— С такими мыслями жить нельзя, — говорит Вовка, — сбрендишь скоро. Живи проще.
— А у тебя так не бывает?
— У меня по-другому. Я раздваиваюсь! Как будто я здесь и еще в другом месте. Ну, когда мечтаю о чем-нибудь. Иногда я даже запутываюсь: где же я? Тут, на горке, или там — на корабле где-нибудь, в замке, в подземелье…
— А что ты делаешь, когда так — раздваиваешься?
— Ну что, побуду там-сям и возвращаюсь.
— Все равно это странно: быть в двух местах.
— И ничего не странно! Когда-нибудь все это объяснится. Научно!
— Что?
— Что человек может жить в двух мирах. Или в трех.
— В невидимых?
— Почему «в невидимых»? Ты же во сне все видишь, как наяву? Значит, и сон видимый, только не всем.
— А можно его видимым сделать? Ну, чтобы мой сон еще кто-нибудь увидел?
— Если только сфотографировать.
— Ну ты сказал! Как же его сфотографируешь, когда спишь?
Вовка задумался.
— А знаешь, и такое придумают. Ученые — они все могут! Вживят тебе в голову ма-а-ленький такой фотоаппарат, и, как ты заснешь, он начнет щелкать. Весь сон отснимет, а потом эту штучку вынут у тебя из головы и посмотрят, что тебе снится.
«Как же я сам не догадался! — удивился я. — Конечно, сейчас же все в голову вживляют, измеряют мысли разные, определяют — псих ты или нет, врешь или правду говоришь. Значит, и сны научатся снимать!»
И я стал думать дальше и додумался до того, что, может, сфотографируют и того, кто обо мне думает. И тогда я наконец на него погляжу…Все сходится
Я когда с Вовкой в ссоре, всегда к дяде Коле иду. С ним посидишь, о том о сем поговоришь, и все «устаканивается».
— Дядя Коль, а ты о чем думаешь, когда с удочкой сидишь?
— Ни о чем… — дядя Коля отвечает. — Так сижу, отдыхаю…
— Совсем ни о чем?
— Ну а об чем думать-то? Мысли — они ведь только голову морочат, выскакивают, как черти из табакерки. Короче, суета все это, новое-то оно — ТАМ, — и он указал пальцем наверх, — ОТТУДА приходит.
И я вспомнил, как папа говорил, что писатели все мысли ОТТУДА берут. И ученые тоже.
— Тут чем голова пустей, тем лучше, — продолжал дядя Коля. — Может, что и навеет… дельное.
«У дяди Коли наверняка пустая, — соображаю я, — раз он не думает. Сколько же туда мыслей придет — ОТТУДА!»
— Может, и тебе навеет? — спрашиваю.
— Может, и мне… — дядя Коля загадочно. — Может, уже и навеяло.
Он огляделся по сторонам, а потом шепотом мне:
— Я вон что открыл: что все сходится.
— Что сходится? — не понял я.
— Ну, как ответ в задачнике. К примеру, ты задачку решил, а не уверен: так ли? Правильно ли? Вот и заглядываешь в конец учебника, проверяешь: сошелся ответ — хорошо, нет — снова за дело принимайся. Так и здесь: сидишь, смотришь и видишь: все хорошо, все сходится! Вроде как ты задачку решал и вот — решил, потому что сошлось все.
— Да что сходится? Что? — не понял я.
— Да все! Одно к одному! Короче: признаю разумность жизни!
И дядя Коля окинул хозяйским взглядом окружающую природу. Потом велел сесть поближе и смотреть на поплавок.
— Сначала только на него гляди, не отвлекайся. Тишину слышишь?
Я прислушался: за лесом — далеко где-то — электричка просвитела, и все, тихо… Вода как остановилась. И небо, и облака…
— Ты глаз-то с поплавка не снимай, а сам сквозь гляди: видишь, на горизонте, небо с землей сходится?
— Ну!
— Не нукай! Дальше гляди: тут вот — небо с водой сошлись, друг в дружку смотрятся. А теперь, чуешь? Поплавок дернулся. Значит, что? Рыба его нашла! То-то! От своего не уйдешь! Короче, все сходится, все концы с концами!
Я посмотрел — и правда: как же я раньше не замечал? Вот же и деревья над водой склонились, вот и чайка на воду села, вот и волны к берегу пошли — все одно к другому тянется!
— Ну, видал теперь? Во всем порядок. Уйдет солнце, а на его место уже луна торопится. А там звезды зажгутся. Народ спать пойдет. Рыба на дно ляжет. До утра…
«И правда, все сходится! — подумал я. — Как в задачнике!»
— А ты говоришь!.. — вздохнул дядя Коля. — «Об чем думаешь…» «Уже без нас все продумали! Без нас с тобой устроили! Ты только увидь это, покой этот… Э, да что говорить!.. А домой придешь — тут Галя, и сразу: „Ба-ла, ба-ла, ба-ла, ба-ла! Ты это слыхал? Ты по телеку видал?“» И все расклеивается! Тут-то, пока сидел, все вроде сошлось, а домой пришел — опять разладилось, опять начинай сначала!
Я смотрел на речку, на поплавок и думал: почему так?…Сырные дырки
Слушай, — спросил я Вовку, — а сырные дырки отличаются от других? Ну, например, от бубличных? Вовка покрутил пальцем у виска: мол, совсем, что ли?
— Чем же они могут отличаться? Дырка — она и есть дырка, хоть от сыра, хоть от чего…
— А я думаю, отличаются. Да еще как. Сырные — они вкусные, меня к ним так и тянет!
— Да тебя к сыру тянет, а не к дырке! — и Вовка посмотрел на меня с сожалением, как будто я тупой какой. — Ты сам подумай, что говоришь-то? К дырке его тянет!
— А ты не говори, чего не знаешь! Для меня сыр без дырок — не сыр, а так, одно название. А чем больше дырки, тем вкуснее. Когда мама сыр покупает, я прямо их выискивать начинаю — и есть, есть!
— Дурак! Ты же сыр ешь, а не дырки! Дырка — это что? Ничего, пустое место. Что от бублика, что от баранки — все равно.
Тогда я пошел к дяде Коле. Тот послушал и говорит:
— Дырка-то она дырка, но тут я с тобой соглашусь. Потому что пустота — она разная бывает. Например, сырная — она совсем другая, нежели от баранки или там от сушки. У сушки и пустота сухая, несытная, а у сыра — сырная, ты ее нутром чуешь, что сырная. Или вот хоть руль у машины — тоже пустота, а какая другая! Сколько в ней всего, в этой пустоте! И запах дороги, и бензина, и беспокойства всякого… Или возьми круг этот, хулахупа называется, ну, что Анка крутит… Там что за пустота?
— Ну, железная…
— Нет, брат. Там пустота — космическая! Потому что хулахупа эта к небу стремится, в полет! Видал, как Анка ее на руке крутит? Так она и норовит сорваться и улететь куда подальше!
Дядя Коля задумчиво помолчал.
— Пустота… она, брат, разная. Вот когда ночью сидишь, глядишь — пустота кругом. А сколько в ней всего! Весь мир умещается!..
Дома я отрезал кусок сыра с дыркой, приложил к глазу и стал смотреть. Я смотрел из сырной пустоты, и весь мир казался мне новым, таинственным. Я будто впервые увидел и нашу комнату, и занавески, и почувствовал, что и они тоже смотрят на меня. Мы разглядывали друг друга! Каждый — из своей пустоты. Интересно, а что думает обо мне шкаф? Цветок на подоконнике? Колокольчик над дверью? Может, и они увидели меня сегодня словно впервые. Смотрят и думают: кто это такой глядит на нас через сырную дырку? И правда: кто я такой?Время — это такая штука…
Я, например, не люблю на кладбище ходить, а дядя Коля — наоборот. Говорит: «Там тишина, птички поют… Хорошо!»
А мне страшно, я покойников боюсь…
— Чего их бояться? Живых надо бояться, а покойники — они того, успокоились, значит…
— А Вовка говорит, они из могил выходят…
— Так это кто выходит-то? Неуспокоенные души, самоубийцы разные, разбойники — клады свои проверяют, а у нас тут одни колхозники. Им-то что проверять? Они свое все отработали да потратили, у них теперь иная жисть, иные заботы…
— А чего они холодные?
Никогда не забуду, как я дедушку поцеловал, когда он в гробу лежал. Бабушка меня все подталкивала: «Иди-иди, прощальный поцелуй».
Я подошел. Он белый такой был, чужой совсем. Я нагнулся, а от него так холодом и потянуло. А лоб холодный-холодный! Как из холодильника… Мне даже жалко его стало. Я сказал: «Бабушка, надо его в свитер одеть, а то он замерз». А она: «Он не замерз, он умер».
— А холодные они оттого, что вся жизнь из них ушла, вся, то есть, жизненная сила, — говорит дядя Коля.
— А куда она ушла?
— Как куда? Человек же по жизни тратится. Семья, работа, переживания разные… На все сила нужна! На учебу, на знания, на перемещения…
— А если тихо сидеть?
— Это как?
— Ну, просто сидеть и ничего не делать. Тогда эта сила не уйдет?
— Тогда еще скорее уйдет! Жизнь-то она в движении, но каждому своя мера отмерена: одному — больше, другому — меньше…
Мы подошли к дяди-Мишиной могиле. Это брат дяди Коли, младший. Он умер, когда ему еще сорока не было. И дядя Коля все успокоиться не может:
— Как же так, — говорит, — ведь я вперед должен был, а выходит, он меня обогнал.
А я не понял: в чем обогнал?
— Да в том, — говорит дядя Коля, — что раньше меня на тот свет попал. Раньше меня в будущем оказался.
Вот тут я ничего не понимаю, хоть ты умри! Как это — впереди, когда будущее еще не наступило?
— Ты пойми, дурачок: это для нас оно не наступило, а у них там — все по-другому. Для нас он вроде как умер, а на самом-то деле продолжает жить, только в другом мире. Вот и выходит, что они уже там, а нам еще туда путевку надо достать! Так что по всем статьям они впереди нас.
— Да чего ты меня путаешь? И дедушка мой, и дядя Миша, они давно жили и умерли, остались там, в той жизни, а ты говоришь — впереди!..
— Такая штука — время… — вздохнул дядя Коля.
Дома я у папы стал спрашивать: правда ли это? Ну, что те, кто умерли, впереди нас? А он говорит: и да, и нет. Потому что здесь их жизнь кончилась, и в этом смысле будущего у них нет. Они уже не будут строить дома, сажать деревья. Зато они перешли в новую жизнь, которая всех нас ожидает, и в этом смысле они — впереди.
И папа нарисовал картинку: река и два берега. Сначала, сказал он, мы идем по одному берегу, а после смерти — переплываем на другой. И на каждом берегу время течет по-своему. У нас, например, человек рождается маленьким, потом растет, старится и умирает. А на том берегу смерти нет, и все пребывают в одном возрасте.
— В каком?
— Да, в общем, в самом лучшем… — ответил папа уклончиво.