– А-а-а! – Сабина скривила лицо в болезненной гримасе. – Кто это сделал? Тоже другие заключенные?
– Полагаю, граф Эрих фон Кесслер. Вероятно, он подкупил нескольких охранников в тюрьме, чтобы таким образом отомстить за смерть своей дочери.
– Если это так, почему он так долго ждал?
– Два года назад предыдущий директор отправился на пенсию, а на его место пришел Холландер.
Ну и ну!
– Вы можете все это доказать?
– Нет, не могу. – Он поднял глаза. – Судья Бек выдала мне запрет на посещение Остхеверзанда. Согласно директору Холландеру и судебному психологу Ашенбах, мои визиты негативно сказывались на терапии Пита. Я пытался выяснить обстоятельства жестокого обращения с Питом и призвать виновных к ответу, но мне это не удалось. Все мои попытки перевести Пита в другую тюрьму провалились. Судья Бек этому препятствовала.
– За этим тоже стоит Кесслер?
– Весьма вероятно.
– Вы пытались установить контакт с Питом?
– Конечно, но он игнорировал мои письма. В конце концов я встретился с психотерапевтом Пита, опытной женщиной. Иреной Эллинг. Просил ее выяснить, в чем дело, но вскоре она погибла в результате несчастного случая.
– Несчастный случай? Вы не думаете, что…
Снейдер пожал плечами:
– Возможно. Если это так, то все замяли.
Сабина задумалась.
– Почему Кесслер отомстил Питу именно таким способом? Кастрацией? Это же какое-то сумасшествие.
– Это я могу вам объяснить. В результате ложной информации СМИ выставили Пита насильником. И Кесслер полагал, что его дочь была многократно изнасилована. Видимо, поэтому он и выбрал такое наказание. Кастрированный подобным способом становится бесплодным, у него не бывает выбросов тестостерона, но сексуальное желание не пропадает. Так что это особенно жестокая месть. Однако Пит совершал убийства не на сексуальной почве, исключительно из злости и агрессии.
– А в результате кастрации мы теперь имеем дело с по-настоящему озлобившимся мужчиной. Почему вообще распространили эту ложную информацию?
Снейдер поднял на нее темные глаза, полные ненависти.
– Хесс? – предположила она.
– Кто же еще?
– О господи! Он тогда уже знал, что Пит ваш сын?
– Нет. Мы преследовали так называемого Неуча. В какой-то момент я стал догадываться, кто это. Если бы я поделился с Хессом своими предположениями, он тут же отстранил бы меня от дела. Так что я самостоятельно отправился на поиски Пита – и первый след привел меня в Роттердам.
– В одиночку отправились?
– Я должен был так поступить. Кроме меня, никто бы с ним не справился. И убийства не прекратились бы.
– Для вас особенно ужасно иметь сына-убийцу.
– Тот, кто задает вопрос «почему?», может справиться почти со всяким «как?», – лаконично ответил Снейдер.
– Мне очень жаль.
– Все в порядке. У нас с Питом одинаковая наследственность. Я стал криминалистом и использую свой талант, чтобы ловить убийц. А что Пит сделал со своими задатками? – Он не договорил до конца и уставился на пол в гостиной.
Наверное, он опять видел своего маленького мальчика, играющего в кубики, – с невинной улыбкой, веснушками и светлыми локонами. Как он тянется ладошками вверх, потому что хочет, чтобы папа взял его на руки.
Снейдер прочистил горло.
– Когда Пит подрос и превратился в молодого человека, я уже догадывался, что у него психические проблемы и без лечения агрессия только усилится. Но он отказывался от помощи. Конечно, о таких экстремальных последствиях я и подумать не мог. В конце концов он начал без разбору убивать молодых женщин.
– Но сегодня он выбирает свои жертвы целенаправленно. Никола Висс, Йоана Бек, доктор Ашенбах, граф Эрих фон Кесслер со всей семьей… – Сабина посмотрела в сад. – И собственная бабушка. Как и Аре Пеетерс. Все-таки в нем он видел причину того, что вы оставили семью.
– Возможно, но дело не только в этом, – возразил Снейдер. – Своим выбором жертв Пит одновременно решает и вторую проблему. Потому что он убивает людей из моего окружения, с которыми я поссорился или которых ненавидел.
– Почему он это делает? Из любви к вам?
Снейдер покачал головой.
– Я не уверен, способен ли Пит любить. Скорее наоборот. С точки зрения Пита, я разрушил семью. За всем этим стоит другой план. Выбор жертв – это умный шахматный ход. Так он заставляет меня действовать против собственной воли, выполнять свою работу скрепя сердце – а именно пытаться спасти жизнь людей, которых я презираю. Он хочет ослабить меня. Как только речь заходит о жертве, чья смерть меня в каком-то смысле… хм, радует, я уже не болею всей душой за дело и, соответственно, не выкладываюсь на сто процентов. А он знает, что только я могу его поймать.
– Вы должны противостоять своему альтер эго.
– Это все усложняет. Он чертовски на меня похож и в любой момент догадывается, что происходит у меня в голове и какой следующий шаг я собираюсь предпринять.
– Но это должно работать и в обратную сторону.
– К сожалению, нет, – вздохнул он. – Несмотря ни на что, он мой сын. – На его лице проступила нездоровая бледность. Он по очереди помассировал точки на ладонях.
Сабина все еще злилась на Снейдера, что он лишь сейчас поделился всеми деталями, но чем больше он рассказывал, тем лучше она понимала взаимосвязи.
– Почему он выбрал такой путь? Все эти жестокие убийства?
– Хм, кто знает? Твори десять лет добро, и никто этого не заметит. Твори зло один час, и о тебе заговорит весь мир.
– Он ищет признания?
Снейдер кивнул.
– Вашего?
– Вероятно. И как вы видите, он преуспевает.
– Но уже недолго осталось, – сказала она. – Мы его поймаем.
Снейдер уставился в пустоту.
– Надеюсь.
Сабина еще никогда не видела его таким неуверенным, как в этот момент. Но, в отличие от Снейдера, ей не мешала эмоциональная предвзятость. И она была полна решимости и желания схватить Пита ван Луна.
– Все это связано с театральной постановкой Пита, – подумала Сабина вслух. – Она служит ему сценарием для убийств. Поэтому нам нужна копия пьесы или запись спектакля со всеми декорациями, чтобы буквы тогда и цифры сегодня приобрели смысл.
Снейдер поднялся и подошел к комоду.
– Поэтому мы здесь. – Он открыл несколько ящиков, порылся в вещах и наконец вытащил тетрадь.
– Это то, что я думаю? – спросила она.
– У бабушки Пита был один экземпляр. Вот та самая пьеса.
46
Бад-Бентхайм был последним населенным пунктом перед немецко-голландской границей. Ничто больше не напоминало о таможенном контроле на бывшем пограничном КПП, который был упразднен с тех пор, как открыли внутренние границы. Какой подарок! Автобан напрямую соединял обе страны. Еще этот последний рубеж, и он в Голландии.
Пит ван Лун сделал последний глоток кофе и смял жестяную банку. На полу рядом лежал пластиковый пакет с мусором: банки, бутылки, салфетки, упаковки от сэндвичей и батончика мюсли.
Он снизил скорость и позволил нескольким легковушкам обогнать себя. До сих пор он ехал не быстрее восьмидесяти километров в час и поэтому преодолел четыреста пятьдесят километров за семь часов вместо четырех с половиной. Вероятно, его осторожность была излишней, а подозрительность неоправданной, но никто не мог предугадать, получится ли у Френка – несмотря на скрупулезную подготовку – сыграть его роль настолько хорошо, что никто не заметит подмены в первые двадцать четыре часа.
В нескольких сотнях метров перед ним показался голубой знак с желтыми звездами: Nederland. Он взглянул в боковое зеркало и посмотрел по сторонам. Никакого полицейского контроля. Никаких подозрительных автомобилей. Никакого патруля с рацией и собаками-ищейками.
Пит опустил козырек от солнца, чтобы камеры не смогли распознать его лицо. Затем открыл окошко в перегородке, которое соединяло кабину водителя с кузовом автофургона. Оттуда пахнуло мочой.
Он постучал по металлической перегородке.
– Ты как? Все в порядке?
– Я больше не могу стоять, – выдавила Ханна с пересохшим горлом.
Последний раз он давал ей пить час назад. Для этого кляп пришлось вытащить, и он увидел, что ее вырвало, и она чуть не захлебнулась рвотными массами. С тех пор она стонала и плакала, стоя со связанными над головой руками. Иногда, когда ноги ослабевали, она повисала на одних руках. Ее запястья были стерты в кровь. Она даже обмочилась, поэтому в кузове отвратительно пахло мочой. С тех пор он больше не давал ей пить.
– Через пару часов мы будем на месте.
– Я больше не могу, – простонала она. – Пожалуйста, отпусти меня, я обещаю, что никому не скажу…
Он рассмеялся.
– Я даже верю, что ты собираешься так поступить. Честно! Но мы оба знаем, что как только ты окажешься в полицейском участке с чашкой горячего чая и пледом и заговоришь с психологом, то почувствуешь себя в безопасности. Решишь, что я уже ничего тебе не сделаю. Будешь думать, что все позади, разозлишься на меня и заговоришь. Нет, Ханна. Ты останешься со мной. Извини.
– Тогда хотя бы развяжи меня.
– Хочу тебе напомнить, что это ты пришла ко мне в камеру. Ты хотела ответов. И ты их получишь, обещаю. Немного терпения.
До знака пересечения границы с Нидерландами осталось всего несколько метров.
– А сейчас заткнись! – Он закрыл окошко и сконцентрировался на дороге.
Слегка прибавил скорости, чтобы машины позади него не начали гудеть. Никаких патрулей! Никакого преследования! Никакого выборочного контроля! Значит, Френк Бруно отлично играл его роль.
Миновав знак, Пит нажал на педаль газа.
Наконец-то он в ненавистной Голландии. Что за дерьмовая местность! Господи, какое отвращение он испытывал к этой стране!
Пит почувствовал, как его мышцы невольно напряглись, а пальцы впились в руль.
Нидерланды.
Здесь начнется его путь через боль, отчаяния и безумства. С той лишь разницей, что в этот раз он не даст себя остановить – до тех пор, пока не окажется лицом к лицу с отцом. Все-таки у него было время, чтобы научиться на своих ошибках.