Построил дед Куделька избушку в поселке лесном. К самой горе прицепился. Хоть и малы горницы, да светлы. В одно оконце глянешь — раскинулась в зеленом мареве тайга уральская, в которой птицы и зверя не считано. В другое посмотришь — голубое озеро глаза слепит. На крылечко выйдешь — слышно, как щука хвостом бьет да рыбью мелочь по камышам гоняет.
А вокруг горы синие щетиной сосен заросли. Золотыми свечками березы горят, красными шапками рябины покачивают. Прыгая с камушка на камушек, падают с гор звонкие ручьи. Вербы смотрят в студеные воды быстрых речек, а по берегам топким — заросли черемухи и хмеля буйного.
Уважали деда Кудельку, за советом не раз приходили. А дед мужикам молодым как бы невзначай подсказывал: такое-то, мол, место малахитом богато, а в таком-то вот огненной змейкой жилка золотая проскочила.
Народ здесь рослый, могучий. Все больше по горному делу старались, а который и зверем пушным промышляли. Но и такие были, на которых и слов хороших тратить не хочется.
Соседом у деда Кудельки никудышный жил мужичонка. Шаромыга-Торопыга, Алеша — два гроша, шейка — копейка, алтын — голова, по две денежки — нога: вот и вся ему цена. Верхушкой прозвали. Словами туда-сюда, а делами никуда. За десяток работ сразу брался, да ни одной до конца не доводил. Все верхоглядом. А на язык подковыристый, занозистый. С рыжеватинкой в волосе да со ржавчинкой в голосе.
Работник так себе, зато на еду-питье дармовое — лютый!
Ну, народ у нас не жадный, последним куском поделятся. Заходи в дом, угощайся.
Верхушка и повадился. К одному, к другому столу прибьется. Поест, попьет, языком помелет-почешет.
Похваляется:
— Человек сыт одним хлебом да еще одним ремеслом. Я вот (пальцы на руке растопырит!) — столько ремесел держу. И то могу, и другое, и третье.
Мастером себя выставляет. А ему отвечают:
— Дело мастера хвалит. Не все годится, что говорится. Ремесло не языком держится. Ты бы, Верхушка, работенку какую одолел. И народу польза, и тебе пропитанье. Вон дед Куделька — и швец, и жнец, и на дуде игрец.
И верно. У деда талантов много. Кафтан пошьет — любой красавцем писаным станет. В поле с серпом выйдет — ни один колос даром не пропадет. На дуде заиграет — ноги сами в пляс идут.
Мужики деда за тонкую работу уважали, а девки да бабы за ремесло портняжное особенно.
Осенью хлеба уберут, по амбарам-закромам развезут, так и свадьбы играть начинают.
Забегают тетушки да мамушки:
— Ты уж, дедушка, одежонку нашей невесте поприглядней да пофасонистей смастери. Один раз замуж-то выходят. И жених новую рубаху просит. С петухами. Чтоб на всю округу горланили..
Ну, как тут молодым не угодить? Невеста — ягодка-красавица. А жених — точно дубок молодой.
Хитро улыбнется дед:
— А как же, фасон дороже приклада. Не за работу платят, за фасон.
Вот и Верхушка задумал портняжному ремеслу обучиться.
«Ладно, — думает, — я ведь страсть как башковитый, враз деда за пояс заткну».
Приходит и говорит:
— Я, слышь, ремесло портняжное осилить хочу. Мужиков наших в кафтаны новые наряжать буду. Научи!
Отвечает дед:
— Ремесло пить-есть не просит, а хлеб приносит. Я свой секрет не таю, все на виду. Только ремеслу много учиться надо.
— Да чего там! Я понятливый — враз науку осилю.
— Ну, смотри. Однако языком и лаптя не сплетешь.
Проучился Верхушка у деда три дня. Где иглой ткнет, где утюгом прижжет, где черное белой ниткой пришьет.
На четвертый день говорит:
— Давай мне иглу да припас — сам себе мастером буду.
Дед сомневается:
— Не рано ли?
— В самый раз. Ученого учить — портить! — отмахнулся Верхушка и прочь со двора.
Всем объявил: я, мол, самого Кудельку в портняжной науке превзошел. Дед мне иглу волшебную подарил.
Поверили ему. Невесте одной платье шить заказали.
— Будет! — важничает Верхушка. — Нам лишь бы мерку снять да задаток взять. Такой фасон сварганим — с бантами да с оборками!
И сварганил. Куль не куль, мешок не мешок. Примерила невеста платье и в слезы:
— Не желаю быть посмешищем!
Жених, осерчал:
— Подать мне мастера этого, я из него душу вытряхну!
Завертелся юлой Верхушка:
— Это все дед Куделька виноват! Подсунул вместо волшебной иглы простую, разве это по совести!
Что взять с неумехи?..
Плетется Верхушка по дороге и думает:
«На жнеца я учиться не стану. Не по мне это. От такой работы не будешь богат, а будешь горбат. Мне бы работенку полегче, повыгоднее. Пусть меня дед Куделька на дуде играть обучит. Буду народ веселить, глядишь, и по отчеству навеличивать станут. А на свадьбах музыканту всегда первая чарка да лучший кусок пирога».
Пришел Верхушка к деду и покаялся. Для виду, конечно.
— Кафтаны шить — таланту нету. Поучи меня, дед, на дуде играть. Тоже ремесло.
Отвечает Куделька:
— Ремесло не коромысло, плеч не оттянет. Так ведь опять же и на дуде умеючи надо. А ты — раз, два и готово! Не годится это. Всякое дело терпение и время любит.
Загорячился Верхушка:
— Вот увидишь, не хуже тебя возгудать буду!
Не стал спорить дед. Кто знает, может, и впрямь из Верхушки на дуде игрец получится.
Учить стал.
Дня через три (деда на ту пору дома не было) Верхушка взял дуду, пришел на свадьбу и говорит:
— Превзошел я деда Кудельку в игре. Он меня по отчеству называл, дуду свою отдал и наказал: весели народ честной!
Заиграл Верхушка на дуде, словно поросенок недорезанный заверещал.
Зашумела свадьба:
— Да ты что, такой-сякой, праздник портишь? Гоните его в шею!
Взяли мужики Верхушку и в крапиву жгучую выкинули.
А дуду вернули хозяину.
Загудел дед Куделька веселую плясовую. Ударили по земле крепкие ноги, закружилась, поплыла белой лебедью по кругу невеста. Зашумела свадьба, все молодых поздравляют, наказывают жить-поживать, ремесло в руках держать.
Да в деле своем поспешать с толком: торопливая работа всегда вкривь да вкось идет.
Доброе имя — дороже богатства
Дело-то вот как было.
Парнишечка жил один, Вася-Василек. Сирота круглый. А фамилии доброй, знаменитой мастеровыми-умельцами. Минуло Васе-Васильку лет четырнадцать, собрал он свои пожитки, инструмент немудрящий в котомку уложил. Думает:
«Родитель мой кое-чему обучил меня. Только в руках еще крепости нет. Пойду-ка я по людям, присмотрюсь. Может, и определюсь к мастеру доброму».
Отправился в путь-дорогу. Добрался до лесного поселка, где дед Куделька жил. Зашел в крайнюю избу и попал к Верхушке.
Тот одно время к гранильщикам прибился, заучил словечек несколько. Так и сыплет — топазы, рубины, бериллы, турмалины. Напустил туманцу словесного. Мастера, которые помоложе, удивлялись даже — зря, мол, Верхушку-то в дураках держали. А гранильщики опытные и говорят:
— Слушай ты его! Попусту языком чешет. Такому не добрый камень переводить, а булыжники обтесывать.
Тогда и объявил себя Верхушка часовых дел мастером. Да только наука эта точная, а Верхушка в тонкость ремесла вникнуть не удосужился. За часы, им сделанные, его такими прозвищами наградили, что и сказать-то вслух совестно.
Иные прямо в глаза говорили:
— Часовых дел мастеру Косоруку Полоротовичу наш поклон с кисточкой!
Шапку сдернут с головы и допытываются:
— А который час на ваших серебряных? Поди, опять вчерашний день показывают?
Вот к нему-то, к Верхушке, и попросился переночевать Василек, да и рассказал о своем житье-бытье.
Верхушка и говорит:
— Повезло тебе, малец. Я и есть первеющий в округе мастер. Возьму тебя на пробу. Может, и толк выйдет.
А сам думает:
«Парнишка фамилии доброй, знаменитой. Силы своей не понимает. За кусок любое сделает».
Крякнул и важно:
— В убыток себе, да ладно. Беру в ученики. Кое-какой работенкой отплатишь.
Согласился Вася-Василек.
Да смекнул-то быстро, что у Верхушки учиться нечему: сам мастер инструмент в руки толком взять не может.
Встретил Вася-Василек деда Кудельку и рассказал о своей беде.
А дед ему говорит:
— Ты, Василек, горюй, да не очень. Имя тебе доброе родители оставили. Деды твои с тульскими мастерами на равной ноге были. Могли и блоху подковать. Талант, он что камешек дорогой — огранки требует, чтоб все люди красоту его видели. Вот и покажи свое имя работой искусной.
— У меня, дедка, давно задумка из головы не выходит — часы сработать из дерева. И цепочку тоже деревянную, легкую. Такую, как, на каслинском заводе из чугуна отлили.
— Вот это дело! — хвалит дед. — А материал подходящий я тебе укажу. Повадился как-то медведь у одного башкирца пасеку разорять. Пчелам — смертоубийство, хозяину — разоренье. Вооруженье-то у него — лук и стрелы каленые, а у медведя шерсть густая, не берет его стрела… Тут кто-то башкирца того и надоумил: сделай, мол, наконечники стрел из капа-корня. В лесах этот капа-корень на стволе березы растет. «Железным» зовут его. От сырости не разбухает, от жары не трескается. Одну только стрелу с наконечником каповым и сделал башкирец. Выстрелил — тут медведю-разорителю конец пришел.
Рассказывали, будто батыры-соколы Салавата Юлаева наповал разили врагов своих острыми стрелами с наконечниками из капа-корня. Ну, а мастера башкирские и по сей день из него вырезают шкатулки, табакерки да прочие мелочи обихода домашнего.
Стал Вася-Василек отпрашиваться у Верхушки в Башкирскую землю, в леса бурзянские, березовые. Верхушка хозяином себя показывает: да что, да как, да зачем?
А сам-то подумал: «Ежели выйдет дело — продам часы за свои, а мальцу пятачком-гривенником рот заткну. Завсегда мастерам слава была, а ученики да подмастерья в счет не шли».
— Ладно, — говорит, — ступай. Да мигом. Одна нога здесь, другая там.
Раздобыл Вася-Василек удивительной красоты капа-корень. Светлый, с подпалинкой. За работу засел. Ну, Верхушка туда же, с подсказкой лезет. Помалкивает Вася-Василек, работает.