Ещё бы! Ставлю золотой против медяка, вам и самим бы не захотелось оказаться на моём месте тогда! Ха! Да, милый, прав твой дружок, золотого у меня нет, но это дела не меняет, верно? То-то!
И вот стою я посреди двора, зарёванная, перепуганная, сердце того и гляди из груди выскочит, вокруг темень, хоть глаз выколи. Бежать бы мне в дом, развести огонь в очаге пожарче, да рядом топтался приунывший Бурый в своей упряжи, а его ведь тоже так не оставишь, вона, лужи уж ледком подёрнулись… Бросилась я к быку, чтобы распрячь и вернуть его поскорей в стойло, а пальцы слушаться перестали, то ли от холода, то ли от страха, а может, и из-за всего разом. И тут откуда ни возьмись разлилось по двору сияние ослепительнее самого яркого лунного света, а вслед за тем явилась передо мной высокая стройная дева с глазами, как голубые звёзды, и волосами цвета красного золота, что достигали земли. Платье на ней словно соткано было из серебряной паутины, с плеч ниспадал пурпурный плащ, покрытый по краю широкой каймой с золотой вышивкой[8], а держали его когтями три золотые птицы с разноцветными эмалевыми перьями. Едва взглянув на неё, вспомнила я матушкины рассказы и поучения. Поняла я тогда, что передо мной сама Клиодна, Королева-из-под-Холма[9], и поспешила пасть на колени перед её величием.
Клянусь остатками чести, никогда в своей жизни, ни до того случая, ни после, не испытывала я такого страха и трепета, как в миг, когда взглянула в её лицо! Разом вспомнились мне все легенды, сказки и страшные байки о Сокрытом Народе и все предостережения, которые так неосмотрительно нарушила я той ночью. Я знала, как сильно виновата, так что сделала единственное, что мне оставалось: зажмурила покрепче глаза и приготовилась принять свою участь, надеясь только, что Госпожа достаточно милосердна, чтобы это была смерть, а не безумие. Каково же было моё удивление, когда вместо проклятия над головой моей прозвенел серебряным колокольчиком смех!
«Встань, смертное дитя, – раздался голос, подобный музыке арфы. – Я знаю, ты чтишь мой народ. Тебе нечего опасаться». Так она сказала. Но я не посмела подняться во весь рост рядом с самой Королевой Фей, как не смела и поднять глаз на неё, только произнесла дрожащим голосом положенные слова благодарности. Такая покорность, очевидно, смягчила её сердце, и она снова заговорила со мной, спросив, почему я одна в эту ночь, отчего не разожгла огня и какая несправедливость со мной приключилась, что я сетовала на неё столь громко.
Нечасто выпадает человеку такая удача, чтобы кто-нибудь из Волшебного Народа справлялся о его заботах, так что я отбросила робость и рассказала всё как на духу. Все свои горести поведала я Королеве Фей, всё, что тяжким камнем лежало у меня на сердце.
Долго молчала Королева-из-под-Холма после того, как я окончила свой рассказ. Осмелившись бросить на неё короткий взгляд, увидела я, что тень омрачила её чело: сурово нахмурились брови, в жёсткую линию сжались губы, а когда она наконец заговорила вновь, в голосе её слышался звон клинков, а не струн. «Чего же ты хочешь для этой злой женщины, дитя? – спросила она. – Какого наказания она, по-твоему, заслуживает?» Разум мой был затуманен болью и обидой, так что в запальчивости я произнесла страшные слова, которые давно уже зрели в сердце моём, но никогда не прорвались бы наружу в иных обстоятельствах. Я сказала, что хотела бы уничтожить всё, что дорого моей мачехе, отнять у неё то, что она любит, как она отняла у меня отца, наследство и даже доброе имя; хотела бы забрать всё, чего та желает, и смотреть, как она сгорает от зависти да злости, не имея возможности свои сокровища вернуть; хотела бы обладать властью, подобной королевской, чтобы мачеха вынуждена была униженно кланяться мне всякий раз, всю оставшуюся жизнь видеть моё величие, пребывая в бессилии и ничтожности.
Когда стихло эхо моих слов, я и сама ужаснулась сказанному, но Клиодна лишь усмехнулась. Она признала, что месть моя праведна, а посему ей должно свершиться, и пообещала помочь за весьма скромную, как мне казалось, цену. Три платы назначила она мне, по одной за месть, за богатство и власть. Радости моей не было предела! Тогда я ещё не знала, что справедливость в глазах Сокрытого Народа сильно отличается от того, как её понимает род человеческий…
А? Да, дорогуша, ты прав, сделки с их племенем – последнее дело. Но той ночью со мной рядом не оказалось ни одного мудрого советчика вроде тебя!
Так вот, пока я, не веря себе от счастья, бормотала слова благодарности, моя новоприобретённая покровительница принялась за дело.
Много ли вы видели людей, способных похвалиться тем, что лично наблюдали, как Королева Фей творит свои чары? Я давно живу на свете, но до сих пор не встречала ни единого такого человека, кроме себя. По крайней мере, никого, кто говорил бы правду. Забудьте всю чушь о волшебных палочках и голубых звёздочках! Её придумали лжецы и сказочники, что, в общем-то, одно и то же.
Нет! Истинная магия завораживает и ужасает, отнимает разум и дар речи, притягивает и отталкивает одновременно. Никто не сможет увидеть её и остаться прежним. Истинная магия – это магия крови! В тот вечер я коснулась её впервые, но по сей день расплачиваюсь за это сполна.
Боги свидетели, и древние, которых почитала моя матушка, и новый, что только начал тогда проникать в нашу жизнь со своими епископами да монахами, я боялась, как никогда в жизни. Но страх мой заглушало ликование, пьянящее почище вина: то, ради чего я жила все последние годы, наконец сбудется! Месть! Такая сладкая, такая долгожданная! Так что я сделала всё, что она потребовала, без раздумий и колебаний. Собственной рукой я перерезала горло лучшего быка из отцовского стада, чтобы Королева-из-под-Холма начертила его кровью тайные знаки на земле, омыла ею моё лицо, руки и ступни под напев своих заклинаний. Взгляд Бурого ещё не затух, когда соль его жизни, смешанная с хмельным мёдом, коснулась моих губ.
Две золотые птицы на плечах Королевы Фей встрепенулись, ожили, молниями сорвались с места и, повинуясь приказанию своей хозяйки, упорхнули выбирать за меня зёрна из остывшего очага. Засиял ослепительный свет, и явились на её зов сверкающие белизной кони, запряжённые в колесницу из чистого золота, которую они несли с такой лёгкостью, как если бы та сплетена была смеха ради из тростника и соломы. В колеснице примчали они окованный золотыми пластинами дубовый сундук, полный самых прекрасных нарядов, что я когда-либо видела: платья да плащи из шерсти, льна и прочих, неведомых мне тканей, столь тонкие, что их можно было продеть в кольцо с девичьей руки, драгоценные меха, искуснейшей работы золотые и серебряные украшения, усыпанные самоцветами, и прочее, и прочее, всего было ни разглядеть, ни уж тем более перечислить.
Моя благодетельница выбрала для меня платье белоснежное, лёгкое, словно облако в летнем небе, и сама помогла мне облачиться в него, стан мой обвила золотым с лазурью поясом, украсила мои запястья и шею тяжёлыми браслетами, витым торком[10] и золотой цепью с подвесками, алый плащ с меховой подбивкой сколола на груди усыпанной рубинами фибулой[11], а на ноги мне надела вышитые золотом туфли из самой мягкой кожи ягнёнка. Закончив, она оглядела меня и одобрительно кивнула, видя дело рук своих.
Скажу вам, там было что одобрить! Поймав собственное отражение в полированной крышке сундука, я увидела совершенную незнакомку. Хоть меня и от рождения никто не мог бы назвать дурнушкой, но тут впору было принять меня за одну из Дев-из-под-Холма! Руку даю на отсечение, даже родные матушка с отцом не признали бы собственную дочь в той красавице!
Довольная результатом своих усилий, Королева Фей помогла мне взойти на колесницу и напоследок дала наставления, рассказав, что ждёт меня при дворе короля и как следует вести себя в будущем, чтобы выполнить задуманное. Среди прочего она обязала меня соблюдать три гейса[12]: во-первых, что бы ни происходило, покинуть пир, едва пропоют первые петухи, во-вторых, никому не дарить поцелуя раньше, чем буду прилюдно объявлена невестой, и, в-третьих, не злоумышлять и не действовать против законного чада своего мужа. Эти условия сперва показались мне странными, но я подумала, что должна благодарить Клиодну за такие заветы, ведь выполнить их будет проще простого, и без промедления приняла их все. Едва растворились в холодном воздухе последние слова моей клятвы, хлопнула она в ладоши – и сорвались с места волшебные кони, помчали меня к королевскому замку, так что только ветер в ушах засвистел.
2 кружка
Что, милый? А-а-а, думаешь, ты знаешь, что было дальше? Как бы не так, дорогуша! Как бы не так… Клятые сказочники, чтоб им провалиться, и тут всё переиначили. Но уж я-то непременно расскажу правду, как на духу выложу! Только плесни ещё чуток в кружку, а то горло дерёт. Вот так! Славный ты парень, и дружок твой тоже! Ну, будьте здоровы!
На чём бишь я остановилась? Ага, пир, точно. Благодарствую, милый.
Так вот, я и опомниться не успела, как кони домчали золотую колесницу до королевского двора, перемахнули, будто лебеди, через крепостной вал, через ров и встали точно вкопанные прямо посреди двора. Ну и переполох же поднялся при моём появлении! Кто был во дворе, кинулись с криками в зал, кто внутри – вскочили, помчались наружу. Шум, гвалт, столпотворение, все – и гости, и слуги – побросали еду да кубки, высыпали на крыльцо поглазеть на этакое невиданное чудо, сам король еле протолкался в первые ряды, а те, кто замешкался, сзади напирали, на плечи друг другу карабкались, лишь бы хоть одним глазком увидеть, из-за чего такое беспокойство произошло. Я едва сдержалась, чтобы не рассмеяться в полный голос!
Король первым опомнился, огладил усы, приосанился и шагнул ко мне с приветствием, а за ним тут как тут молодой королевич – моргнуть не успела, а он уже руку тянет, хочет, стало быть, помочь сойти с колесницы, а сам улыбается во все зубы, как щука при виде плотвы. Эх, ну и хорош же он был! Высок, статен, в плечах широк, в талии тонок, волос тёмный, как дубовая кора в зимнюю пору, румянец во всю щёку, а глаза что твои кинжалы. Неудивительно, что мои сводные сестрицы чуть не передрались, споря, кому выпадет удача привлечь его внимание.