— Иди, — говорит ему царь, — к дочкам к русалкам, вели им свет потушить: поздний час — спать пора, да скажи им, коли со светящейся заморской рыбкой играют, пусть под камень ее схоронят; коли в сети звездочку-блестунью заманили — отпустят на волю, коли у рыбака фонарь стянули — на дно лодки кинут: хорошего мало русалкам с людьми знаться!
А как скажут русалки грозному подводному царю, что самая маленькая русалка, его младшая дочь, серебряную тень луны разбила, а теперь лунным осколком они забавляются.
Но тут загорелась заря. И прямо в речку полезла освежить себе холодной водой лицо. Вокруг — и река и небо — все ало. А вот и солнце — и день поднялся. Тусклым стеклышком мутится лунный осколок. Угомонились русалки, спят. И Водяному Царю вольготно: спи, сколько спится, наверстывай ночь.
На другую ночь, только что Водяной Царь завел глаза на ворчунью сонную волну, опять весь подводный дворец осветился — и был такой свет, ровно все звезды с неба в реку упали.
Зовет Водяной Царь своего старого слугу водяника-корягу и велит идти к дочкам-русалкам: чтобы свет потушили.
— Да скажи им: коли с рыбкой светящейся заморской играют, пора отпустить ее в дальние края, да наградили б рыбку из царской жемчужной казны; коли звездочкой тешатся — пока еще ночь, пусть отпустят на небо, а коли с фонарем рыбака забавляются, худо будет, сам приду.
Ни с чем вернулся к Водяному Царю водяник: как признаться русалкам, что это не фонарь, не звезда, не рыбка-огонек, а серебряная тень луны, и всего-то осколок, а светит как сама луна!
Заря лицо свое небесным полотенцем вытерла, и все вокруг — и река и небо — розовеет, а лунный осколок, бесцветное стеклышко, на дне реки лежит.
Пораздумали русалки, жалко им перламутровых ушек: надерет отец. И закопали лунный осколок в глубокий песчаный колодец.
Потянулся еж, порасправился: больно солнце горячо.
— А как звали ту русалочку? — спрашивает Марфинька. — Ромашка.
У Марфиньки сердце екнуло: прошлою ночью и вправду из ромашки русалка вышла. Лапы у зайки смирно не сидят: к реке побежать, еще разок взглянуть на русалку.
Пришла Марфинька к речке. А на берегу ромашек видимо-невидимо, поди узнай, в какой ромашке днем прячется русалка.
И стала Марфинька изо всех сил цветы трясти. Заплакали ромашки: невмоготу им стало. Вот бы тебя кто, Марфа, за уши так отдергал! — И стыдно зайке и обидно тоже, на русалку сердится: гордая эта русалка, дружить со мной не хочет!
А серебряных рыбок в речке полно. Любуется на них Марфинька, гадает: вот бы мне хвост золотой, карпий — сама бы не хуже русалок плавала, на самое дно реки нырнула б, с тенью луны играть!
Да так размечталась, распрыгалась, словно и впрямь русалка — да в воду и хлопнулась. Хорошо, что не глубоко было, да спасибо еще ивовый куст за уши вытащил ее на берег.
Продрогшая пошла Марфинька домой. Запечалилась: и хвост не поможет золотой карпий — не быть ей подружкой русалки, у которой русалочки белыми лепестками волосики на спине играют, а глаза — незабудки. Да и очень в воде холодно и страшно.
Нагрел еж на солнце хорошенько лапы. А Марфиньки все нет. И пошел еж на розыски. Сидит Марфинька у себя на пороге, на солнце глаза щурит.
— Почему не пришла сказку слушать?
— Не хочу твоей сказки, — отвечает Марфинька, — злая твоя русалочка, не захотела мне показаться.
— Вот как! А зачем ей с тобой дружить? Это ты злая, сколько ромашек помяла!
Все знает Еж Ежович, ничего от него не скроешь.
— Ты наперед заслужи дружбу.
А как заслужить — ни слова, а загадал загадку:
— Кто на коне, кто пеш идет по той же дороге, но не всегда приходит первый тот, кто на коне едет. — А теперь слушай сказку.
Вернулась луна к себе во дворец, и в тот же час призвала волшебную птицу Каду — первая она советница у луны, и строго-настрого наказала ей склеить лунную тень, а сроку — три года и три дня.
Три года и три дня промучилась птица Каду над осколками, но как ни мудрила, складывая да перекладывая, а одного осколка все нехватает, и нет полной тени луны. Измаялась, да и срок на исходе. Провела тут птица Каду волшебным крылом по лицу лунной тени. Как от глубокого сна, очнулась лунная тень и принялась потягиваться да охорашиваться. Глянь, а кончика носа и нет.
Заплакала лунная тень, пошла к луне.
— Не тужи, — говорит луна, — то ли на свете случается! И в тот же час отправила ее на землю — искать осколок. Стояла поздняя осень. Грустно гляделись в воду обнаженные деревья, дрожала от холода травка, валилась на землю, туман серым неводом покрыл реку. Русалки не подымались на берег, а спали в своем студеном подводном царстве.
Хрустальной рыбкой нырнула лунная тень на дно реки и поплыла к русалочьему дворцу. Там одну за другой переворачивала она певуньи ракушки, под все камни заглядывала. В зарослях вся ободралась, а осколка нигде нет. У рыбок стала было допытываться, ну да рыбки, известно, не очень разговорчивы, тайну крепко держат. А русалок разбудить боязно: не заметишь, сцапают. Как в самом дальнем углу наткнулась она на слепых мышек. Мышки все ей и рассказали про осколок: каждый год осколочек подымается со дна реки чудесным стеклянным цветком, да так ярко светится, что вот они, мышки, залюбовавшись, ослепли.
— Достань нам новые глаза, — сказали мышки, — а как осколок со дна реки подымется, мы тебе его живо доставим.
— Что это ты, Марфинька, ушами все прядешь?
— Да больно жалко слепых мышек!
Солнце бочком с горы съезжает, ежик потягиваться стал.
— Завтра, пообещал, доскажу сказку, прощай!
Разорвал во сне свою пуховую подушку беспокойный ветер. Не видать солнца. Белыми перьями покрылось небо.
Все глаза Марфинька проглядела, а ежа все нет. И пошла она к своему однолетку к розовому кусту — к шиповнику, чтобы разгадал ей ежиную загадку. Марфинька считает, что деревья, они самые мудрые в лесу, а мудрее всех ее сверстник шиповник.
Подумал шиповник и говорит:
— Нелегкую загадку загадал тебе, Марфинька, еж. В день не разгадаешь и в два дня трудно. Дай сроку три дня. А ты и сама загадай ему, вот послушай: — Одна половина дома под землей, а другая на земле, не ходит, хоть лапами машет, как птица крыльями, и нигде не бывая, больше знает, чем все перелетные птицы, чем трава, что всякий год новая, чем земля, что все покроет. — А ну-ка, пусть скажет!
Пришел по вечеру еж к Марфиньке чайку попить.
— Сказывай сказку! — ластится Марфинька.
— Ну ладно, — ухмыльнулся еж, — слушай.
Вернулась лунная тень на небо затуманенная. Шутка сказать: достань восемь пар мышиных глаз! И встретила птицу Каду — птица, сидя на завалинке, алмазные лунные туфельки чистила, тут лунная тень все ей о мышках и рассказала.
— Во дворце русалок, в самом дальнем углу, скучают слепые мышки: требуют за осколок восемь пар мышиных глаз, да таких, чтобы от яркого света не полопались, днем светили, как ночью, да сквозь землю все бы им видеть.
— Не тужи, — говорит птица Каду, — не такое еще на свете бывает.
И поднялась Каду во дворец к луне. И пока луна спала, тихонько отпилила у нее ноготок с безымянного пальца, и с ноготком прямо к себе в башенку, мастерить мышкам глаза. И постаралась: глаза вышли на диво, да что, лучше настоящих, и светлее и зорче и заманчивее — на то она и волшебница, птица Каду.
Утром, чуть свет, серебряным лучом скользнула лунная тень на самое дно реки прямо в заброшенный угол к слепым мышкам. И подает каждой мышке за номерком по два глаза. И наказала мышкам крепко беречь их: пока-то у луны отрастет ноготок, ждать полвека.
От радости мышки чуть не защекотали лунную тень своими длинными усиками. И передали ей из лапок в лапки осколок. Поднялась лунная тень на небо, рада-радешенька. И в тот же час птица Каду приклеила ей к носу осколок.
— Да глянь, вот она! — и еж показал на бледную тень лупы, что вдруг из-за леса выглянула, — должно, на речку ходила к мышкам в гости.
— И впрямь, — думает Марфинька, — у тени луны нос будто длиннее стал.
— Спать пора, скоро сказка сказывается, да не скоро на свете все делается, — почесав лапой за ухом, задумчиво промолвил еж.
Прошел, чуть шурша листом, через лес ветер: прогуляться по полю. Погасла на небе лунная тень, и на ее место вышла светлоокая красавица луна.
Марфиньке так и не удалось повидать русалку, но память о ней — о ромашке — запала ей в сердце. А загадку ежа о пешем и конном на третий день разгадал ей шиповник: кто идет прямо к цели, всегда будет первым. И Марфинька поняла, что дружба так не дается, а надо заслужить: она непременно увидит русалку и подружится с ней, но когда это будет?
Не забыла Марфинька и ежу загадать шиповникову загадку.
— Да тут нет ничего мудреного, — сказал еж, — и кто это лапами машет, а не летает? — да только одни деревья. Загадка лесная, тебе ее шиповник загадал. Твоего ежа пытать — только время терять.
ЗВЕЗДЫ ЕЖИКА
асцвела на поле мать-и-мачеха — желтые цветики. Засинел в лесу подснежник. А по багряным зорям длинным черным караваном торопились журавли из-за моря.
Чинили грачи свои старые гнезда, а жаворонки — те и дрались с песнями, и подымалась песня с земли за облака. И от пения, суетни, немолчного гомона, проснулся лес.
Еж, как и все лесные жители, занялся весенней уборкой: очищал от талого серого снега травяной коврик. А ежиха сидела на заваленке: ждет, когда еж кончит работу.
— Вот что, еж, — говорит ежиха, а были они бездетные, — пошел бы ты за детками. Сходи хоть сегодня, глянь-ка день-то какой — благодать!
Протер еж чистой тряпкой каждый лист у папоротника, что жил у самого дома. Посмотрел вокруг, все ли блестит для приема гостей и пошел на речку. Там, на берегу, нарвал красных прутиков ивы и принялся ладить корзину. И с корзинкой прямо в лес. Выложил дно подснежниками, оторвал у фиалки листок, тряхнул легонько рябину — и посыпался в корзину рябиновый цвет. Все для деток хотел еж покраше да помягче сделать. А для себя только палку у вербы выпросил. И как наказала ежиха, пошел за детьми в стеклянный дворец, а по нашему в самый настоящий огородный парник.