И волк залился слезами — кажется, не менее горючими, чем те, какие проливала коза.
— Но вы шли за мной по пятам, — сказал Бобовый Дар, по-прежнему держа мотыгу наготове.
— Это правда, — отвечал волк самым добродушным тоном, — я шел за вами по пятам в надежде отыскать место, более пригодное для беседы, и там изложить вам плоды моих уединенных размышлений на философические темы. Увы! говорил я себе, если бы его светлость Бобовый Дар, чье доброе имя известно всей округе, пожелал принять участие в той реформе, которую я замыслил, он имел бы прекрасную возможность сделать это прямо сегодня; ручаюсь, это обошлось бы ему всего-навсего в меру отборных бобов, которые он несет на плече; бобы эти были бы поданы за табльдотом волкам, волчицам и волчатам, ведущим зерноядный образ жизни, и тем самым послужили ко спасению бесчисленных поколений коз и их супругов, а также козлят обоего пола[62].
«Это последний из мешков, которыми я могу распоряжаться по своему усмотрению, — подумал Бобовый Дар, — но на что мне бильбоке, рубины и волчок? И что значат детские забавы в сравнении с полезным делом?»
— Вот тебе мера бобов! — воскликнул он, кладя на землю последний из тех мешков, какие матушка велела ему продать, дабы выручить денег себе на развлечения, но по-прежнему не выпуская из рук мотыги. — Это все, что у меня оставалось, — прибавил он, — но я ни о чем не жалею и буду очень признателен тебе, друг волк, если ты употребишь эти бобы на то доброе дело, о котором говорил.
Волк вонзил клыки в мешок и во всю прыть бросился к своему логову.
— О, как быстро вы меня покинули, — сказал Бобовый Дар. — Осмелюсь спросить вас, господин волк, далеко ли мне еще идти до того большого мира, куда послала меня матушка?
— Ты уже давно в нем, — отвечал волк, криво усмехаясь, — и проживи ты хоть тысячу лет, ничего другого ты там не увидишь.
Бобовый Дар продолжил свой путь; груз его уменьшился на три меры бобов, а городские стены, которые он так давно искал глазами, все не показывались и не показывались. Усталость и досада начали было овладевать путником, как вдруг пронзительные крики, доносившиеся с едва заметной боковой тропки, заставили его очнуться. Он бросился на шум.
— Кто тут? — спросил он, сжимая в руке мотыгу. — И кому нужна моя помощь? Отзовитесь, я ничего не вижу.
— Это я, господин Бобовый Дар, Душистая Горошинка, — отвечал чей-то нежный голосок, — я прошу вас выручить меня из того затруднительного положения, в какое я попала; вам это ничего не будет стоить, только захотите.
— Помилуйте, сударыня, когда надобно кому-нибудь помочь, я не привык раздумывать, сколько мне это будет стоить! Вы можете располагать моим состоянием и всем моим добром, исключая те три меры бобов, которые я несу на плече, потому что они принадлежат не мне, а моим родителям, те же, какие принадлежали мне, я только что подарил почтенному филину, святому волку, который проповедует не хуже отшельника, и трогательнейшей из горных коз. И потому у меня не осталось ни единого боба, который я был бы вправе вам отдать.
— Вы смеетесь надо мной, — возразила Душистая Горошинка не без досады. — Кому нужны ваши бобы, сударь? У меня, благодарение Богу, нет никакой нужды в ваших бобах; к моему столу их не подают. Услуга, о которой я вас прошу, состоит в том, чтобы нажать на ручку и поднять откидной верх моей коляски, иначе я здесь задохнусь.
— Я бы охотно это исполнил, сударыня, — воскликнул Бобовый Дар, — если бы только имел честь видеть вашу коляску; но на этой тропинке, которая, кстати, кажется мне не слишком торной, я не вижу и тени коляски. Однако ж я не замедлю ее отыскать, ибо, судя по звуку ваших речей, вы пребываете где-то поблизости.
— Как! — расхохоталась Душистая Горошинка. — Вы не видите моей коляски! Вы же чуть не раздавили ее, когда бежали сюда, как безумный! Она перед вами, любезный Бобовый Дар, ее легко узнать по элегантному виду и некоторому сходству с турецкой горошиной.
«Сходство — это еще мягко сказано, — подумал Бобовый Дар, опускаясь на корточки, — я бы жизнью мог поклясться, что это и есть самая настоящая турецкая горошина».
С первого же взгляда Бобовый Дар заметил, что то была очень большая горошина, круглая, как апельсин, и желтая, как лимон, покоившаяся на четырех крошечных золотых колесах и снабженная дорожной корзиной, сделанной из маленького горохового стручка, зеленого и блестящего, как сафьян.
Бобовый Дар поспешил нажать на ручку, и дверь открылась.
В тот же миг из коляски, словно бальзаминовое семечко, выпорхнула Душистая Горошинка, проворная и веселая. Бобовый Дар застыл от изумления, ибо никогда не видел никого столь прекрасного. В самом деле, у Душистой Горошинки было самое очаровательное личико, какое только может изобразить кисть художника: глаза ее, удлиненные, как миндалинки, фиолетовые, как свеколки, бросали вокруг взгляды острые, как шило, а губки, тонкие и насмешливые, приоткрывались исключительно для того, чтобы обнажить зубы белые, как алебастр, и сверкающие, как эмаль. Коротенькое, довольно свободное платье, усыпанное розовыми огоньками, которые точь-в-точь походили на цветы горошка, доходило лишь до середины точеных ножек, обутых в атласные башмачки и шелковые белые чулки, такие гладкие, как будто их натягивали кабестаном; ножки эти были так прелестны, что невозможно было не позавидовать сапожнику, собственной рукой заключившему их в атласную темницу.
— Что тебя так удивляет? — спросила Душистая Горошинка у Бобового Дара, который, заметим в скобках, имел в ту минуту вид не слишком умный.
Бобовый Дар покраснел, но очень скоро оправился от смущения.
— Меня удивляет, — сказал он, — что прекрасная принцесса, которая не намного ниже меня ростом, могла уместиться в турецкой горошине.
— Вы, Бобовый Дар, напрасно пренебрегаете моей коляской, — возразила Душистая Горошинка. — Когда ее верх открыт, в ней можно путешествовать со всеми удобствами, а моего обер-шталмейстера, моего духовника, моего гувернера, моего секретаря по особым поручениям и двух-трех придворных дам я не взяла с собой по чистой случайности. Я люблю прогуливаться в одиночестве и из-за этой прихоти попала в ту беду, от которой вы меня спасли. Не знаю, доводилось ли вам встречать в свете короля Сверчков, которого легко узнать по черной глянцевой маске, похожей на ту, какую носит Арлекин, по двум прямым подвижным рожкам и по некоей безвкусной симфонии, какою он имеет обыкновение сопровождать все свои речи. Король Сверчков изволил полюбить меня; ему было известно, что нынче день моего совершеннолетия и что принцессы моего рода выходят замуж в десять лет. Следуя обычаю, он поджидал меня на дороге и стал докучать мне адским трезвоном своих громогласных излияний, а я, как всегда, вместо ответа заткнула уши!
— Какое счастье! — сказал Бобовый Дар с восхищением. — Вы не выйдете замуж за короля Сверчков!
— Я не выйду за него, — с достоинством подтвердила Душистая Горошинка. — Мой выбор сделан. Но не успела я объявить о моем решении ужасному Кри-Кри (так зовут этого монарха), как он с такой яростью набросился на мою коляску, словно хотел ее проглотить, и резко опустил откидной верх. «Теперь выходи замуж, бессовестная жеманница! — сказал он. — Выходи замуж, если сможешь и если супруг твой разыщет тебя в этом экипаже! Мне же до твоего королевства и до твоей руки дела не больше, чем до турецкой горошины».
— Скажите мне, Принцесса, где прячется этот король Сверчков, — вскричал Бобовый Дар вне себя от возмущения, — я его достану из-под земли своей мотыгой и, связав по рукам и ногам, предам в вашу власть. Впрочем, — добавил он, понурившись, — я понимаю его отчаяние. Не кажется ли вам, однако, что мне следовало бы проводить вас до границы ваших владений, дабы защитить от его преследований?
— Вам следовало бы это сделать, великодушный Бобовый Дар, будь я вдали от своих владений; но рядом с нами простирается поле ароматного горошка; всё это мои верные подданные, которые охранят меня от неприятеля.
С этими словами она топнула ногой и ухватилась за два соседних стебля, а те подхватили красавицу и усыпали ее кудри своими благоуханными цветами.
Пока Бобовый Дар любовался ею, а я ручаюсь вам, что и сам бы с удовольствием последовал его примеру, она уязвляла его острыми стрелами своих взглядов, связывала по рукам и ногам своими улыбками, что же до него, то он был бы рад до самой смерти простоять, не сводя глаз с красавицы, и, вероятно, не двинулся бы с места, когда бы принцесса его не окликнула.
— Не смею больше вас задерживать, — сказала она, — я ведь знаю, что торговать бобами нынче очень хлопотно; но моя — а вернее сказать, ваша — коляска поможет вам наверстать потерянное время. Не обижайте меня, прошу вас, отказом от подарка столь ничтожного. У меня в замке на чердаке хранятся тысячи таких экипажей, и, если мне нужна новая коляска, я беру их целую пригоршню, выбираю ту, которая мне больше нравится, а остальные отдаю мышам.
— Ничтожнейшая из милостей вашего высочества составит счастье и славу моей жизни, — отвечал Бобовый Дар, — но вы не приняли в расчет моей поклажи. Как ни плотно уложены бобы в моих мешках, я допускаю, что в один из них можно было бы поместить вашу коляску, но вот поместить в вашу коляску мои мешки — дело решительно невозможное.
— Попробуй, — предложила Душистая Горошинка, смеясь и раскачиваясь на своих стеблях, — попробуй и не удивляйся всему, как малое дитя.
В самом деле, три мешка легко вошли в кузов, а могли бы войти тридцать три и даже больше, каковое обстоятельство показалось Бобовому Дару немного обидным.
— Я готов к отъезду, сударыня, — сказал он, устроившись на мягкой подушке, которая была так просторна, что позволяла путешественнику принимать самые разные положения и даже улечься, растянувшись во весь рост, буде у него возникнет такое желание. — Мои родители слишком любят меня, чтобы в день нашей первой разлуки я позволил им долго пребывать в неизвестности насчет того, что со мной приключилось, и теперь я жду только возвращения вашего кучера, который, должно быть, испугавшись грубых выходок короля Сверчков, сбежал вместе с упряжью и оглоблями. Лишь только он вернется, я покину здешние края, унося в душе вечное сожаление о том, что увидел вас без надежды увидеть вновь.