А еще предстояло – расписать свод Сикстинской капеллы…
Череда подвигов и триумфов. Самая неутолимая гордыня и самая ненасытная алчность удовлетворились бы тем, что выпало на долю Микеланджело. Его при жизни признали величайшим на свете скульптором, живописцем, поэтом и архитектором. Коронованные особы ходили к нему на поклон. Он заработал и скопил миллионное состояние – никогда ни один художник не был так богат.
Никто и никогда не чувствовал себя таким несчастным. По крайней мере, никто не жаловался на судьбу так громко. На такую судьбу!
«Живопись и скульптура, труд и верность меня погубили; и так продолжается все хуже и хуже. Было бы для меня лучше, если бы я с ранних лет научился делать серные спички – я не испытывал бы стольких страданий!»
Есть стихи, в которых он сравнивает себя с человеком, собиравшимся переплыть море, но утонувшим в собственных соплях.
По-видимому, не в том дело, что Микеланджело жил очень долго и приустал. (На его веку турки осаждали Вену, испанцы громили Рим, отгорела война Алой и Белой розы в Англии, Крестьянская война в Германии, – по всей Европе на площадях костры, на улицах резня, резня – «о, в этот век, преступный и постыдный, не жить, не чувствовать – удел завидный, отрадно спать, отрадней камнем быть».) А дело, по-видимому, в том, что некоторые проблемы не под силу никому. Кто бы ты ни был и сколько ни бейся.
Он пытался, так сказать, вручную взломать мироздание и силой заставить материю свидетельствовать о Боге.
Вывести в область видимости человеческую душу. Следов которой не отыскал внутри мертвых тел. Ее должна была изобразить поверхность тел искусственных.
Он называл себя мастером фигур и создал их множество. Практически каждая – образ отчаянного усилия, героического сопротивления законам тяжести и смерти. Смысл поз – драматическая работа мышц и связок. По которым передается готовность к движению, как бы угрожающая (итальянцы называют ее – terribilitá). Как у взведенной пружины. То есть все эти фигуры наделены напряженной физической волей. Подобной неистовому порыву. Почти преображающей вещество. Почти.
Их мастеру этого было мало. Микеланджело вообще желал только невозможного, любил только несуществующее, без колебаний жертвовал прекрасным ради возвышенного.
В мире ему было душно. От мраморной пыли першило в горле, краска ела глаза, и выводила из себя окружающая глупость.
Как он понимал свою участь и свое время – см. фреску на стене капеллы Паолина.
Святого Петра распинают, крест заводят в яму перекладиной книзу. Вокруг толпятся наглые насильники, сострадательные трусы. Опрокинутый апостол, отвернувшись от них, смотрит нам прямо в глаза – снизу вверх – так напряженно и пристально, что невольно думаешь: был натурщик, был. И звали его – Микеланджело Буонарроти.
Тот, который никогда не смеялся. Тот, кто жестами, похожими на рыданья, рассказывал о человеке, что он смертен и что он летает во сне.