Жили-были на свете три медведя, и был у них уютный домик в лесу. Первый был крошка-медвежонок, совсем маленький, и потому его ещё называли Малюткой; второй был Средний медведь, а третий – Большой медведь. У каждого из них была своя миска для каши: у крошечного медвежонка Малютки – маленькая, у Среднего – побольше, а у Большого медведя – большая-пребольшая. И у каждого из них был свой стул: у Малютки-медвежонка – маленький, у Среднего медведя – побольше, а у Большого медведя – большой-пребольшой. И у каждого из них была постель: у Малютки-медвежонка – маленькая, у Среднего медведя – побольше, а у Большого медведя – большая-пребольшая.
Как-то утром медведи наварили себе каши, положили её в миски и только хотели сесть за стол, как обнаружили, что каша слишком горяча и этак, пожалуй, обожжёшься. Делать нечего – оставили медведи кашу остывать, а сами отправились погулять по лесу.
Тем временем мимо медвежьего домика проходила своей дорогой старуха; но если вы думаете, что она была честной и доброй женщиной, то глубоко ошибаетесь, потому что сначала старуха заглянула в окно домика, а потом в замочную скважину. Увидела она, что дома ни души, и подёргала дверной засов. Надобно вам знать, что дверь была не заперта, потому что хозяева были добрыми и почтенными медведями, никому не вредили и ни от кого не ждали дурного. Итак, старуха открыла дверь и без спросу вошла в домик; велика же была её радость, когда она увидела на столе три миски горячей каши. Конечно, будь она вежливой и приличной женщиной, она бы подождала, пока медведи вернутся, и тогда, быть может, они бы пригласили её к завтраку; ведь медведи-то были добрые – ну разве что несколько грубоватые, как все медведи, но всё же очень добродушные и гостеприимные. Но, повторим, старушонка была дерзкая и дурно воспитанная, поэтому она преспокойно устроилась, как у себя дома.
Первым делом она отведала каши из миски Большого медведя, но кушанье ещё не успело остыть, и старушонка выругалась скверными словами. Затем она зачерпнула каши из миски поменьше, у Среднего медведя, но тут каша показалась ей слишком холодна, и старуха снова забранилась. Наконец запустила она ложку в маленькую мисочку Малютки-медвежонка и осталась довольна: не холодно и не горячо, а в самый раз; и так эта каша пришлась старухе по вкусу, что она съела всё и выскребла мисочку дочиста, а потом опять выбранилась, не наевшись досыта, – каши в маленькой мисочке ей показалось маловато.
Наевшись, старушонка уселась было на стул Большого медведя, но он для неё был слишком жёстким. Тогда она пересела на стул Среднего медведя, но он показался ей слишком мягким. Наконец уселась она на стул Малютки-медвежонка, и тут ей понравилось: ни жёстко, ни мягко, а в самый раз. Старуха устроилась поудобнее и нежилась до тех пор, пока сиденье у стула не провалилось и незваная гостья не плюхнулась на пол. Крепко ударившись об пол, старушонка принялась браниться на чём свет стоит.
Закряхтев, встала она на ноги и поднялась по лестнице в медвежью спальню. Первым делом прилегла старуха на постель Большого медведя, но изголовье этой постели было для неё высоковато. Тогда, ворча и ругаясь, перебралась она на постель Среднего медведя, но и тут ей показалось неладно: изножье слишком высоко. Наконец влезла старуха на постель Малютки-медвежонка, и тут ей понравилось: не высоко и не низко, а в самый раз. Укрылась она пуховым одеялом, пригрелась и уснула крепким сном.
Тем временем три медведя решили, что каше уже пора остыть, и возвратились из лесу домой завтракать. А старуха, отведав каши, оставила ложку торчком в миске у Большого медведя.
– Кто ел мою кашу? – зарычал Большой медведь грозным рыком.
Средний медведь поглядел на свою миску и видит: кто-то и у него зачерпнул каши и оставил ложку торчком. Кстати сказать, ложки у медведей были деревянные, а будь они серебряные, старуха без зазрения совести прикарманила бы их.
– Кто ел мою кашу? – зарычал Средний медведь голосом потоньше.
Тогда Малютка-медвежонок поглядел на свою миску и видит: ложка на месте, а вот каши нет как нет, съедена дочиста.
– Кто ел мою кашу и съел всё до крошечки? – заскулил Малютка-медвежонок тонким жалобным голоском.
Три медведя поняли, что в доме у них побывал незваный гость, который и оставил Малютку-медвежонка без завтрака. Начали они озираться по сторонам и заглядывать во все углы. А надобно вам знать, что старуха, посидев на стуле Большого медведя, где ей показалось жёстко, и не подумала разгладить подушку.
– Кто сидел на моём стуле? – зарычал Большой медведь грозным рыком.
Средний медведь глядит на свой стул и видит: подушку кто-то уронил на пол, да так и бросил.
– Кто сидел на моём стуле? – зарычал Средний медведь голосом потоньше.
А что мерзкая старуха натворила со стульчиком Малютки-медвежонка, вы и так помните.
– Кто сидел на моём стульчике и продавил его? – заскулил Малютка-медвежонок тонким жалобным голоском.
Сколько медведи ни озирались, а незваного гостя не нашли, и потому решили они поискать ещё и потопали к себе в спальню. Надобно вам знать, что старушонка, повалявшись на постели Большого медведя, примяла подушку.
– Кто спал на моей кровати? – зарычал Большой медведь грозным рыком.
А на постели Среднего медведя старуха откинула одеяло.
– Кто спал на моей кровати? – зарычал Средний медведь голосом потоньше.
А Малютка-медвежонок подошёл к своей постели и видит: одеяло на месте, но только под ним кто-то храпит, и подушка на месте, но только на ней грязная противная голова чужой старушонки, которая пришла без спросу и разлеглась как у себя дома.
– Кто спал на моей кровати? А вот кто! – проскулил Малютка-медведь тоненьким голоском.
Старуха спала так крепко, что хотя и услышала во сне громкий грозный рык Большого медведя, но показалось ей, будто это воет ветер или гремит гром. Слышала она и рык Среднего медведя, но показалось ей, будто кто-то бормочет во сне. Но когда услышала старуха тонкий голосок Малютки-медвежонка, был он так звонок и пронзителен, что она мигом проснулась. Старуха подскочила как ужаленная и видит: перед ней три медведя. Тут старуха соскочила с кровати и стремглав кинулась к окошку. Надобно вам знать, что окошко было распахнуто, потому что медведи были благовоспитанные и любили опрятность и чистоту, а потому поутру первым делом открывали окошко, чтобы проветрить спальню. Старуха сиганула из окна, но вот что с ней сталось дальше, мне неведомо: может, сломала она себе шею, а может, убежала в чащу и заблудилась, а может, выбралась из леса, но попалась полицейскому и была отправлена в исправительный дом. Одно я знаю: три медведя больше никогда её не видели.
ТРИ ПОРОСЁНКА
Жила-была свинья и три её поросёнка. Жили они на скотном дворе – просторном, старом и уютном. Старшего поросёнка звали Пеструнчик, среднюю свинку Белянкой, а младшего и самого хорошенького поросёнка – Черныш.
Надо сказать, что Пеструнчик был грязнуля из грязнуль и, как ни грустно, чуть ли не весь день он проводил, валяясь и барахтаясь в грязи. А уж когда выдавался дождливый денёк и грязь на скотном дворе так и чавкала бурой липкой жижей, у Пеструнчика был настоящий праздник. Поросёнок убегал от мамы-свиньи, отыскивал на дворе самое грязное место и нежился в нём до самого вечера. Мама-свинья очень огорчалась и, печально качая головой, говаривала: «Ах, Пеструнчик! Когда-нибудь ты горько пожалеешь, что не слушался свою старую матушку». Но сколько Пеструнчика ни попрекай и ни грози, у него в одно ухо влетит, а в другое вылетит.
Белянка была умненькая свинка, но ужасная жадина и обжора. Она только и думала, что о еде. Бывало, только позавтракает, а уже мечтает об обеде. Как завидит скотницу, которая несёт вёдра с помоями к кормушке, так встаёт на задние ножки и давай танцевать и громко хрюкать от восторга. Когда же скотница выливала помои в кормушку, Белянка проворно распихивала братцев и пятачком, и боками, чтобы выудить из кормушки лучшие кусочки. Мама-свинья частенько бранила Белянку за такое себялюбие и приговаривала: «Ах, Белянка, когда-нибудь ты горько пожалеешь, что была такой жадиной и отнимала еду у братцев!»
Черныш был славный и добрый поросёнок, не грязнуля и не жадина. Я даже могу сказать, что для свинки он был довольно опрятен, и шкурка у него всегда лоснилась, как чёрный атлáс. Он был куда смекалистее Пеструнчика и Белянки, и материнское сердце старой свиньи переполнялось гордостью за сына, когда она слышала, как хозяин скотного двора говаривал друзьям: «Когда-нибудь из этого поросёнка выйдет призовая свинья».
Долго ли, коротко ли, а мама-свинья состарилась, одряхлела и почуяла, что конец её близок. Как-то раз она призвала к себе троих поросят и сказала:
– Дети мои, я уже стара и слаба и долго не протяну. Перед смертью я хочу обеспечить каждому из вас дом, потому что в наш старый сарайчик, где мы жили так счастливо, хозяин поселит другое свиное семейство, а вы останетесь без крова над головой. Ну, Пеструнчик, скажи, какой дом тебе бы хотелось?
– Я хочу дом из грязи, – ответил старший поросёнок, кося глазом на глубокую лужу в дальнем углу скотного двора и от нетерпения перебирая копытцами.
– А ты, Белянка? – спросила старая свинья, опечаленная тем, что её старшенький придумал такую глупость.
– Я хочу дом из капустных кочанов, – с набитым ртом прочавкала Белянка. Она даже не соизволила поднять рыльце над кормушкой, из которой поедала картофельные очистки.
– Ах ты, глупенькая свинка! – в сердцах воскликнула старая свинья, огорчённая до глубины души. – Ну а ты, Черныш, какой домик хочешь? – спросила она у младшего поросёнка.
– Матушка, я хочу домик из кирпича, потому что зимой в нём будет тепло, а летом прохладно, и круглый год он будет мне надёжной защитой.
– Вот умница! – воскликнула мама-свинья, нежно глядя на сына. – Я распоряжусь, чтобы вам немедленно выстроили каждому по домику. А теперь, дети мои, выслушайте мой совет. Я не раз уже рассказывала вам, что у нас есть заклятый стародавний враг – лис. Когда он прознает о моей смерти, то неминуемо попытается утащить каждого из вас в свою нору и съесть. Знайте, лис хитёр и коварен и мастер прикидываться кем угодно, а потому обещайте мне, что не вп