Однако вскоре кобелиная его натура взяла верх.
Чем больше рос мой живот, тем реже видела я мужа по ночам и тем чаще то одна, то другая смазливая служанка или рабыня щеголяли яркими тканями да дорогими украшениями. И если с этими девками я ещё могла что-то поделать, прогнать прочь за какую оплошность или попросту продать, то дочери и юные жёны благородных семейств оставались вечной проблемой.
Что говоришь, дружок? Нет, своего обета он тогда не нарушал, ведь ни одну из тех девиц не навестил дважды. Но, думаешь, мне от этого было проще?
Каждый праздник, каждый пир, каждые устроенные при дворе игры и гуляния становились для меня тяжёлым испытанием. Верная своему слову и запрету Королевы Фей, я всякий раз скрепя сердце покидала весёлое общество в аккурат до первых петухов, чем мой непутёвый муженёк, конечно, с радостью пользовался. И если поначалу он хотя бы старался свои похождения скрывать, то спустя несколько лун даже этого труда себе не доставлял, особенно как напивался. Как-то раз я в сердцах пригрозила ему разводом, пообещав при том, что стоит мне от него отречься, как сразу вернётся снятое некогда моей кровью проклятье. Наобум ляпнула, но нежданно-негаданно попала точно в цель! Муженька враз будто подменили. Страх его перед тем, чтобы снова оказаться недвижным и беспомощным, оказался сильнее неуёмного зова плоти. Впрочем, ненадолго… Но не стану забегать вперёд.
Понимаете, какое дело, страх, может, и удерживал моего мужа от блуда, только вот на брачное ложе его так и не вернул. Отказавшись от утех плоти, стал он всё своё время посвящать тренировкам с оружием да сражениям, а по вечерам пить, пока не валился с ног. В недолгом времени и вовсе собрался в поход со своими верными побратимами, искать поживы на чужих землях. Туда, где прежде раз за разом терпел поражение.
Мне меж тем как раз уже срок подходил разрешиться от бремени, и я всё надеялась, что, увидев наконец сильное здоровое дитя, муж мой оттает. Нечем больше ему станет меня попрекнуть, будучи в пьяном угаре, не от чего его матери-королеве будет хмуриться каждый раз, на меня глядя, не о чем будет шептаться по углам дворне.
Стала я его уговаривать погодить с походом, дождаться появления сына, дать ему имя, взять его на руки хоть раз, прежде чем отправиться на чужбину, подставлять шею под вражеский меч. Но куда там! Упрямец и слушать не хотел! Как я ни просила, как ни настаивала, никакого в том не было толку. Ему будто нравилось нарочно меня мучить! В конце концов я вышла из себя и пригрозила, мол, могу ведь и заставить – опоить, околдовать и привязать подле своей юбки до конца дней. На что он со смехом мне отвечал, что, будь я и впрямь столь могущественной колдуньей, он, мой муж, уже либо гнил бы в могиле, либо носил бы корону, но точно не бегал бы до сих пор у старого отца на посылках, а так, мол, мне с моими чарами только на ярмарке выступать. С этими словами вскочил он в седло, присвистнул и был таков, только пыль из-под копыт его коня меня с головы до ног укрыла.
Обидно мне стало от таких речей, горько, как давно уж не бывало! Я-то хорошо знала, что с моим могуществом и мастерством мало кто сумеет потягаться не только в нашем королевстве, но и в окрестных землях. Только, думалось мне, что с того проку, если я растрачиваю это могущество на мелкие трюки? Если собственного мужа не могу не то что дома удержать – в постель завлечь! А ведь годы тогда почти ещё меня не тронули, кожа была, как в юности, нежнее лепестков шиповника, золотые косы без единой серебряной нити, щёки румяны, тело, как спелый плод, налитое, гладкое, даже пояс, что носила в девичестве, мне совсем недавно ещё был впору и, уж поверьте, снова стал, как только родилось дитя!
Снова пролились из глаз моих горькие слёзы обиды, а когда просохли они, решила я ещё усерднее изучать свои тайные книги, ещё глубже погрузиться в тёмные глубины древних знаний, туда, куда не отваживаются заглянуть самые мудрые и сильные мужи.
Но сперва нужно было дождаться родов.
Все свои силы, все знания и премудрости я берегла до поры, когда попросится на свет моё долгожданное дитя. Нет, приятель, долго ждать мне не пришлось, месяц и половины не прибавил в весе, как я разродилась, произведя на свет сразу двух сыновей вместо одного. Видели бы вы, какими крепкими и красивыми они были, мои мальчики! Оба золотоволосые, зеленоглазые, как мать, но сильные, упрямые, жадные и крикливые – все в отца. Впрочем, что во взрослом порок, то в младенце умиление. Видя, как жадно они сосут молоко, как сучат нетерпеливо крошечными ручками и ножками, наперебой требуя внимания, я не могла натешиться. Их соперничество, что началось ещё в колыбели, забавляло меня, в нём я видела доказательство их будущего величия, ведь какой герой не стремится всегда и всюду победить, верно?
Заботы о малышах поглотили меня полностью, всё своё время, все силы отдавала я им без остатка. Презрев обычаи, прогнала прочь кормилиц и нянек, сама пеленала детей, сама купала, сама готовила целебные отвары, когда мучились они животиками или резались их зубки, и сама же этими снадобьями поила, сама укачивала и пела им старинные колыбельные, что слышала ещё от собственной матушки, а та от своей, древние напевы, способные унять страх и навеять сладкий сон, отвадить злых духов и даже обитателей холмов.
Снова зашептались по тёмным углам недоброжелатели да завистники, но на этот раз мне было на них плевать, лишь бы мои мальчики росли довольными и здоровыми. А они такими и были, уж поверьте! Не зря король, их дед, обожал внуков. Частенько приходил на них поглядеть, особенно вечерами: сядет у огня, усы в чаше с вином полощет да посмеивается, глядя, как эти карапузы ползают по волчьим шкурам, каждый силится отнять у брата деревянного конька, чтоб почесать о него дёсны, так и тузят друг дружку, пока разом не разревутся. Однако, стоило деду отставить кубок да взглянуть на них из-под бровей строго, тут же замолкали оба, кулачки в рот – и давай сами брови хмурить, с королём, значит, в гляделки! Тут уж он не выдержит обычно да как рассмеётся, а эти двое за ним вслед, так и покатываются втроём, пока не устанут!
В общем, любил король моих малышей, радовался им, а вот королева не особенно. Что со мной, что с внуками она держалась всё больше прохладно, словно с подозрением. Очень ей не нравились что снадобья мои, что песни, не говоря уж о чужих языках, на которых я выучилась читать да говорить, потому как мои магические книги ими были писаны, и прочих занятиях, о коих она лишь смутно догадывалась. Видать, никак не могла простить мне тех давних чар, наложенных на любимого её сына Королевой Фей. Не считала она меня ему достойной женой и это мнение не больно-то скрывала.
А тут ещё, как на беду, прибился к королевскому двору странствующий книжник из этих монахов, жрецов, что служат новому богу. Вот уж кто, наверное, мог переговорить даже самого упрямого барда! На каждый чих у него было наготове поучение или совет из его волшебной книги. Только выдавался свободный миг, он всё туда заглядывал, читал-перечитывал, а потом ходил всюду да пересказывал, что и как тот его бог велит делать или не делать. Послушать его бывало, конечно, занимательно, но уж больно всё у него выходило сложно и путанно. Я как-то не утерпела, стащила ту книгу да заглянула в неё сама, хотела разобраться, так ли оно и впрямь записано или это он по глупости своей всё перевирает. Полистала немного, подивилась и бросила. Хоть и понятен мне был язык, да уж больно всё там чудно́ выходило, так что я лишь посмеялась над прочитанным.
Так вот, большинству на этого самого книжника, конечно, было плевать. Иные ходили послушать его речи забавы ради, особенно молодёжь: соберутся вокруг, хихикают, друг друга локтями подталкивают, а потом ещё и вопросы начинают задавать скабрёзные да ржут, что твои жеребцы. Король его тоже особо не приваживал, хоть и не гнал по милости своей, а вот королева, та чем дальше, тем чаще всерьёз с ним беседовала, подолгу. Она его при дворе и прикормила, всем на беду… Но о том позднее.
Немало времени прошло, пока возвратился из своего похода мой муж, в сиянии славы победителя. Целый табун разномастных лошадей гнали перед ним слуги, целые возы трофеев везли за ним могучие быки, целая вереница пленных плелась следом в кандалах, подгоняемая свистом хлыстов да тычками копий. Гарцевал он, ликуя, на громадном кауром коне, взятом у побеждённого чужеземца, и ярче солнца сияли золотые фалары[22] на его сбруе.
Все в королевстве встречали его с великой радостью, но вряд ли кто был счастлив и горд так же, как я, когда вышла к нему в лучшем своём наряде и с нашими сыновьями на руках. Мальчики тут же потянулись к блестящему отцовскому щиту и оружию, под одобрительные улыбки присутствующих воинов. А рыжий Киган, тот даже воскликнул, мол, сколько бы драгоценной добычи ни захватил ты, королевский сын, лучшая награда ждала тебя дома, какие бы богатые дары ни принёс ты своей жене, а её ответный дар оказался бесценен! Муж мой на это усмехнулся победно, но всё же заметила я, как при взгляде на меня будто тень омрачила на миг его лицо, и того мига хватило, чтобы с корнем выжечь из моего сердца радость.
Три ночи и три дня шёл в королевском замке пир в честь возвращения героев, три ночи и три дня восхваляли певцы и барды их доблесть, и чем дольше звучали цветистые речи, чем громче пелись победные песни, тем глубже прорезала суровая складка лоб моего супруга, тем чаще скрывал он гримасу досады за чашей с вином. Я уже знала, в чём дело. Видела, как сверкали сталью его глаза, как сжимались губы, когда складывал он к ногам отца положенные дары из числа своей добычи. Никакие почести и похвалы не могли заменить ему желанной власти, и, будьте уверены, если бы пришлось выбирать, все свои трофеи и всю славу он с радостью променял бы тогда на отцовскую корону. Глупец не понимал, что усесться на трон – это лишь половина дела, а править не означает потакать любым своим капризам, когда вздумается.