Дракон обратился к ним с речью:
– Я призвал вас по следующему делу. Оказавший нам честь присутствовать здесь изволит быть божественным государем четвертого поколения земных богов; Хико-Хоходеми-но-Микото величаться изволит он. Вчера, забавляясь рыбной ловлей на японском берегу, Хико-Хоходеми опустил в море удочный крючок, и вот кто-то, неизвестно кто, украл этот крючок и удрал, скрывшись бесследно.
Это непременно сделал кто-нибудь из вас, поэтому и снизошел он нарочно за этим сюда. Так вот, если паче чаяния сделал это кто-нибудь из вас, то почтительно представь крючок сейчас же Хико-Хоходеми, а если кто-нибудь хотя и не крал крючка сам, но знает, куда скрылся вор, то немедленно без утайки заяви об этом здесь же, – так строго-настрого наказывал Дракон.
При такой неожиданности все стали поглядывать друг на друга, но вот выдвинулся с важностью вперед судья, Окунь, и сказал:
– Почтительно и со страхом докладываю, что, по моему мнению, вор, укравший этот крючок, вероятно, не кто иной, как главный дворцовый ключник, Тай [20].
– А доказательства?
– Вот они. Со вчерашнего вечера у Тая ни с того ни с сего заболело горло, так что он не может даже кушать. Если его освидетельствовать, то крючок окажется еще, вероятно, у него во рту, и я думаю, что надо произвести поскорее это расследование, чтобы установить, правда это или нет, – сказал он, а следом за ним и все.
– И в самом деле, ведь один только Тай и не явился сегодня по зову. Подозрительно это что-то. Надо сейчас же призвать его сюда и произвести расследование, чтобы снять подозрение с нас. Убедительно просим об этом, – говорили они все разными ртами, но в один голос.
Услышав это, Дракон сказал:
– Действительно, ключник Тай всегда являлся по зову первым, сегодня только и не видно его, это подозрительно. Представить его сейчас же сюда!
Не успел он еще отдать своего приказания, как Окунь, ответив: «Слушаю», сломя голову кинулся прямо в жилище Тая и явился вместе с ним опять пред лицом Дракона.
Краснощекий раньше Тай совсем стал не похож сам на себя. Он весь позеленел и едва двигался.
С закрытыми наполовину огромными глазами почтительно остановился он перед Драконом.
– Ну ты, главный дворцовый ключник, Тай, по какой такой причине не явился ты сегодня сюда по моему приказу?
– Смею доложить: по той причине, что со вчерашнего вечера я немного заболел…
– Молчать! Эта болезнь твоя не что иное, как небесное наказание тебе за то, что ты украл крючок Хико-Хоходеми.
– Так точно, все так, как ты изволишь говорить. Крючок Хико-Хоходеми застрял у меня в горле; он не только не дает мне кушать и дышать, но и причиняет еще невыразимые страдания, невыносимую боль. Но совершил я этот проступок под влиянием минуты, и не было у меня такого умысла, чтобы украсть крючок и убежать. Боюсь говорить, но все же униженно прошу простить мою вину, – говорил Тай, горестно вздыхая.
Тогда выступил вперед Окунь и сказал:
– Как я докладывал, так и оказалось. Крючок в горле у Тая, надо тут же немедленно достать его и представить Хико-Хоходеми.
– О! Я тоже так думаю. Ну-ка, Окунь, достань его.
– Слушаю, – ответил Окунь. Подойдя к Таю, он без труда достал крючок из широко раскрытого рта и, тщательно обмыв его, подал Дракону. Дракон взял крючок и с глубокой почтительностью преподнес его Хико-Хоходеми.
Необычайно обрадован был Хико-Хоходеми, получив наконец крючок. Восхваляя могущество пресветлого Дракона, не переставал он благодарить его. Дракон укорял Тая в нечестности и пригрозил, что расправится еще с ним за это преступление, но Хико-Хоходеми остановил его:
– Хотя крючок украден Таем, но он возвращен мне; не следует наказывать особенно строго за это. Тем более надо пожалеть его, что, если принять во внимание его показания, он совершил этот поступок не умышленно, а под влиянием минуты и сам же причинил себе этим страдания. Это моя собственная ошибка, что я взялся за дело, к которому не привык – стыдно даже вспоминать об этом, – прости Таю вину его ради меня.
Дракон был тронут таким заступничеством, полным милосердия и сострадания.
– Могу ли я противиться таким благородным и великодушным речам, – сказал он и тут же дал помилование Таю.
Рад был и Тай, и, пошевеливая радостно плавниками, стал он восхвалять перед рыбами доброту Хико-Хоходеми, а затем удалился от пресветлого лика Дракона.
Ну вот самое важное, что было: крючок благополучно отыскан, и во дворце Дракона делать Хико-Хоходеми больше уже нечего, но и сам Дракон, и обе его божественные дочери полюбили благородного и добродетельного Хико-Хоходеми и убедительно, чуть не удерживая за рукава, упрашивали его остаться еще и еще на один день. Не из камня и не из дерева было сердце у Хико-Хоходеми; опутанный нежными путами теплого участия, продолжал он пребывать во дворце Дракона.
Сменяются солнце луною и луна солнцем, быстро несется вперед неудержимо текущее время. Ничего не изменилось на этом свете, неизменным оставалось все и во дворце Дракона, но прошла весна, миновала осень… протекли уже три года.
Немалый срок – три года – для короткой остановки на ночлег в пути. С каждым днем все больше и больше овладевали сердцем Хико-Хоходеми думы о возвращении домой, а к тому же еще он стал беспокоиться о судьбе своего брата. И вот обратился он однажды к Дракону с такими словами, чтобы высказать ему свое решение:
– Долго уже пользуюсь я твоим гостеприимством, но под управлением у меня находится большая страна на суше, и негоже мне навсегда оставаться здесь, на дне океана. Потом я опять как-нибудь снизойду сюда, но теперь я хочу сейчас же вернуться на сушу, возвратить брату крючок и смирить этим его гнев. Невыразимо жаль мне расставаться, но в первый же счастливый день отныне уйду я отсюда; прошу тебя, не думай дурно обо мне.
Печалью омрачилось лицо Дракона, когда он услышал это, и, утирая слезы, он сказал:
– Сколько бы ты ни оставался здесь, всегда будешь для нас дорогим, желанным гостем, но ты потомок небесных богов, царствующий над великою сушей, и, конечно, не годится тебе оставаться здесь. Об одном только и прошу тебя: пусть в знак твоего пребывания здесь будет еще большее, чем прежде, общение между морем и сушей.
Так от всего сердца, от всей души говорил Дракон, а затем приказал обеим дочерям своим, Тоётама-химе и Тамаёри-химе, принести два круглых камня – талисманы.
– Эти вещи называются мандзю и кандзю, это сокровища Драконова дворца, завещанные от предков. Прими их, этот мой ничтожный прощальный дар.
– Я не знаю, как и благодарить тебя. Но что же это такое – мандзю и кандзю?
– Слушай. Вот этот мандзю – это талисман, вызывающий воды прилива. На какое бы сухое место ни попал ты, но подыми его раз кверху, и сейчас же, как по зову, придут воды и зальют все. Таково чудодейственное свойство его. А вот этот, который называется кандзю, – это талисман, осушающий воды прилива. С какой бы силой ни шло наводнение, но подними его раз кверху, и воды тотчас же отхлынут. Таков этот чудесный, удивительный талисман. Носи их, Хико-Хоходеми, постоянно на себе, и тебе нечего будет бояться, в какую бы беду ты ни попал; но мало того, они годны и для того, чтобы прекращать бедствия, причиняемые рисовым полям засухами и наводнениями.
Он еще раз объяснил способ пользования этими талисманами. Хико-Хоходеми был очень обрадован, тотчас же положил он оба талисмана за пазуху и, не переставая прощаться, вышел из ворот Драконова дворца. Усевшись на приготовленного для него заранее восьмисаженного крокодила, который служил лодкой для обитателей дворца, он быстро направился домой, в Японию.
Мэнасикаго – для переднего пути, восьмисаженный крокодил – для обратного, оба судна чудесны. Такие чудеса, такие средства передвижения, быстроте которых уступают даже нынешние парусники и пароходы, могли существовать только тогда, в век богов.
Вернувшись в родную страну, Хико-Хоходеми сейчас же поспешил к своему брату и, представив ему вытащенный изо рта Тая крючок, вежливо и покорно стал просить извинения и прощения.
Но дело в том, что коварный старший брат, упрекая тогда Хико-Хоходеми в утере крючка и заставив его по этому поводу отправиться во дворец Дракона, сам в его отсутствие захватил власть над страной. Но как раз в то время, когда он стал считать себя настоящим властелином, когда восчувствовал в себе уже гордыню власти, неожиданно возвращается Хико-Хоходеми и отдает ему крючок. Все его старания, все его заботы разлетелись, как пузыри на воде, и, потерпев неудачу в своих планах, возненавидев в глубине души Хико-Хоходеми еще больше, замыслил он в конце концов злое дело. Подстерегши Хико-Хоходеми, ушедшего на охоту в одиночку, он решил убить его.
Хико-Хоходеми вовремя успел догадаться и, решив, что теперь как раз пришло время испробовать действие талисманов, вынул из-за пазухи мандзю и поднял его в уровень со своим лбом. Удивительное дело! В мгновение ока все рисовые поля кругом обратились в беспредельный океан, и воды готовы были вот-вот поглотить старшего брата.
Насмерть перепугался старший брат и, отфыркиваясь от заливавшей его воды, начал молить о спасении. Вынул тогда Хико-Хоходеми кандзю и поднял его вверх. Тотчас же отхлынули назад воды, как будто кто вытер их досуха. По-прежнему опять стали рисовые поля.
Чудом спасшийся от смерти старший брат проникся страхом перед чудом, совершившимся на глазах у него.
– И тебя, Хико-Хоходеми, обладающего такой мощью, хотел я погубить! Велика вина моя. Хоть ты и младший брат мой, но буду почитать я тебя как властителя, царя Японии, и никогда не пойду я против тебя. Мои прежние грехи смыты и унесены этой водой. Будь милостив, даруй мне прощение, – молил он, сложивши руки.
И с этого времени угасло зло и коварство в душе его, он стал добродетельным и хорошим.
И счастливо царствовал Хико-Хоходеми, и был на земле его мир, и в стране его – благодать и покой.