ность в этом широком и беспощадном обзоре. Эти главы изобилуют псевдоученой галиматьей для псевдоученых дураков, книжных червей, не умеющих наслаждаться ясной и простой мудростью: пусть себе роются в книгах в поисках использованных автором источников и пусть тщеславятся своим начетническим глубокомыслием. А то еще пусть подсчитают, сколько раз повторяется в книге каждая буква, вычислят разницу и определят причину, чем и вознаградят себя за труд. Свифт предвидел, что гелертерство в науке еще долго не переведется. Достается здесь и современным критикам — они-де не признают древних, а между тем те прекрасно знали им цену и еще тогда разделали их под орех и иначе как ослами не изображали (последнее автор тут же подтверждает надерганными и произвольно истолкованными цитатами, как это делают современные критики), достается и писательской братии, вечно грызущейся между собой, и невежественным читателям.
При этом Свифт ставит перед собой подчас одновременно несколько как будто взаимоисключающих друг друга задач; его текст имеет несколько слоев, и в этом можно убедиться на примере посвящения книгопродавца лорду Соммерсу. На первый взгляд перед нами, казалось бы, не посвящение, а рассказ о том, как бедняга-книгопродавец мыкался, не зная, как его сочинить, а тем временем он ловко и умело осуществлял свою цель, и к концу этого посвящения читатель чувствует, что его провели, околпачили, что этот книгопродавец совсем не так прост, что он в этом посвятительном жанре, что называется, собаку съел и, пока прикидывался неумелым простаком, выложил-таки весь положенный инвентарь лестных слов. Перед нами и пародия на посвящения и их авторов, и ироническое наставление о том, как их писать, и одновременно все же лесть лорду Соммерсу. Для того чтобы все это сочетать, необходим был не только талант, но и виртуозное владение приемами литературной кухни той поры. Не случайно, перечитав на склоне лет «Сказку бочки», Свифт воскликнул: «Боже милостивый! До чего же я был талантлив, когда писал эту книгу!»
Помимо прочего, Свифт обнаруживает здесь поразительную осведомленность в море книг своей эпохи, да и не только своей, начиная от доживавших свой век последних опусов алхимиков, мистиков и теологов и вплоть до трудов философов и писателей античности и нового времени, в самых разных жанрах литературы, от лучших ее образцов и вплоть до низкопробных ремесленных поделок. «Сказка бочки» — удивительный сплав этого разнородного материала; Свифт показал, что многое в современной ему литературе, в характере и уровне мышления, в средствах изжило себя, и своей книгой он подводит своеобразный итог литературе XVII века с тем, чтобы открыть перед нею новые горизонты.
«Сказка бочки» не только принесла Свифту известность и вызвала ненависть к нему со стороны католиков (папа римский внес ее в индекс запрещенных книг) и фанатиков-пуритан, но послужила также поводом для обвинений в подрыве авторитета религии вообще и англиканской церкви в частности, от чего Свифт всячески открещивается в «Апологии автора», написанной позднее. Справедливы ли эти обвинения? Искренни ли его оправдания?
Мартин, олицетворяющий в книге англиканскую церковь, — фигура маловыразительная, а его поведение отличается благоразумной сдержанностью и не подвергается насмешке. И только. Однако когда, например, желая посмеяться над католическими баснями, Свифт пользуется образом коровы, под коим подразумевает божью матерь, а крест, на котором был распят Иисус, фигурирует под видом указательного столба, то, вольно или невольно, он компрометирует святыни христианской веры вообще; когда он сообщает, что Джек, прежде чем отправиться по нужде, справлялся в завещании (то есть в Библии), то тем самым Библия включается им в непоправимо смехотворный контекст. Объективно «Сказка бочки» — книга антирелигиозная. Субъективно Свифт не имел такого намерения. Верил ли он? Разумеется, о вере безотчетной, наивной не может быть и речи, а вера фанатическая вызывала у Свифта отвращение. Для него церковь была институтом в первую очередь политическим и нравственным. И чем дальше, тем более всерьез относился он к этой ее роли; именно разногласия по вопросам религии явились одной из главных причин, приведших его к разрыву с вигами. Одной из главных, но не единственной.
В 1707 году Свифт в очередной раз приехал в Лондон с важной на этот раз миссией: ирландские епископы поручили ему хлопотать перед министерством вигов об отмене взимавшегося с церкви в пользу короны налога. Несколькими годами ранее такой же налог в Англии был отменен. Зная о близости Свифта к вигам, о его репутации влиятельного публициста, они сочли его самым подходящим ходатаем. Свифт и сам надеялся на успех, который упрочил бы его положение в ирландской церкви. Однако его хлопоты ни к чему не привели, и Свифт был чрезвычайно уязвлен. Такого он не прощал.
Внешняя политика вигов тоже вызывала у него все более критическое отношение. Уже несколько лет шла война за Испанское наследство, ознаменовавшаяся на первых порах внушительными победами, одержанными англичанами под командованием герцога Мальборо, одного из лидеров вигов. Победы тешили национальное самолюбие и подогревали аппетиты Англии и ее союзников Австрии и Голландии. Французам ставились теперь такие условия, которых те никак принять не могли, и война грозила стать бесконечной. Впрочем, вигов и гревших руки на их политике всякого рода спекулянтов, поставщиков для армии и финансистов это нимало не беспокоило. Война являлась еще одним источником наживы. Государство вынуждено было прибегать к займам; выпущенные им процентные бумаги скупала группа заранее осведомленных обо всем дельцов; государство становилось их должником и выплачивало им огромные суммы в виде процентов. Деньги стали приносить деньги, теперь можно было обогащаться, не увеличивая и не производя реальных продуктов. Для Свифта это было противоестественно и чревато неминуемым крахом (что, впрочем, не помешало ему купить дутые акции компании Южных морей, впоследствии позорно обанкротившейся). Для него источником реальных ценностей была земля, земледелие, и сословия, с ним связанные, — английские сквайры и фермеры (интересы этих слоев выражали тори) — это и был для него народ, развращаемый и разоряемый спекулянтами и дельцами.
Перед лицом угрозы нравственного разложения и полного небрежения общественным долгом ради выгоды и личного преуспеяния церковь в его глазах становилась тем институтом, который мог этому противодействовать. Вот почему он выступал в эти годы с памфлетами против допущения диссидентов на государственную службу, против открытой проповеди ими своих верований, против деистов и атеистов (и в том числе против выдающихся английских философов той поры — Толанда, Тиндаля и Коллинза). Он даже требует установления контроля над религиозно-нравственным поведением людей, которое должно быть критерием при назначении их на должность. И несмотря на все это, многие собратья Свифта по клиру считали его (и не без основания) неверующим. У него был слишком беспощадный аналитический ум, не оставлявший места для иллюзий и веры, и к своим взглядам на роль церкви он пришел чисто логическим путем. Не зря он настаивал на том, что человек обязан исполнять религиозные обряды независимо от того, верит он или нет. С вигами, ратовавшими за отмену религиозных ограничений, требовавшими продолжения войны и оскорбившими его самолюбие, ему все больше было не по пути.
Так или иначе, когда в 1710 году королева Анна, сменившая в 1702 году Вильгельма III на престоле, распустила кабинет вигов и к власти пришли тори, Свифт вполне был внутренне готов к тому, чтобы примкнуть к ним. Тори, глава их нового кабинета Роберт Харли (впоследствии граф Оксфорд) и его сподвижник Болинброк, все это учли, — талант Свифта, его перо необходимы были им до крайности. Положение тори было весьма шатким, а позитивной программы у них, в сущности, не было никакой. Не земельным интересам суждено было определять экономическое и политическое развитие Англии в будущем, и в этом отношении политика вигов при всей их демагогии, беспринципности и беззастенчивом обогащении более соответствовала духу времени. Драма Свифта заключалась в том, что облик торгашеской буржуазной Англии внушал ему все большее отвращение, а иной альтернативы, кроме союза с тори, партией в основном охранительного толка, с ее лозунгами вчерашнего дня, у него не было.
Он с самого начала не разделял упования своих современников-просветителей на благие последствия буржуазного прогресса и оказался поэтому особенно проницателен в предвидении всех грядущих зол. Но его позиция была одновременно чревата чувством безысходности. Впрочем, дело сатирика не в том состоит, чтобы рисовать, каким общество должно быть в идеале, а в том, чтобы показать, каким оно не должно быть, и к этому Свифт вполне был подготовлен своими взглядами и жизненным опытом.
Почти четыре года Свифт находился у вершин власти, он редактировал журнал «Исследователь», а точнее говоря, сам писал все его номера, сочинял памфлеты, вел беспощадную полемику, трудился денно и нощно. Этот напряженный труд имел целью скомпрометировать вигов в общественном мнении. Изо дня в день с поразительной настойчивостью Свифт утверждал, что клика вигов пренебрегала интересами страны и народа, что союзники Англии в войне переложили на нее все бремя и предоставили ей тащить для них каштаны из огня, наконец, что бесконечная война (и это был единственный козырь в политике тори) ведет страну и народ к разорению. В 1713 году мирный договор был подписан. Свифт, казалось бы, мог торжествовать, ведь в том была и его немалая заслуга.
Все эти годы он ежедневно бывал при дворе, обедал и ужинал в обществе министров и высшей знати, теперь многие добивались знакомства с ним, просили похлопотать для них о должностях и пенсиях, и он многим помогал. Вот только себе он не мог помочь. Желанный епископат так и остался недостижим. За все услуги он получил должность настоятеля собора святого Патрика в Дублине. Это означало вежливую ссылку. Ханжа на троне — королева Анна так и не смогла простить ему «Сказку бочки», как не могла простить Гулливеру королева Лилипутии несколько вольного способа тушен