ьше нет.
— Вокруг горы кирпича, а вы даже элементарную печку не сложили?
— Я знаю, что такое печь, но никогда её не видела.
— Вот, Мудень, — вздохнул Ингвар, — и всё у них так. А ты сомневался, что община во мне нуждается.
— Гав!
— Вот тебе и «гав». Ладно, спички у меня есть, для начала сойдёт и костёр. Эй, как там тебя, Енош? Тащи дрова. Ну и снегу в котелок натрамбуй, заварим каши. Какой у вас вкус? Зипотервии? Хм… Что-то новенькое. Давай её сюда. Со своей стороны могу предложить нирипарию. Это как гречка с мёдом, политая отработкой. Съедобно, в общем.
Когда вода вскипела, каша запарилась и все (включая пса) поели, Ингвар спросил женщину:
— Какие у вас планы?
— У меня? — она как будто сильно удивилась.
— Спросил бы Еноша, но вряд ли пойму ответ.
— Я умираю, какие у меня могут быть планы?
— Э… Неожиданно.
— Я врач. Поверьте, я разбираюсь. У меня тяжёлые поражения лёгких, дышу одними верхушками… — она тяжело закашлялась, приложила руку ко рту и показала брызги крови на ладони. — Кроме того, я застудила почки. И это кроме паралича нижней части тела. На ступнях началась гангрена от обморожений, поэтому такой запах. Я не чувствую ног и не сразу заметила. Думаю, три-четыре дня максимум.
— Уверены? А если погрузить вас на сани и доставить в тепло? В нескольких днях пути большая община, они заселили бывший тоннель в горе, у них есть врач. Я как раз иду туда.
— Меня вряд ли спасли бы даже в больнице до Катастрофы, время уже упущено. И я всё равно не перенесу дороги. Лучше отмучаюсь здесь.
— А ты, Енош, что скажешь?
— Добавлюсь к иной, — решительно сказал мужчина.
— На его языке это значит «останусь с женой», — пояснила женщина. — Я пыталась уговорить уйти, он не хочет. Мы не женаты на самом деле, встретились уже после Катастрофы, но Енош упрямый.
— Этот ваш чёртов фатализм… — сказал с досадой Ингвар. — «Ешьте меня мухи с комарами». Понимаешь, Мудень? Они все такие — не будут бороться, лягут и сдохнут.
— Гав!
— Я не поняла вас…
— Неважно. Эй, ты, бормотун-путаник! Нужны кирпичи. Много. По возможности отдельные и не сильно битые. Ну и глина, если есть. Если нет — ничего, сложим насухую, даже примитивный очаг лучше костра. Ты меня понимаешь, или мне тоже надо по-твоему буробить?
Мужчина кивнул и вышел.
— Он всё понимает, проблема только с речью, — сказала женщина. — И мне кажется, как бы слегка… отупел, что ли? Но, если честно, Енош никогда не был особо умным. До Катастрофы работал грузчиком. Но он неплохой человек, с ним было… надёжно, пожалуй. Сейчас мне кажется, что он перестал понимать отвлечённые понятия, как будто в голове сломалась не только речь. Но я и сама не в лучшей форме для диагностики. Вы хотите сложить печь?
— Самую простую.
— Зачем?
— Станет гораздо теплее и дым не будет провоцировать кашель.
— Нет, зачем вам тратить силы и время? У нас нет ничего, кроме каши. Но её и так везде полно.
— Это не займёт много времени, а вы умрёте в относительном комфорте. Это немного, но больше я ничем помочь не могу.
— Неужели Енош встретил в пустошах хорошего человека? — засмеялась женщина тихо.
Смех перешёл в мучительный кашель, который долго не прекращался, из угла рта побежала струйка крови.
— Я не хороший человек, — ответил Ингвар серьёзно, когда она справилась с приступом. — Моя биография почти полностью состоит из дурных поступков, хреновых решений, дурацких выборов и идиотских ошибок. Поэтому, когда я вижу простую очевидную возможность поступить не как мудак, я ей пользуюсь. Просто для разнообразия. О, вот и кирпичи! Верю, что он работал грузчиком, я бы такой мешок строймусора не упёр… Эй, Енош, вываливай тут и тащи ещё. Как минимум надо три раза по столько. Лучше больше. Если попадётся труба — да хоть водосточная, — тоже волоки. Без нормального раствора её из кирпичей не сложить. А я пока начну строить. Глина есть? А чего так мало? Ладно, давай что есть, сейчас замочу в ведре. Хотя бы самые крупные щели промажу.
Когда на улице стемнело, в печке уже горит огонь.
— Кривая, как жизнь моя, — признал самокритично Ингвар, — И дымит. Но я не настоящий печник, да и материал так себе. Смотри, Енош, завтра наковыряешь ещё глины, размочишь и залепишь тут, тут и тут. Доступно?
— А где рыбой. Остро ли гребя не вынимаете.
— Он говорит, что не тупой, просто вы его не понимаете, — пояснила женщина.
Она лежит возле самой печки, прислонившись спиной к горячим кирпичам.
— Как самочувствие? — спросил её Ингвар.
— Мне тепло. Я не голодна. Рядом со мной приятные люди…
— Гав!
— … И симпатичный пёс, прости. Это уже больше того, чем могут похвастаться большинство людей сейчас. Спасибо, что помогли нам.
— Это было несложно. Если бы вы проявили чуть больше активности и целеустремлённости, то могли бы не доводить дело до такой жопы.
— Для целеустремлённости нужна цель, — возразила женщина, — а мы просто доживаем, кто как может. Этот мир погиб, теперь наша очередь. Разве вы с этим не согласны?
— Да ни фига. Вы… Кстати, мы даже не представились. Как вас зовут?
— Невена.
— Очень приятно. Я Ингвар, а он Мудень.
— Гав!
— Сраные времена! — сказал Енош.
— О, на этот раз в точку!
— Он говорит: «Странные имена», — пояснила женщина.
— Какие есть. Так вот, Невена. Если бы я упал и сломал спину, я бы полз, цепляясь зубами, туда, где есть врач. Может быть, он бы мне не помог. Может быть, я бы сдох по дороге. Но я бы не прекращал пытаться до последней минуты, а не лежал и не ждал смерти.
— Зачем?
— Что «зачем»?
— Зачем мучить себя и других? Разве жизнь так ценна? Вы настолько ей дорожите? Сами говорили, что видите свой жизненный путь как сумму ошибок, но всё равно готовы ползти по нему, цепляясь зубами? Какой в этом смысл?
— Я никогда не сдаюсь. Вот и всё.
— Мне кажется, мы вряд ли поймём друг друга, — вздохнула Невена. — Но я благодарна за помощь. Вы же останетесь до утра? Уже стемнело, снаружи ветер и мороз.
— Да, в такую погоду и собаку на улицу не выгонишь.
— Гав!
— Именно, Мудень, мы остаёмся.
Пол в сарае застелен досками, печка даёт достаточно тепла, и, если не обращать внимания на запах, то почти уютно.
— Лучшая наша ночёвка за последние дни, да, Мудень? — сказал Ингвар, раскатывая спальный мешок. — Не то, что под кустом в метель.
— Букато дребёте? Чимза? — спросил Енош.
— Вы идёте в какое-то конкретное место? — перевела Невена. — Мы давно не встречали никого, кто куда-то бы шёл. Все, кто до сих пор жив, сидят по норам. В основном в одиночку, после приступов агрессии люди перестали доверять друг другу.
— Да. Если идти вдоль бывшей железки, то она упрётся в обрушившийся тоннель, идущий сквозь гору. В его технических коридорах поселилась небольшая община. Благодаря темноте и осторожности они более-менее благополучно пережили синдром агрессии, а ещё им повезло — наткнулись на старое Убежище. Там есть источник энергии. Живи и радуйся, в общем. Точно не хотите попробовать туда добраться?
— Нет, я останусь здесь, но спасибо за предложение. И за печку. А зачем вы покинули такое прекрасное место?
— В поисках мест ещё лучше, разумеется, — засмеялся Ингвар. — У меня вообще огроменное шило в заднице.
— Шило?
— Просто такое выражение. Человек, который не может усидеть на одном месте.
— Да, я догадалась. Судя по тому, что возвращаетесь, мест получше не нашлось?
— Долгая история, — вздохнул Ингвар. — Сам не вполне уверен в своих мотивах. Вкратце — несу дурные вести.
— Ещё более дурные? — удивилась Невена.
— Представьте себе. Эта зима не кончится в марте. Она будет не только холодной, но и очень долгой.
— Насколько?
— Может, год. Может, два. Не знаю. Но определённо куда дольше, чем все рассчитывают. Я решил, что попробую донести эту информацию до максимального количества выживших, чтобы их не подвело неверное планирование. Ставка на сельское хозяйство в ближайшее время не сыграет, засеять по весне поля и огороды не получится, и те, кто строит планы на этом, не выживут.
— Я думаю, — мягко сказала женщина, — что никто не выживет. Род людской пресёкся окончательно. Вы обманываете себя, Ингвар. Если вам так легче, продолжайте бежать и суетиться. Делать вид, что можете что-то изменить. Ну а мы встретим неизбежную судьбу с достоинством.
— Глупости, Невена. Все люди однажды умрут, и каждый это знает лет так с пяти. И что, сразу с детства бросать суетиться, складывать лапки и «ждать смерти с достоинством»?
— Я же говорила, — вздохнула женщина, — мы вряд ли поймём друг друга. Знаете, Ингвар, до Катастрофы люди вашего образа мысли считались потенциальными источниками проблем и ставились на негласный учёт. Это входило в обязанности медиков, поэтому я в курсе.
— А потом их свозили в коррекционные центры и запирали там, ага.
— Где-то слышали? Или испытали на себе?
— Не ваше дело.
— Не моё, вы правы. Но знаете, что я вам скажу? Уверена, что причина Катастрофы как раз в таких вот гражданах с активной жизненной позицией. Не досмотрели, пропустили, сделали исключение — и вот результат.
— А может, дело как раз в том, что ваше чёртово инфантильное общество с промытыми мозгами, помороженными эмоциями и кастрированной активностью оказалось неспособно справиться с малейшим форс-мажором?
— Наше общество? Себя вы к нему не причисляете? Я угадала насчёт коррекционной терапии, признайтесь!
— Не ваше дело!
— Катите спориться! — сказал нервно Енош. — Срать дыра!
— Мы не ссоримся, дорогой, — ответила ему женщина. — Но ты прав, пора спать.
Утром Ингвара разбудил пёс, который внезапно взвыл прямо над ухом.
— Ты чего? — недовольно спросил мужчина, поднимаясь. — До ветру припёрло, что ли? Никак не потерпеть?