ла позади своих подруг и с тайным, робким предчувствием смотрела на дверь, в которую должны были войти великий князь Владимир и сын его Святослав прекрасный. Долго царствовала глубокая тишина в княжеской палате. Вдруг заиграла военная музыка; двери растворились с шумом; входят попарно бояре и богатыри, одни в богатых парчовых платьях, другие в великолепных военных доспехах, в золотых кольчугах, в блестящих шлемах, осенённых белыми перьями. Они разделяются и становятся по обеим сторонам княжеского трона. Утихает бранная музыка; играют нежные флейты; все глаза обращены на отверстые двери; вдруг является князь Владимир в богатом княжеском уборе; он ведёт за руку молодого Святослава, одетого просто, с открытою головою, с разбросанными по плечам светло-русыми кудрями, прелестного, цветущего молодостию: на щеках его играл румянец, свежий, как весенняя роза; в глазах, больших, чёрных и осенённых густыми ресницами, сияло нежное пламя; стан его был гибок и строен, походка величественна, все движения приятны. Ах, Людмила, бедная Людмила, что сделалось с твоим сердцем при первом взгляде на прекрасного юношу? «Для чего я не красавица, для чего я не богата?» – подумала она, вздохнула, опустила глаза на грудь свою, которая волновалась сильнее прежнего; но скоро опять, против воли, устремила их на прелестного князя, который стоял один, посреди обширной палаты, прекрасный, как ангел в виде человека… Но что же она почувствовала?.. Вся душа её пришла в волнение… глаза её встретились с глазами прекрасного Святослава. О небо, он подходит к ней. Мирослава и Пересвета встают, думая, что выбор должен пасть на одну из них… Святослав подаёт руку Людмиле. «Вот она, – говорит он, – вот та, которая представлялась душе моей и наяву и в мечтах сновидения. Ей отдаю и руку и сердце». Людмила едва не лишилась памяти; она не верила своим ушам, трепетала, бледнела, краснела… Святослав подводит наречённую свою невесту к великому князю Владимиру, потом сажает её подле его на кресло из слоновой кости с золотою насечкою. В палате послышался ропот. «Какой выбор!» – шептали оскорблённые красавицы, смотря на скромную Людмилу, одетую просто и совсем не имущую красоты блестящей. Пересвета и Мирослава были вне себя от досады и зависти. «Кто бы это подумал, – говорили они одна другой, – нам предпочесть Людмилу; какое ослепление!» Мужчины также смотрели на Людмилу, но чувства их были другого рода. «Как она прелестна! – восклицали и старики и молодые, – какая привлекательная скромность, какой невинный взгляд, какая нежная, милая душа изображается на лице её, приятном, как душистая маткина-душка!» Людмила сама не понимала того нежного чувства, которым наполнено было её сердце; она не смела взглянуть на прекрасного князя Святослава и ещё более украшала себя милым своим смятением. Святослав пожимал её руку и ободрял её пламенным своим взглядом.
Но великий князь Владимир начал говорить, и всё утихло. «Сын мой, – сказал он прекрасному Святославу, – твой выбор приятен моему родительскому сердцу; но красота не одно достоинство супруги; хочу, чтобы она соединена была с качествами и дарованиями более надёжными. Избранная тобою невеста превосходит всех других прелестями лица: посмотрим, сравняются ли они с нею дарованиями и умом». Людмила побледнела, услышав слова великого князя Владимира. «Ах! – воскликнула она. – Я ничему не училась! Это минутное торжество послужит только к тому, чтобы доказать всему свету моё невежество. Отпусти меня, великий князь Владимир; я пришла сюда не для того, чтобы оспаривать у других, более достойных, то счастие, для которого я не рождена судьбою; я пришла насладиться счастием милых подруг моих. Отпусти меня, мой жребий скрываться в бедной хижине, ходить за цветами, довольствоваться уделом низким и никогда не мечтать о пышном троне». Князь Владимир посмотрел с улыбкою благоволения на скромную Людмилу и приказал ей остаться на своём месте. Приносят стройные гусли. Все красавицы, каждая в свою очередь, пели песни в похвалу храбрых витязей или в похвалу нежной любви; каждая изображала то чувство, которое влекло её душу к прекрасному князю Святославу. Пришла очередь Людмилы: она бледнеет, трепещет; вдруг кто-то невидимый шепчет ей на ухо: «Людмила, ободрись; хранительные взоры мои над тобой, спой ту песню, которую научила тебя твоя мать; ты ещё не знаешь, какими дарованиями наградила тебя природа». Людмила узнает голос благодетельной волшебницы, той старушки, которая подарила ей пояс. Она идёт к гуслям, садится… о чудо! пальцы её с лёгкостию ветерка летают по струнам; голос её имеет чистоту и звонкость соловьиного: он льётся в душу, он возбуждает в ней сладкое восхищение, погружает её в задумчивость, производит в ней томную мечтательность. Людмила поёт ту песню, которую мать певала, качая её в колыбели:
«Роза, весенний цвет,
Скройся под тень
Рощи развесистой.
Бойся лучей
Солнца палящего.
Нежный цветок!»
Так мотылёк златой
Розе шептал.
Розе невнятен был
Скромный совет;
Роза пленяется
Блеском одним!
«Солнце блестящее
Любит меня;
Мне ли, красавице,
Тени искать?»
Гордость безумная!
Бедный цветок!
Солнце рассыпало
Гибельный луч:
Роза поникнула
Пышной главой,
Листья поблекнули,
Запах исчез.
Девица красная,
Нежный цветок!
Розы надменныя
Помни пример.
Маткиной-душкою
Скромно цвети,
С мирной невинностью,
Цветом души.
Данный судьбиною
Скромный удел,
Девица красная,
Счастье твоё!
В роще скрываяся,
Ясный ручей,
Бури не ведая,
Мирно журчит!
Людмила замолчала; но голос её отдавался ещё в сердцах слушателей. Молодой князь, в неописанном восхищении, прижимает её к сердцу: «Нет, ты не можешь быть смертная; ты ангел, слетевший с неба для того, чтобы сделать счастливым Святослава!» – «Ах! я бедная Людмила; сама не постигаю того, что делается со мною; какое-нибудь очарование ослепило ваши взоры. Вы думаете, что я красавица; это обман, я никогда не бывала прекрасною. Святослав, ты хочешь возвести меня на трон; но я рождена поселянкою, рождена для бедной и неизвестной хижины».
Опять заиграла музыка, и началась пляска. Соперницы Людмилы очаровали зрителей своими приятными движениями, своею лёгкостию, своею быстротою; но Людмила, снова ободрённая голосом волшебницы, затмила искусство прелестию простоты: во всех её движениях было что-то очаровательное – скромность, соединённая с милою весёлостию. Она являла глазам невинность, играющую с удовольствием; зрители не могли довольно на неё насмотреться; сердца летели за нею вслед… Но музыка замолчала. Людмила, с потупленными глазами, с разгоревшимся румянцем на щеках, села на своё место, не смела радоваться, не смела взглянуть на Святослава прекрасного.
Давно уже прошла половина ночи. Великий князь берёт Святослава за руку, и они выходят из палаты с боярами и богатырями; красавицы удалились – но ещё испытание не окончилось: оно должно было продолжаться три дни сряду. Людмилу отвели в дворцовый терем, убранный великолепно; приставили к ней множество прислужниц. Она осталась одна, погружённая в задумчивость, с новыми, доселе незнакомыми ей чувствами, и с милым образом прелестного Святослава в душе своей.
И мы, оставя на время Людмилу, вспомним о двух подругах её, Пересвете и Мирославе. «Могли ли мы это вообразить! – сказала Мирослава Пересвете, возвратившись с нею домой. – Нам предпочесть Людмилу! Конечно, они слепы. Нельзя, чтобы это было естественно! Как ты думаешь, Пересвета? Не скрывается ли какой-нибудь талисман в том поясе, который подарила ей старая волшебница? Будучи к нам столь щедрою, могла ли она позабыть Людмилу? Конечно, простой её пояс драгоценнее наших, осыпанных жемчугом и алмазами. Заметила ли ты, как он блистал на ней вчера ввечеру?» – «Так, Мирослава, ты говоришь правду: Людмила имеет талисман, которому сама не знает цены: должно его похитить. Тогда увидим, помрачит ли она и тебя и меня своими дарованиями, своею красотою».
На другой день рано поутру Пересвета и Мирослава идут в терем Людмилы; она бросается к ним в объятия, целует их с восторгом и краснеет, внимая неискренним их поздравлениям. «Милые подруги, – говорит им скромная Людмила, – сама стыжусь тех почестей, которыми вчера была я осыпана; сама не понимаю, как могли предпочесть меня, бедную, некрасивую Людмилу, вам, прекрасным, богатым, достойным всякого предпочтения». – «Добрая Людмила, – отвечала Мирослава, – странное для тебя кажется для нас весьма естественным; мы не завидуем, но искренно радуемся твоему счастию. Время открыть тебе глаза: перестань почитать себя не красавицей. Бог наградил тебя лицом прелестным; из любви к тебе называли мы тебя дурною: похвалы могли бы испортить твоё невинное сердце. Теперь притворство бесполезно, и тебе наконец должно узнать, милая Людмила, что ты превосходишь всех других женщин красотою, любезностию, дарованиями». – «Сестрицы, не смеётесь ли вы надо мною?» – «Ах, мой друг, как можешь это о нас подумать? Мы говорим истинную правду. Но позволь нам сделать тебе одно дружеское замечание: ты имеешь два недостатка, весьма важных и препятствующих тебе воспользоваться дарами природы: ты слишком застенчива и слишком небрежна в своей одежде. Нынче ввечеру опять будем представлены великому князю Владимиру и сыну его, Святославу прекрасному; говорят, что в Киев приехала какая-то псковитянка, ангел красотою и чрезвычайно искусная в одежде: бойся, чтобы она не похитила у тебя любви прекрасного Святослава; нарядись как можно лучше. Красоте твоей прилична и одежда пышная; мы принесли тебе на выбор несколько платьев. Надень то, которое покажется тебе к лицу, а мы будем радоваться твоей победе».
Мирослава и Пересвета расстилают перед глазами Людмилы несколько великолепных уборов. Новое чувство родилось в душе невинной девушки; она вообразила себя первою красавицею во всей русской земле и покраснела, взглянувши на простой и бедный убор свой. Она примеряла принесённые платья одно за другим; выбрала самое великолепное; хотела надеть богатый пояс сверх белой ленты, которую получила в подарок от старушки, но по несчастию пояс был слишком мал. Пересвета и Мирослава уговаривают её пожертвовать бедною лентою пышному жемчужному поясу. Людмила колеблется. Наконец уступает их требованиям, отдаёт Пересвете белую ленту и надевает жемчужный пояс. «Какой стройный, прелестный стан! – восклицают обе подруги. – Эта псковитянка явилась в Киев только для того, чтобы сделать ещё славнее торжество нашей Людмилы. Прости, милая подруга; ввечеру увидимся во дворце князя Владимира». Они разлучились. Людмила, в восхищении от нового богатого убора, любуется на самую себя в зеркало, примеривает жемчужный пояс, и белая лента совсем забыта. Ах, Людмила, и ты занимаешься красотою своею, как суетная, надменная прелестница, и ты смотришь в зеркало, а прежде и в светлый ручей смотрела ты только для того, чтобы любоваться его чистотою, лёгкими струйками и блестящими камушками, на дне его рассыпанными.