлю будущим векам, и пусть мой труп выставляют на обозрение перед дворцом государя, – жалеть мне уже будет не о чем».
Да, грозные замыслы лелеял он уже в свои шестнадцать лет!
«Пожалуй, этому человеку можно довериться», – подумал он, а вслух произнёс:
– Так и быть, откроюсь тебе. Только смотри никому не проболтайся. Я – сын императорского конюшего левой стороны. Хочу передать с тобой письмо к Хидэхире. Когда доставишь ответ?
Китидзи соскользнул с сиденья и распростёрся перед Сяна-о, коснувшись земли верхушкой шапки эбоси.
– Господин Хидэхира изволил говорить мне о вашей милости, – проговорил он. – Чем посылать письмо, пожалуйте к нему сами. О ваших удобствах в пути я позабочусь.
И Сяна-о подумал: «Ожидая ответа на письмо, я изведусь. Отправлюсь лучше вместе с ним».
– Когда ты трогаешься? – осведомился он.
– Завтра как раз благоприятный день. Поэтому совершу только обычный предотъездный обряд – и послезавтра непременно в путь.
– Коли так, буду ждать тебя на выезде из столицы в Аватагути перед храмом Дзюдзэндзи.
– Слушаюсь, – сказал Китидзи и удалился из храма. А Сяна-о воротился в покои настоятеля и стал скрытно от всех готовить себя в дорогу. С далёкой своей седьмой весны и до нынешних шестнадцати лет привык он проводить здесь дни и ночи с любимым наставником, который по утрам развеивал туманы его сомнений, а по вечерам раскрывал перед ним звёздные небеса, и теперь при мысли о разлуке, как ни сдерживал себя Сяна-о, его душили слёзы.
Но знал он, что если ослабнет духом, то ничего у него не получится, и потому на рассвете второго месяца четвёртого года Дзёан – Унаследованного Покоя – навсегда покинул гору Курама. Накануне он облачился в нижнее кимоно из некрашеной ткани и ещё в кимоно из китайского узорчатого атласа, поверх него – в лёгкое кимоно из бледно-голубого харимского шёлка, в широкие белые шаровары и куртку из китайской парчи в пять разноцветных нитей с шестой золотой; под куртку поддел даренный настоятелем панцирь, препоясался коротким мечом с рукоятью и ножнами, крытыми синей парчой, и боевым мечом с золотой отделкой; слегка напудрил лицо, навёл чёрной краской тонкие брови и сделал высокую причёску с двумя кольцами надо лбом. Так в сиротливом одиночестве приготовился он в путь, и ему подумалось: «Когда другой явится в храм и займёт здесь моё место, пусть помянет со скорбью меня возлюбленный мой наставник!» Он взял бамбуковую флейту и играл около часу, а затем, оставив в прощальный дар лишь эти звуки, плача и плача, покинул гору Курама.
Этой же ночью он объявился на Четвёртом проспекте в жилище Сёсимбо и сказал ему, что отправляется в край Осю.
– Я с вами на удачу и на беду! – воскликнул Сёсимбо и принялся было собираться.
Однако Сяна-о остановил его:
– Ты останешься в столице, будешь следить, что затевают в доме Тайра, и сообщать мне.
И Сёсимбо послушно согласился остаться в столице. После этого Сяна-о пошёл в Аватагути. Сёсимбо всё-таки увязался проводить его, и они вдвоём стали ждать Китидзи близ храма Дзюдзэндзи. Глубокой ночью Китидзи вышел из столицы и вступил в Аватагути. Впереди него шли два десятка с лишним лошадей, навьюченных разнообразным добром. Был он в отменном дорожном наряде: куртка, украшенная пятнами от персимонового сока и набивным узором из переплетающихся цветов и трав, и верховые наштанники из звериной шкуры короткой и густой шерстью наружу. Он восседал в рогатом седле на гнедом жеребце с рыжей гривой и рыжим хвостом, а для Сяна-о вёл в поводу каурого коня под чёрным лакированным седлом, осыпанным золотой пылью, и вёз наштанники из пятнистой оленьей кожи.
– Так ты не забыл, что мы договорились? – произнёс Сяна-о.
Китидзи поспешно слетел с седла, подвёл коня и поддержал стремя. Он был сам не свой от радости, что ему привалило этакое везенье. А Сяна-о сказал ему:
– Будем гнать коней, пока у них не лопнут жилы. На вьючных лошадей не оглядываться. Я совершаю побег. Когда хватятся, что меня нет в храме, станут искать в столице. Когда доищутся, что меня нет и в столице, кинутся за мной в земли вдоль моря – Токайдо. Если настигнут до горы Сурихари, то прикажут вернуться. Отказ был бы нарушением долга и морали, на это я пойти не могу, а если ворочусь в столицу, попаду в руки врагов. Главное для нас – пройти через заставу Асигара, а уж Восточные земли сердечно преданны роду Минамото. Там мы с полуслова получим на почтовых станциях новых лошадей. Когда же пройдём заставу Сиракава, то дальше начнутся места, где правит Хидэхира, и пусть тогда льют дожди и воют ветры – нам будет всё нипочём!
Слушая это, Китидзи поражался: «Экий страх! У него нет ни единого борзого скакуна, при нём нет ни единого бесстрашного вассала, а он мнит брать лошадей в землях, где ныне правят его враги!»
Но он выказал повиновение и погнал лошадей, и они промчались по дороге Мацудзака, проскочили заставу Встреч, миновали бухту Оцу по берегу, проехали через Китайский мост над рекой Сэта и, не останавливаясь ни на миг, достигли почтовой станции Кагами. Хозяйкой увеселений там была старая знакомая Китидзи; она вывела к путникам множество «разрушительниц крепостей».
Часть вторая
О том, как на станции Кагами к Китидзи ворвались разбойники
Поскольку столица была рядом, Китидзи из опасения чужих глаз засадил Сяна-о между девицами на самое дальнее и последнее место, хотя и страдал при этом от неловкости. Дважды или трижды обменявшись с Китидзи чашками сакэ, хозяйка ухватила его за рукав и сказала:
– Вы проезжаете этой дорогой каждый год или раз в два года, но никогда прежде не было при вас этого хорошенького мальчика. Он вам родственник или просто попутчик?
– Не родственник и не попутчик, – ответствовал Китидзи.
По щекам хозяйки полились слёзы.
– За свою жизнь я претерпела немало невзгод и повидала немало печальных дел, – проговорила она, – но одно событие давних лет я помню, словно сейчас. Этот благородный юноша внешностью и повадками точь-в-точь такой же, как паж при особе государыни Томонага, второй сын императорского конюшего. Должно быть, вы уговорили его ехать с вами. После мятежей Хогэн и Хэйдзи отпрыски рода Минамото сосланы по разным местам. Если молодой господин, войдя в возраст, задумает великое дело, то замолвите за меня словечко, везите его сюда. А то ведь, как говорится, у стен есть уши, у камней – языки. Алый цветок и в саду не спрячешь.
– Не выдумывай, – возразил Китидзи. – Это всего лишь мой задушевный дружок.
Тогда хозяйка со словами: «Пусть же люди говорят, что угодно» – поднялась на ноги и, потянув юношу за рукав, пересадила на почётное место. А когда наступила ночь, она увела его к себе. Китидзи, порядочно выпив, заснул. Улёгся почивать и Сяна-о.
В самую полночь этой ночью на станции Кагами случалось великое смятение. В том году страну постиг голод, и вот гремевший в землях Дэва предводитель разбойников Юри-но Таро и знаменитый в провинции Этиго Бродячий Монах Фудзисава из уезда Кубики сговорились и перешли в провинцию Синано. Там к ним присоединился Саку-но Таро, сын временного начальника в Саку; в провинции Каи к ним пристал временный начальник Яцусиро, в Тотоми – Правитель Кадзуса, в провинции Суруга – Окицу-но Дзюро, в Кодзукэ – Тоёока-но Гэмбати, все прославленные грабители из самурайских родов. Собралось их двадцать пять шаек силой в семьдесят человек, и предводители рассудили так: «В землях Токайдо взять нынче нечего. Лучше пройдёмся-ка по горным селениям, тряхнём зажиточных смердов, напоим наших молодцов весёлым вином, потом погуляем в столице, а как пройдёт лето и задуют осенние ветры, разойдёмся по домам через северные провинции». И вот уже они осторожно двигались к столице, стараясь не попадаться людям на глаза.
Как раз в ту ночь они остановились в доме по соседству с особняком хозяйки почтовой станции Кагами.
И сказал Юри-но Таро Бродячему Монаху Фудзисаве:
– В заведении у здешней хозяйки ночует известный в столице скупщик золота Китидзи. Он на пути в край Осю, и при нём много ценного товара. Что сделаем?
Бродячий Монах Фудзисава вскричал:
– Вот уж воистину, братец, «при попутном ветре да ещё и парус, при попутном течении да ещё и шест»! Налетим, отберём товар у этого мерзавца, будут деньги на вино у наших молодцов!
Полдюжины матёрых негодяев облачились в панцири, запалили полдюжины пропитанных маслом факелов и подняли над головами, и, хотя снаружи была темнота, под крышей стало светло как днём. Во главе встали Юри-но Таро и Бродячий Монах Фудзисава, а всего их пошло на дело семеро. На Юри-но Таро был жёлто-зелёный шнурованный панцирь в мелкую пластину поверх жёлто-зелёного боевого наряда из китайской ткани и заломленная шапка эбоси, подвязанная тесьмой у кадыка; в руке он сжимал боевой меч длиной в три сяку пять сунов. Фудзисава же был облачён в плетёные кожаные доспехи чёрного цвета поверх тёмно-синего платья и шлем; имел он при себе крытый чёрным лаком меч в ножнах из медвежьей шкуры шерстью наружу и огромную алебарду. Они ринулись на особняк хозяйки в середине ночи, вломились в комнату для прислуги, глянули – никого. Ворвались в гостиную, глянули – никого. Что такое? И они понеслись по дому, разрубая бамбуковые шторы и полосуя раздвижные перегородки.
Китидзи перепугался и вскочил как встрёпанный. Может быть, нагрянули Четверо Небесных Царей? Он не знал, что это грабители явились за его богатствами, и ему представилось, будто в Рокухаре проведали о том, что он переправляет Минамото в край Осю, и прислали покарать его. Бросив всё, он согнулся в три погибели и пустился стремглав наутёк.
Увидев это, Сяна-о подумал: «На кого нельзя полагаться, так это на простолюдина. Будь это какой-никакой самурай, он бы так не поступил. Ну что ж, раз уж я покинул столицу, отдам свою жизнь за покойного родителя. Труп мой выставят на этой станции Кагами, только и всего». Он натянул штаны и облачился в панцирь, подхватил под мышку меч, намотал на голову своё нижнее кимоно из жёлтого китайского атласа и через раздвижную перегородку выскочил из комнаты. Укрывшись за ширмой, он стал с нетерпением ждать, когда же наконец появятся эти восьмеро бандитов. И они явились, вопя: «Хватай мерзавца Китидзи!»