— Никто не думал, что будет так, — покачал головой Драган. — Синдром спонтанной территориальной агрессии стал для всех сюрпризом. Но мы бы и не выключили всё разом, а постепенно, плавно меняли настройки, наблюдая за последствиями…
— То есть с самого начала речь шла не об отключении, а о перехвате контроля над обществом, — перебил его Ингвар. — Никто не собирался на ходу отломать у машины руль и выкинуть его в окно, верно? Просто хотели порулить сами. Очень понятное желание, чего уж тут…
— Только на переходный период! — запротестовал Драган.
— Может быть, ты даже в это веришь, допустим. Но ты ведь не был среди тех, в чьи руки попал бы штурвал?
— Ну… ты прав, я даже не знал, кто стоит во главе нашей организации. Мы уделяли много внимания безопасности, чтобы никто не мог сдать руководство…
— То есть лично ты посвятил жизнь тому, чтобы управление обществом перешло от тех, кого ты не знаешь, тем, кого ты опять же не знаешь. Логичный и рациональный выбор.
— Иди в задницу, — ответил расстроенно Драган. — Мы хотя бы ставили перед собой правильные цели.
— Вам. Вам ставили цели. Неизвестно кто. Вас использовали, а вы и рады.
— Иди в задницу, — повторил он и отвернулся, показывая, что разговор закончен.
— Никто не вышел посмотреть на новое место жительства? — Ингвар, стоя на перроне станции, смотрит на вагоны.
Над ними курятся дымки угольных печек, но на платформу никто даже носа не высунул.
— Будем ждать вас, но не более суток, — сказал спрыгнувший с паровоза начальник поезда. — Дольше опасно. Либо вы запустите излучатель, либо мы возвращаемся в Кареград. Наша команда тренировалась в пригороде, но…
— Я понимаю. Надеюсь, ждать не придётся: зашли-включили-вышли.
— Тогда постоим тут денёк для закрепления эффекта, а потом отцепимся от состава и назад. В Убежище вас потом докинет снегоочиститель, они уже пробиваются в том направлении. Удачи.
— И вам того же. Привет Неману.
Внизу ничего не изменилось — светятся лампочки на пультах, что-то тихо гудит.
— Вот, фаза подключена, — постучал пальцем по индикатору Драган. — Давай, парень, запускай свою последовательность. Помнишь ещё, что куда крутить?
— Говне балуйтесь, сбегаю радикально.
— Надеюсь, это значит «да», — хмыкнул Ингвар.
Деян подошёл к пульту и уверенно защёлкал переключателями.
В каморке техников тепло, работает обогреватель, шипит закипающий электрочайник.
— «Со вкусом щерпулы», — прочитал Ингвар надпись на упаковке. — Я такую ещё не пробовал, а ты?
— Попадалась, — кивнул Драган. — Как плесневелый хлеб с корицей и зубной пастой. Есть можно.
— Среди зловещих тайн, которые тебе открылись в вашем подполье, не было ничего про кашу? Откуда она, почему такая?
— Нет. До Катастрофы я о ней не слышал. Вообще никаких особых тайн мне не рассказывали, я был сначала техником, потом старшим техником, потом руководителем направления, но знал только о том, что непосредственно касалось моей работы.
— И что это было за направление, которым ты руководил?
— Подготовка к режиму управляемого хаоса. Мы готовились ввести общество в состояние короткого болезненного шока, чтобы обеспечить переход контроля над системой. Для этого планировалось вывести из строя несколько критических объектов жизнеобеспечения в крупнейших городах, а также устроить несколько демонстративных актов публичного насилия.
— Например?
— Были разные предложения. Одно из них — акция устрашения. Несколько людей из числа бывших изолянтов должны были использовать автоматическое оружие для обстрела толпы во время Праздника Единения так, чтобы это попало в телевизионную трансляцию. Также рассматривалась серия единичных убийств в общественных местах по случайному принципу, но в основном ставка делалась на нелетальное насилие. Мы должны были показать людям, что они беззащитны, заставить их остановиться и задуматься, насколько хрупко и неустойчиво наше сверхуправляемое общество. Тогда они с готовностью приняли бы смену курса на самоуправление.
— Хрена себе вы мрази конченые. Террористы-любители, мать вашу. Что тебе, Лысая? Грохнуть его? А смысл? Всё, о чём они мечтали, уже сбылось без их участия. И как тебе результат, Драган?
— Лекарство становится ядом при превышении дозы. Мы хотели расшатать общество и изменить его, а не уничтожить. Жертвы были бы минимальны, переход болезненным, но не летальным.
— Вы собирались убивать людей для их же пользы?
— Да, — твёрдо ответил Драган. — Именно так. А ты продавал нам оружие.
— Понятия не имел, зачем оно вам.
— А если бы знал? Что-то бы изменилось?
— Вряд ли, — признал Ингвар. — Большую часть жизни я продавал оружие всяким омерзительным говнюкам. Вы были бы не первыми и не последними.
— И чем ты лучше меня?
— А мы тут говнизмом меримся? Воздержусь, пожалуй. Никогда не говорил, что я хороший парень. И у Лысой Башки наверняка есть персональное кладбище, и даже к Деяну имеются кой-какие вопросики этического характера. Да вот хоть Мудня взять…
— Гав!
— Да, я про тебя. Наше знакомство началось с того, что он попытался меня загрызть и чуть не преуспел.
— Гав!
— И ты его не убил? — удивился Драган.
— Собирался. Но, пока я был больше озабочен тем, чтобы не истечь кровью, чем желанием отомстить, он свалил и держался так, что я не мог пристрелить его не вставая. Умный пёс.
— Гав!
— Идти дальше я смог только через несколько дней, когда нога поджила, и всё это время он держался поодаль, но не уходил. Я спал вполглаза и держал автомат под рукой, но Мудень ни разу не подставился.
— Гав!
— К тому моменту я уже второй месяц тащился по пустошам. Возвращался в Убежище после расставания с этой мадам. Чего ты лицом изображаешь, Лысая Башка? Я старый дурак? Сам знаю, отстань. Сначала я думал, что быстро долечу назад: один, на мотоцикле, буду гнать себе и гнать. Недели две клал на дорогу, но куда там. Мотоцикл сдох, чинить его было нечем. Искал машину на ходу, или хоть велосипед, но так ничего и не нашёл, моё везение оставило меня. Тележка из детской коляски, на ней канистра с водой и мешок каши, и топ-топ-топ ножками. Вскоре выпал снег, тележку заменил на санки, набрал по развалинам тёплой одежды, одеял и прочего, сделал снегоступы и пошёл дальше. Сначала думал, не дойду: то стаи диких собак, то шайки мародёров, то группы людоедов, то просто одинокие безумцы с триггерной агрессией. И патронов мало, и укрытие для сна не везде найдёшь. Потом, правда, у аборигенов пошёл откат, и они из активно-агрессивных стали превращаться в отшельников-аутистов, а собачьи стаи, дожрав трупы, передохли от голода, но вымотался я к тому моменту до последней степени и физически, и морально. А тут ещё и Мудень чуть ногу не отгрыз!
— Гав!
— Да-да, ты! Хорошо, что не с глотки начал, а то я бы и не проснулся. И вот, представьте, застрял я в чёртовых руинах, нога распухла и болит так, что глаза на лоб лезут, целыми днями лежу у костра и думаю, что меня раньше прикончит — гангрена, бешенство, холод или голод? Потом вспомнил, что у бешенства инкубационный период большой, и хотя бы на его счёт успокоился. Да и Мудень вокруг бродил…
— Гав!
— Сидел так, чтобы я в него выстрелить не мог, и вообще вёл себя не как бешеный. Я, чтобы окончательно убедиться, снега растопил, налил в миску тёплой воды, выставил снаружи — он подошёл, вылакал. «Ага, — думаю, — водобоязни нет, просто голодный мудень».
— Гав-гав!
— Он тогда был худой, как плетень, облезлый, ребра торчат, но сообразительный. Понял, что раз сразу слопать не вышло, то теперь только ждать, пока я окончательно ослабею. Вот и бродил вокруг кругами. Жратвы в округе нет, я его единственная надежда, и тут уж кто кого пересидит. То ли я от заражения крови загнусь, то ли он с голодухи ляжет. Я забился в подвал и выползал из него — буквально на четвереньках, потому что на ногу было не наступить, — только за дровами. К счастью, это было сельское поселение, деревянные дома, так что обломков досок хватало. Затаскивал их, как мог, на санки и волок в нору. То ещё зрелище было. Вьючной ползун. Каша у меня была, воду топил из снега и, если бы не чёртова нога, мог бы протянуть долго. Вот только от боли и одиночества крыша у меня ехала ужас как. Чтобы совсем не рехнуться, разговаривал с Муднем.
— Гав!
— Близко он не подходил, но слышать-то слышал, вот я и нёс всякую чушь, что в голову приходило. Сказки рассказывал, стихи декламировал, песни пел, изображал в лицах фильм про трёх танкистов и собаку. В какой-то момент понял, что выигрываю эту позиционную осаду. Нога перестала гноиться, рана затягивалась, опухоль уменьшалась, было ясно, что гангрена мне не грозит. Лекарств-то не было, промывал укус слабым раствором соли и отваром коры какой-то — упавшее во время катастрофы дерево удачно лежало неподалёку, — но у меня хороший иммунитет, и организм постепенно справился. А вот пёс совершенно обессилел от голода и однажды, когда я, опираясь на самодельный костыль, выхромал за дровами, он просто не встал. Лежал на снегу и ждал, пока я его прикончу. Но я столько дней с ним разговаривал, что уже перестал воспринимать как врага. Даже немой собеседник — всё равно собеседник, да, Лысая? В общем, вместо того чтобы пристрелить пса, я поставил ему миску с кашей, а когда нога зажила достаточно, чтобы идти дальше, мы двинулись в путь вдвоём. С тех пор вместе, да, Мудень?
— Гав!
— С чего я вообще взялся это рассказывать? А, да. У всех свои недостатки. Я беспринципный контрабандист, Драган — несостоявшийся террорист, Мудень — неудачливый людоед, Деян — заговаривающийся инфантил, Лысая — безумная тётка с вот такущими тараканами в башке… Да что за манера у тебя чуть что драться? У меня синяк уже на плече! Ладно, ладно, как скажешь. Будем считать, что вернуться сюда с новыми гвоздями в тыкве — это образец благоразумия. В общем, предлагаю не убивать друг друга за тёмное прошлое. Будущее наверняка даст новые поводы.