Италия покорила Андерсена. Он полюбил в ней все: каменные мосты, заросшие плющом, обветшалые мраморные фасады зданий, оборванных смуглых детей, померанцевые рощи, «отцветающий лотос» — Венецию, статуи Латерана, осенний воздух, холодноватый и пьянящий, мерцание куполов над Римом, старинные холсты, ласкающее солнце и то множество плодотворных мыслей, которые рождала Италия в его сердце.
Умер Андерсен в 1875 году.
Несмотря на частые невзгоды, ему выпало на долю подлинное счастье быть обласканным своим народом.
Я не перечисляю тут всего, что написал Андерсен. Вряд ли это нужно. Я хотел только набросать беглый облик этого поэта и сказочника, этого обаятельного чудака, оставшегося до самой своей смерти чистосердечным ребенком, этого вдохновенного импровизатора и ловца человеческих душ — и детских и взрослых.
Он был поэтом бедняков, несмотря на то, что короли считали за честь пожать его сухощавую руку.
Он был народным певцом. Вся его жизнь свидетельствует о том, что сокровища подлинного искусства заключены только в сознании народа и нигде больше.
Поэзия насыщает сердце народа подобно тому, как мириады капелек влаги насыщают воздух Дании. Поэтому, говорят, нигде нет таких широких и ярких радуг, как там.
Пусть же эти радуги почаще сверкают, как многоцветные триумфальные арки, над могилой сказочника Андерсена и над кустами его любимых белых роз.
К. Паустовский
СВИНОПАС
Жил-был бедный принц. Королевство у него было совсем маленькое, но все-таки не настолько уж ничтожное, чтобы принцу нельзя было жениться; а жениться ему хотелось.
Это, конечно, было дерзко с его стороны — спросить дочь императора: «Пойдешь за меня?» Впрочем, имя он носил славное и знал, что сотни принцесс с радостью приняли бы его предложение. Интересно знать, что ответила ему императорская дочка.
Послушаем же, как дело было.
Отец у принца умер, и на его могиле вырос розовый куст невиданной красоты; цвел он только раз в пять лет, и распускалась на нем одна-единственная роза. Но что это была за роза! Она благоухала так сладостно, что, понюхаешь ее — и заботы свои и горе забудешь. Еще был у принца соловей, который пел так чудесно, словно в горлышке у него хранились все самые прекрасные мелодии, какие только есть на свете. И роза и соловей предназначались в дар принцессе; их положили в большие серебряные ларцы и отослали к ней.
Император приказал внести ларцы прямо в большой зал, где принцесса играла с фрейлинами в «гости»,— других занятий у нее не было. Увидав большие ларцы с подарками, принцесса от радости захлопала в ладоши.
— Если бы там оказалась маленькая киска! — воскликнула она.
Но в ларце был розовый куст с прекрасной розой.
— Ах, как мило она сделана! — залепетали фрейлины.
— Больше чем мило, — проговорил император, — прямо-таки великолепно!
Но принцесса потрогала розу и чуть не заплакала.
— Фи, папа! — сказала она. — Она не искусственная, а настоящая!
— Фи! — повторили все придворные. — Настоящая!
— Подождите! Посмотрим сначала, что в другом ларце, — провозгласил император.
И вот из ларца вылетел соловей и запел так чудесно, что ни у кого язык не повернулся сказать о нем дурное слово.
— Superbe! Charmant![1] — затараторили фрейлины; все они болтали по-французски одна хуже другой.
— Как эта птичка напоминает мне музыкальную табакерку покойной императрицы! — сказал один старый придворный. — Тот же тембр, та же подача звука!
— Да! — воскликнул император и заплакал, как ребенок.
— Надеюсь, что птица не настоящая? — спросила принцесса.
— Самая настоящая! — ответили ей послы, доставившие подарки.
— Так пусть летит, куда хочет! — заявила принцесса и отказалась принять принца.
Но принц не пал духом, — вымазал себе все лицо черной и коричневой краской, надвинул шапку на глаза и постучался.
— Добрый день, император! — сказал он. — Не найдется ли у вас во дворце какой-нибудь работы для меня?
— Много вас тут ходит да просит! — ответил император. — Впрочем, погоди — вспомнил: мне нужен свинопас. Свиней у нас тьма тьмущая.
И вот принца назначили придворным свинопасом и поместили его в убогой крошечной каморке, рядом со свиными закутами. Весь день он сидел и что-то мастерил, и вот к вечеру смастерил волшебный горшочек. Горшочек был весь увешан бубенчиками, и когда в нем что-нибудь варили, бубенчики вызванивали старинную песенку:
Ах, мой милый Аугустин,
Аугустин, Аугустин,
Ах, мой милый Аугустин,
Все прошло, все!
Но вот что было всего занимательней: подержишь руку над паром, который поднимался из горшочка, и сразу узнаешь, кто в городе какое кушанье стряпает. Да, уж горшочек этот был не чета какой-то там розе!
И вот принцесса отправилась на прогулку со своими фрейлинами и вдруг услыхала мелодичный звон бубенчиков. Она сразу остановилась и просияла: ведь сама она умела играть на фортепьяно только одну эту песенку — «Ах, мой милый Аугустин!», да и то лишь одним пальцем.
— Ах, и я тоже это играю! — сказала принцесса. — Вот как! Значит, свинопас у нас образованный! Слушайте, пойдите кто-нибудь и спросите у него, сколько стоит этот инструмент.
Пришлось одной из фрейлин надеть деревянные башмаки и отправиться на задний двор.
— Что возьмешь за горшочек? — спросила она.
— Десять поцелуев принцессы! — ответил свинопас.
— Как можно! — воскликнула фрейлина.
— Дешевле нельзя! — отрезал свинопас.
— Ну, что он сказал? — спросила принцесса.
— Право, и повторить нельзя! — ответила фрейлина. — Ужас что сказал!
— Так шепни мне на ухо.
И фрейлина шепнула.
— Вот нахал! — рассердилась принцесса и пошла было прочь, но… бубенчики зазвенели так приманчиво:
Ах, мой милый Аугустин,
Все прошло, все!
— Послушай, — сказала принцесса фрейлине. — Пойди спроси, не возьмет ли он десяток поцелуев моих фрейлин?
— Нет, спасибо, — ответил свинопас. — Десять поцелуев принцессы; а иначе горшочек останется у меня.
— Как это неприятно! — проговорила принцесса. — Ну что ж, делать нечего! Придется вам окружить нас, чтобы никто не подсмотрел.
Фрейлины обступили принцессу и загородили ее своими пышными юбками. Свинопас получил от принцессы десять поцелуев, а принцесса от свинопаса — горшочек.
Вот была радость! Весь вечер и весь следующий день горшочек не снимали с очага, и в городе не осталось ни одной кухни, от камергерской до cапожниковой, о которой не стало бы известно, какие кушанья в ней готовились.
Фрейлины прыгали и хлопали в ладоши:
— Мы знаем, у кого сегодня сладкий суп и блинчики! Мы знаем, у кого каша и свиные котлеты! Как интересно!
— Чрезвычайно интересно! — подтвердила обер-гофмейстерина.
— Да, но держите язык за зубами, я ведь дочь императора!
— Конечно, как же иначе! — воскликнули все.
А свинопас (то есть принц, но его все считали свинопасом) даром времени не терял и смастерил трещотку; стоило этой трещоткой махнуть, как она начинала играть все вальсы и польки, какие только существуют на белом свете.
— Какая прелесть! — воскликнула принцесса, проходя мимо. — Вот так попурри! В жизни я не слыхала ничего лучше! Подите спросите, за сколько он отдаст этот инструмент. Но целоваться я больше не стану!
— Он требует сто поцелуев принцессы! — доложила фрейлина, побывав у свинопаса.
— Да что он, с ума сошел? — воскликнула принцесса и пошла своей дорогой, но шагнула раза два и остановилась. — Надо поощрять искусство! — сказала она. — Ведь я дочь императора! Скажите свинопасу, что я по-вчерашнему дам ему десять поцелуев, а остальные пусть дополучает с моих фрейлин.
— Да, но нам бы не хотелось… — заупрямились фрейлины.
— Вздор! — сказала принцесса. — Уж если я согласилась поцеловать его, то вы и подавно должны согласиться! Не забывайте, что я вас кормлю и плачу вам жалованье.
И фрейлине пришлось еще раз отправиться к свинопасу.
— Сто поцелуев принцессы! — повторил он. — А нет — останемся каждый при своем.
— Станьте в круг — скомандовала принцесса; и фрейлины обступили ее, а свинопас принялся ее целовать.
— Что это за сборище у свиных закут? — спросил император, когда вышел на балкон; он протер глаза и надел очки. — Э, да это фрейлины опять что-то затеяли! Надо пойти посмотреть!
Он поправил задки своих туфель — они у него были совсем стоптанные — и быстро в них зашлепал в ту сторону.
Придя на задний двор, он потихоньку подкрался к фрейлинам, которые были поглощены подсчетом поцелуев, — надо же было следить за тем, чтобы с свинопасом расплатились честь по чести и он получил ни больше и ни меньше того, что ему причиталось. Никто поэтому не заметил императора, и он стал на цыпочки.
— Это еще что за шутки! — крикнул он, увидев, что его дочка целуется со свинопасом, и хлопнул ее туфлей по темени как раз в ту минуту, когда свинопас получал от нее восемьдесят шестой поцелуй. — Вон отсюда! — в гневе заорал император и выгнал из своего государства и принцессу и свинопаса.
И вот теперь принцесса стояла и плакала, свинопас бранился, а дождик поливал их обоих.
— Ах я несчастная! — ныла принцесса. — Отчего я не вышла за красавца принца. Ах, до чего же мне не повезло!
Меж тем свинопас зашел за дерево, стер с лица черную и коричневую краску, скинул простую одежду и явился перед принцессой в своем королевском платье. И так он был хорош собой, что принцесса сделала ему реверанс.
— Теперь я тебя презираю! — сказал он. — Ты не захотела выйти за принца! Ни соловья, ни розы ты не оценила, а согласилась целовать свинопаса за безделушки! Поделом же тебе!
Он вернулся в свое королевство и, крепко захлопнув за собой дверь, запер ее на замок. А принцессе осталось только стоять да петь: