— Вот как надо держаться! — учила пропись. — Вот так, с легким наклоном вправо!
— Ах, мы бы и рады, — отвечали буквы Яльмара, — да не умеем! Мы такие убогие!
— Так вас надо немножко подтянуть! — проговорил Оле-Лукойе.
— Ах, нет, нет! — закричали буквы и сразу выпрямились, просто загляденье!
— Ну, теперь нам не до сказок! — сказал Оле-Лукойе. — Будем-ка упражняться! Раз-два! Раз-два!
И он так вышколил буквы Яльмара, что они теперь стояли прямо и стройно, — так умеют стоять только буквы в прописях. Но когда Оле-Лукойе ушел и Яльмар утром проснулся, буквы снова сделались такими же убогими, как и прежде.
Как только Яльмар улегся, Оле-Лукойе дотронулся своей волшебной спринцовкой до мебели, и все вещи в комнате сейчас же принялись болтать друг с другом — все, кроме плевательницы; она молчала и про себя возмущалась ветреностью других вещей: ну можно ли говорить и думать только о себе да о себе, не обращая внимания на ту, что так скромно стоит в углу и позволяет в себя плевать!
Над комодом висела большая картина в золоченой раме. На ней была изображена красивая местность: высокие старые деревья, трава, цветы и широкая река, убегавшая мимо роскошных дворцов куда-то далеко за лес, в безбрежное море.
Оле-Лукойе прикоснулся волшебной спринцовкой к картине, и вот нарисованные птицы запели, ветви деревьев зашевелились, а облака поплыли по небу; видно было даже, как скользили по картине их тени.
Затем Оле приподнял Яльмара до уровня рамы, и мальчик ступил прямо в высокую траву. Освещенный солнышком, что сияло сквозь листву деревьев, он побежал к воде и уселся в маленькую лодку, которая покачивалась на воде у берега. Лодочка была выкрашена в красный и белый цвет, а паруса ее блестели, как серебряные. Шесть лебедей, в золотых коронах, надетых на шеи, с сияющими синими звездами на головах, повлекли лодочку мимо зеленых лесов, где деревья шептали о разбойниках и ведьмах, а цветы — о прелестных маленьких эльфах и о том, что рассказали им бабочки.
Удивительные рыбы с серебристой и золотистой чешуей плыли за лодкой, ныряли и, подпрыгнув, опять с шумом шлепались в воду; красные и голубые, большие и маленькие птицы летели за Яльмаром двумя длинными вереницами, комары толклись, а майские жуки гудели: «Бум! Бум!» Всем им хотелось проводить Яльмара, и у каждого была для него наготове сказка.
Да, это было плавание!
Леса то густели и темнели, то становились похожими на красивейшие сады, освещенные солнцем и усеянные цветами. На берегах реки возвышались большие хрустальные и мраморные замки, и на балконах этих дворцов стояли принцессы, — и все они были знакомые Яльмару девочки, с которыми он часто играл, — они протягивали ему руки, и каждая держала в правой руке хорошенького сахарного поросенка, — такого редко можно купить у торговки сладостями. Яльмар, проплывая мимо, хватал поросенка, но принцесса не выпускала его из рук; поросенок переламывался, и оба получали свою часть: Яльмар — побольше, принцесса — поменьше. У всех замков стояли на часах маленькие принцы, они отдавали Яльмару честь золотыми саблями и осыпали его изюмом и оловянными солдатиками, — это явно были настоящие принцы!
Яльмар плыл по лесам, по каким-то огромным залам и городам… Проплыл и через тот город, где жила его няня, которая нянчила его, когда он был еще малюткой, и очень любила своего питомца. И вот он увидел ее: она кивала ему, махала рукой и пела трогательную песенку, которую сама когда-то сочинила и прислала ему:
Живу я, а мысли мои все с тобой,
Мой Яльмар, мой мальчик любимый!
Ведь я целовала твой лобик крутой,
И щечки, и ротик, родимый.
Я слышала первый твой лепет, дитя,
Грустила, тебя покидая…
Господь оградит от несчастий тебя:
Ты ангел из светлого рая!
Птички подпевали ей, цветы приплясывали, а старые ивы кивали кронами, поддакивая Оле-Лукойе, словно он и им тоже рассказывал сказку.
Ну и дождь лил! Яльмар слышал его шум даже во сне; когда же Оле-Лукойе открыл окно, оказалось, что вода стоит вровень с подоконником. Целое озеро! Зато к самому дому причалил великолепный корабль.
— Хочешь поехать, Яльмар? — спросил Оле. — Побываешь ночью в чужих краях, а к утру — опять дома!
И вот Яльмар, в воскресном платье, вдруг очутился на великолепном корабле. Погода мгновенно прояснилась, и корабль поплыл по улицам, мимо церкви, — кругом было сплошное огромное озеро.
Наконец, он уплыл так далеко, что земля скрылась из виду. В поднебесье летела стая аистов; они тоже покинули родину и направились в дальние теплые края. Летели они длинной вереницей, один за другим. Аисты были в пути уже много-много дней, и один из них так утомился, что крылья почти отказывались ему служить. Он летел позади всех, потом отстал и начал опускаться на своих распущенных крыльях все ниже и ниже. Вот он взмахнул ими еще раза два, но… напрасно! Вскоре он задел за мачту корабля, скользнул по снастям и — бух! — упал прямо на палубу.
Юнга подхватил его и посадил в птичник, к индейкам, уткам и курам. Бедняга аист стоял и уныло озирался.
— Ишь какой! — закудахтали куры.
Индюк надулся что было силы и спросил у аиста, кто он такой, а утки пятились, толкались и крякали: «Дур-рак! Дур-рак!»
И вот аист рассказал им о жаркой Африке, о пирамидах и о страусах, которые носятся по пустыне так же быстро, как дикие лошади. Но утки ничего не поняли и опять стали подталкивать друг друга и крякать:
— Правда, он дурак?
— Конечно, дурак! — подтвердил индюк и от возмущения надулся и залопотал что-то.
Тогда аист замолк и стал думать о своей Африке.
— Какие у вас чудесные тонкие ноги! — сказал индюк. — Почем за аршин?
— Кряк! Кряк! Кряк! — закрякали смешливые утки; но аист как будто и не слыхал ничего.
— Могли бы и вы посмеяться с нами! — сказал аисту индюк. — А ведь хлестко я сострил! — добавил он. — Или вы шуток не понимаете? Ну и тупоголовый! Что ж, позабавимся без него! — и он снова залопотал что-то.
Курицы закудахтали, а утки закрякали: им было очень смешно.
Но Яльмар подошел к птичнику, открыл дверцу, поманил аиста, и тот выпрыгнул к нему на палубу, — он уже успел отдохнуть. И вот аист склонил перед Яльмаром голову, как бы в знак благодарности, взмахнул широкими крыльями и полетел в теплые края. Куры опять закудахтали, утки закрякали, а индюк так надулся, что гребешок его побагровел.
— Завтра из вас сварят суп! — сказал Яльмар и проснулся в своей кроватке.
Славно они с Оле-Лукойе попутешествовали этой ночью!
— Знаешь что? — сказал Оле-Лукойе. — Только не пугайся! Я сейчас покажу тебе мышку! — И правда, в руке у него была прехорошенькая мышка. — Она явилась пригласить тебя на свадьбу: две мышки собираются пожениться нынче ночью. Живут они под полом в кладовой твоей матери. Чудесное помещение, как говорят!
— А как же я пролезу сквозь дырочку в полу? — спросил Яльмар.
— Положись на меня! — ответил Оле-Лукойе. — Ты у меня сделаешься совсем маленьким.
И не успел он дотронуться до Яльмара своей волшебной спринцовкой, как тот вдруг стал уменьшаться, уменьшаться и, наконец, сделался совсем крошечным — ни дать ни взять мальчик с пальчик.
— Мундир можно будет занять у оловянного солдатика, — сказал Оле-Лукойе. — Я думаю, он тебе будет впору. Как приятно быть в гостях в мундире!
— Ладно! — согласился Яльмар, и когда переоделся, стал похожим на образцового солдатика.
— Не угодно ли вам сесть в наперсток вашей матушки? — сказала Яльмару мышка. — Я буду иметь честь отвезти вас.
— Надеюсь, это не затруднит вас, фрёкен? — отозвался Яльмар.
И вот они поехали на мышиную свадьбу.
Проскользнув в дырочку, прогрызенную мышами в полу, они сначала попали в длинный коридор, такой узкий, что здесь только в наперстке и можно было проехать. Коридор был ярко освещен светящимися гнилушками.
— Как хорошо здесь пахнет, правда? — сказала мышка-возница. — Весь коридор вымазан салом! Что может быть лучше!
Наконец, добрались и до того зала, где праздновали свадьбу. Направо, перешептываясь и пересмеиваясь, стояли мышки-дамы, налево, покручивая лапками усы, — мышки-кавалеры; а посередине, на корке выеденного сыра, восседали жених с невестой и ненасытно целовались на глазах у всех. Ну что ж, ведь они уже обручились и сейчас должны были обвенчаться.
А гости все прибывали и прибывали; и в давке счастливую парочку оттеснили к самому входу, так что никто уже больше не мог ни войти, ни выйти. Зал, как и коридор, тоже был весь вымазан салом; никакого другого угощения не было, а на десерт гостей обносили горошиной, на которой одна родственница новобрачных выгрызла их имена, — то есть, конечно, только первую букву каждого имени. Диво, да и только!
Все мыши признали, что свадьба удалась на славу, и время прошло очень приятно.
Яльмар поехал домой. Довелось и ему побывать в блестящем обществе; правда, пришлось совсем съежиться, чтобы влезть в мундир оловянного солдатика.
— Просто не верится, какое множество пожилых людей жаждет залучить меня к себе! — сказал Оле-Лукойе. — И особенно жаждут те, которые сделали что-нибудь дурное. «Добренький, миленький Оле, — говорят они мне, — мы просто глаз не можем сомкнуть, лежим без сна всю ночь напролет, и нас окружают наши дурные дела: рассядутся, словно гадкие гномы, по краям кровати и брызжут на нас кипятком. Хоть бы ты пришел и прогнал их, Оле, чтобы мы могли покрепче уснуть; а уж мы бы тебя вознаградили! — добавляют они с глубоким вздохом. — Ну, спокойной ночи, Оле! Деньги на окне!» Но я ни к кому не прихожу за деньги, — заключил Оле-Лукойе.
— Что будем делать сегодня ночью? — спросил Яльмар.
— Не хочешь ли опять побывать на свадьбе? Только не на такой, как вчера. Большая кукла твоей сестры, та, что одета мальчиком, — ее зовут Герман, — хочет повенчаться с куклой Бертой. Кроме того, сегодня день рождения куклы, и ей готовят много подарков.