Когда же настал седьмой час дня, по божьему попущению и за наши грехи начали поганые одолевать. Вот уже из знатных мужей многие перебиты, богатыри же русские и воеводы, и удалые люди, будто деревья дубравные, клонятся к земле под конские копыта: многие сыны русские сокрушены. И самого великого князя ранили сильно и с коня его сбросили, он с трудом выбрался с поля, ибо не мог уже биться, и укрылся в чаще и божьею силою сохранен был. Много раз стяги великого князя подсекали, но не истребили их: божьею милостью они еще больше укрепились.
Это мы слышали от верного очевидца, который находился в полку Владимира Андреевича, он поведал великому князю, говоря: «В шестой час этого дня видел я, как над вами разверзлось небо, из которого вышло облако, будто багряная заря над войском великого князя, скользя низко. Облако же то было наполнено руками человеческими, и те руки распростерлись над великим полком как бы проповеднически или пророчески. В седьмой час дня облако то много венцов держало и опустило их на войско, на головы христиан».
Поганые же стали одолевать, а христианские полки поредели — уже мало христиан, а все поганые. Увидев же такую погибель русских сынов, князь Владимир Андреевич не смог сдержаться и сказал Дмитрию Волынцу: «Так какая же польза в стоянии нашем? Какой успех у нас будет? Кому нам пособлять? Уже наши князья и бояре, все русские сыны жестоко погибают от поганых, будто трава клонится!». И ответил Дмитрий: «Беда, княже, велика, но еще не пришел наш час: начинающий раньше времени вред себе принесет; ибо колосья пшеничные подавляются, а сорняки растут и буйствуют над благорожденными. Так что немного потерпим до времени удобного и в тот час воздадим по заслугам противникам нашим. Ныне только повели каждому воину богу молиться прилежно и призывать святых на помощь, и с этих пор снизойдет благодать божья и помощь христианам». И князь Владимир Андреевич, воздев руки к небу, прослезился горько и сказал: «Боже, отец наш, сотворивший небо и землю, помоги народу христианскому! Не допусти, господи, порадоваться врагам нашим победе, мало накажи и много помилуй, ибо милосердие твое бесконечно». Сыны же русские в его полку горько плакали, видя друзей своих, поражаемых погаными, непрестанно порывались в бой, словно званые на свадьбу сладкого вина испить. Но Волынец запрещал им это, говоря: «Подождите немного, буйные сыны русские, наступит ваше время, когда вы утешитесь, ибо есть вам с кем повеселиться!».
И вот наступил восьмой час дня, когда ветер южный потянул из-за спины нам, и воскликнул Волынец голосом громким: «Княже Владимир, наше время настало, и час удобный пришел! — и прибавил: — Братья моя, друзья, смелее: сила святого духа помогает нам!».
Соратники же друзья выскочили из дубравы зеленой, словно соколы испытанные сорвались с золотых колодок, бросились на бескрайние стада откормленные, на ту великую силу татарскую; а стяги их направлены твердым воеводою Дмитрием Волынцем; и были они, словно Давидовы отроки, у которых сердца будто львиные, точно лютые волки на овечьи стада напали и стали поганых татар сечь немилосердно.
Поганые же половцы увидели свою погибель, закричали на своем языке, говоря: «Увы нам, русь снова перехитрила, младшие с нами бились, а лучшие все сохранились!». И повернули поганые, и показали спины, и побежали. Сыны же русские, силою святого духа и помощью святых мучеников Бориса и Глеба, разгоняя, посекали их, точно лес вырубали, будто трава под косой подстилается за русскими сынами под конские копыта. Поганые же на бегу кричали, говоря: «Увы нам, чтимый нами царь Мамай! Вознесся ты высоко — и в ад сошел ты!». И многие раненые наши и те помогалп, посекая поганых без милости: один русский сто поганых гонит.
Безбожный же царь Мамай, увпдев свою погибель, стал призывать богов своих: Перуна и Салавата, и Раклия и Хорса,* и великого своего пособника Магомета.* И не было ему помощи от них, ибо сила святого духа, точно огонь, пожигает их.
И Мамай, увидев новых воинов, что точно лютые звери скакали и разрывали будто овечье стадо, сказал своим: «Бежим, ибо ничего доброго нам не дождаться, так хотя бы головы свои унесем!». И тотчас побежал поганый Мамай с четырьмя мужами в излучину моря, скрежеща зубами своими, плача горько, говоря: «Уже нам, братья, в земле своей не бывать, а жен своих не ласкать, а детей своих не видать, ласкать нам сырую землю, целовать нам зеленую мураву, и с дружиной своей уже нам не видеться, ни с князьями, ни с боярами!».
И многие погнались за ними и не догнали их, потому, что кони их утомились, а у Мамая свежи кони его, и ушел от погони.
И это все случилось милостью бога всемогущего и пречистой матери божьей и молением и помощью святых страстотерпцев Бориса и Глеба, которых видел Фома Кацибей разбойник, когда в охраненье стоял, как уже написано выше. Некоторые же гнались за татарами и, когда всех добили, возвращались, каждый под свое знамя.
Князь же Владимир Андреевич стал на костях под багряным знаменем. Страшно, братья, зреть тогда и жалостно видеть и горько взглянуть на человеческое кровопролитье — как морская вода, а трупов человеческих — как сенные стога: быстрый конь не может скакать, и в крови по колено брели, а реки три дня кровью текли.
Князь же Владимир Андреевич не нашел брата своего, великого князя, на поле, но только литовских князей Ольгердовичей, и приказал трубить в сборные трубы. Подождал час и не нашел великого князя, начал плакать и кричать, и по полкам ездить сам стал и не сыскал, и говорил всем: «Братья мои, русские сыны, кто видел или кто слышал пастыря нашего и начальника?». И добавил: «Если пастух погиб — и овцы разбегутся.* Для кого эта честь будет, кто победителем сейчас предстанет?».
И сказали литовские князья: «Мы думаем, что жив он, но ранен тяжело; что, если средь мертвых трупов лежит?». Другой же воин сказал: «Я видел его в седьмом часу твердо бьющимся с погаными палицею своею». И еще один сказал: «Я видел его позже того: четыре татарина напали на него, он же твердо бился с ними». Некий князь, именем Стефан Новосильский,* тот сказал: «Я видел его перед самым твоим приходом, пешим шел он с побоища, израненный весь. Оттого не мог я ему помочь — преследовали меня три татарина, и милостью божьей едва от них спасся, а много зла от них принял и очень измучился».
Князь же Владимир сказал: «Братья и други, русские сыны, если кто в живых брата моего сыщет, тот воистину первым будет средь нас!». И рассыпались все по великому, могучему и грозному полю боя, ищучи победы победителя. И некоторые нашли убитого Михаила Андреевича Бренка: лежит в одежде и в шлеме, что ему дал князь великий; другие же нашли убитого князя Федора Семеновича Белозерского, сочтя его за великого князя, потому что похож был на него.
Два же каких-то воина отклонились на правую сторону в дубраву, один именем Федор Сабур,* а другой Григорий Холопищев,* оба родом костромичи. Чуть отъехали от места битвы и нашли великого князя, избитого и израненного и утомленного, когда лежал он в тени срубленного дерева березового. И увидели его и, слезши с коней, поклонились ему;
Сабур же тотчас вернулся поведать о том князю Владимиру и сказал: «Князь великий Дмитрий Иванович жив — и царствует ввеки!».
Все же князья и воеводы, прослышав об этом, быстро устремились и пали в ноги ему, говоря: «Радуйся, князь наш, подобный прежнему Ярославу, новый Александр,* победитель врагов: этой же победы честь тебе принадлежит». Князь же великий едва проговорил: «Что там, поведайте мне». И сказал князь Владимир: «Милостью божией и пречистой его матери, помощью и молитвами сродников наших, святых мучеников Бориса и Глеба, и молитвами русского святителя Петра и пособника нашего и помощника игумена Сергия, — и тех всех святых молитвами враги наши побеждены, мы же спаслися».
Князь же великий, услышав это, встал, и сказал: «Сей день сотворил господь, возрадуемся и возвеселимся, люди!».* И еще сказал: «В сей день господень веселитесь, люди! Велик ты, господи, и дивны дела твож все: вечером вселится плач, а наутро — радость!».* И опять сказал: «Благодарю тебя, господи боже мой, и почитаю имя твое святое за то, что не* отдал нас врагам нашим и не дал похвалиться тем, кто замыслил на меня, злое: так суди их, господи, по делам их, я же, господи, надеюсь на тебя!».
И привели ему коня и, сев на коня и выехав на великое, страшное и грозное место битвы и увидев в войске своем убитых очень много, а поганых татар вчетверо больше того убитых, и, обратясь к Волынцу, сказал: «Воистину, Дмитрий, не лжива примета твоя, подобает тебе всегда воеводою быть».
И стал с братом своим и с оставшимися князьями и воеводами ездить по месту битвы, восклицая от боли сердца своего и слезами обливаясь, и сказал: «Братья, русские сыны, князья и бояре, и воеводы, и слуги боярские! Судил вам господь бог такою смертью умереть. Положили вы головы свои за святые церкви и за православное христианство». И немного погодя доехал до места, на котором лежат убитые вместе князья белозерские: настолько твердо бились, что один за одного погибли. Тут же поблизости лежит убитый Михаил Васильевич; став же над ними, над любезными воеводами, князь великий начал плакать и говорить: «Братья мои князья, сыны русские, если имеете смелость пред богом, помолитесь за нас, ибо знаю, что послушает вас бог, чтобы вместе с вами нам у господа бога быть!».
И дальше поехал на другое место и нашел своего наперсника Михаила Андреевича Бренка, а около него лежит стойкий страж Семен Мелик, поблизости от них Тимофей Волуевич убит. Став же над ними, князь великий прослезился и сказал: «Брате мой возлюбленный, из-за сходства со мною убит ты. Какой же раб так может господину сослужить, как не тот, кто ради меня сам на смерть добровольно идет? Воистину древнему Авису подобен,* который был в войске Дария Персидского и так же, как ты, поступил». Так как лежал тут и Мелик, сказал князь над ним: «Стойкий мой страж, крепко охраняем я твоею стражею». Приехал же и на другое место, увидел Пересвета монаха