Растерзав всех вождей на мелкие кусочки, малолетний преемник Каплан немного успокоился и теперь с испугом поглядывал на сестру.
Осмотрев валявшиеся на полу ошметки любимого Ильича, Анфиса перестала смеяться. Она подняла глаза на брата и тихо прошипела:
— Ну что, внучок, доигг’ался?
Затем Анфиса медленно взяла со стола кухонный нож и так же медленно стала им прицеливаться.
У Саши поплыло перед глазами, и, собрав последние силы, он рванул из кухни, крича по дороге:
— Мама! Она меня заг’ежет!
Когда Елена Николаевна вбежала на кухню, то действительно застала там дочь с ножом в руках. Анфиса весело смеялась:
— Мама, ты видела, как он побежал? Ну вылитый пг’инц!
Елена Николаевна сурово сдвинула брови. Она могла простить дочери все. Кроме Саши.
— Анфиса! Прекрати сейчас же! И положи нож на место!
Анфиса перестала смеяться и удивленно уставилась на мать. Но Елена Николаевна уже не могла остановиться:
— Мне надоело потакать тебе во всем! Ишь, распоясалась! Считаешь себя самой умной?! Ну так я покажу тебе, кто из нас умнее!
Тут Елена Николаевна увидела, что дочь опять улыбнулась, и окончательно впала в ярость:
— Что ты улыбаешься? Смешно, да? Хорошо! Ты у меня еще наплачешься! Ехидна! Я тебе покажу, как над всеми издеваться! Ты сейчас же пойдешь и попросишь прощения у Леночки и у ее мамы!
Но этого Елене Николаевне показалось мало. Она решила усугубить наказание:
— И еще: бабушка подарила тебе такую же шапку, как у Леночки. Так вот, с сегодняшнего дня будешь ходить гулять только в ней! Пусть все дети во дворе смеются и показывают на тебя пальцами! Побывай в чужой шкуре!
С этими словами Елена Николаевна схватила дочь за руку и потащила в коридор, где, одев ее и напялив на голову дурацкую шапку, выпихнула за дверь:
— Иди! И не извинившись не возвращайся!
Тут в голове Елены Николаевны зародилось некое беспокойство, и она подозрительно добавила:
— Да, и не вздумай хитрить! Или еще хуже — какую-нибудь пакость мне в ответ сделать!
Анфиса была уже на лестнице, но, услышав эти слова, она обернулась:
— Пакость? Зачем? Пг’осто запомню.
Спустившись на несколько пролетов вниз, Анфиса остановилась и села на ступеньки. Расчет Елены Николаевны оказался точен — идти в этой шапке во двор было смерти подобно. Благодаря недавней Анфисиной байке вся местная детвора объявила бой владельцам плюшевых шапок. Тут в ход шли и обзывательства, и снежки, и даже кулаки. Никто не хотел дружить с новоявленной дурочкой или дурачком. Об этой яростной борьбе юных законодателей мод знали все, даже родители.
Итак, Анфиса сидела на ступеньках и разглядывала мохнатую шапку, лежащую на коленях. Шапка напоминала Анфисе бездомную кошку со слипшимся мехом. Она осторожно погладила кошку по впалому боку и, вздохнув, достала из кармана расческу…
Ребята играли в снежки, когда увидели, что к ним направляется вражеский лазутчик с ненавистной шапкой на голове.
Командование на себя принял Толик. Все, спрятавшись за сугробом, заняли оборону.
— Внимание! Приготовиться к атаке! Пли! — скомандовал Толик, и смертоносные снаряды полетели во врага.
Хотя расстояние было большое и снежки не долетели, враг остановился. Все с нетерпением ждали, когда же он с позором сбежит.
Но противник не только не удирал, но и вообще повел себя как-то странно: засмеявшись, поднял руку и… любовно погладил себя по мохнатой голове.
— Ой, да ведь это Анфиса! — удивленно прошептала Настя.
— Молчи! — цыкнул на нее Игорек. — Не видишь, на ней же шапка! Во, гляди, она опять сюда идет…
Увидев, что нападающие замешкались, Анфиса снова направилась к сугробу. Но Толик грозно окликнул:
— Стой! А то мы опять атакуем!
Анфиса остановилась.
— А ну отвечай, — потребовал Толик. — Зачем шапку надела?
— Холодно, — пожала плечами Анфиса.
Толик хотел еще что-то спросить, но тут из-за сугроба высунулась Катя.
— Ой, глядите, — крикнула она остальным, — что у нее на шапке!
Все повылезали из-за сугроба и принялись разглядывать Анфису. Шапка действительно выглядела странновато. Виной всему был идеальный пробор, красовавшийся прямо посередине.
— А это зачем? — возобновил допрос Толик.
— Нг’авится, — ответила Анфиса и зачем-то добавила: — По-цаг’ски.
Все вокруг зашумели. Кто-то засмеялся, кто-то досадливо ухмыльнулся, кто-то побежал домой — надевать такую же шапку. Но тут выскочила Леночка и возмущенно завизжала:
— Да фто фы ее флуфаете! Фхёт она фё! Это ее мать зафтафила фапку надеть — ей моя мамочка пофо-фе-тофала…
Ребята недоверчиво замолкли. И лишь Настя одиноко передразнила Леночку:
— Да фто ты гофорифь!..
— Не ферите?! — взвизгнула Леночка. — А фот фмотрите, фейчаф она у меня профения профить будет!
Настала тишина.
Анфиса почувствовала, как вокруг неумолимо смыкается кольцо. Это было кольцо немого унижения, кольцо жаждущего крови любопытства.
А прямо перед ней стояла Леночка — единственная дверь из этого кольца, из этого мертвого круга. Дверь, в которую нельзя гордо выйти. В нее можно только униженно вползти, чувствуя спиной ожоги презрительных взглядов.
Леночка стояла и ждала. Но страшно было не от этого. Страшно было от того, что ждала не только Леночка — ждали все.
Анфиса оглянулась и увидела, как в окне напротив ждет Елена Николаевна, обняв за плечи улыбающегося Сашу. Этажом ниже ждала Надежда Георгиевна, влюбленно глядя на Леночку. И почти в каждом окне кто-нибудь стоял и ждал — с любопытством, ненавистью или просто равнодушием. Словно блокада — кольцо ожидания шириною в мир. Мир, в котором любят смотреть, как ломается то, что не гнется.
Анфиса еще раз оглядела дверь: у Леночки были розовые щечки-яблочки, прижимающие глазки почти к бровям, и толстые, капризно сложенные губы. Обиднее всего выходить именно в эту дверь.
Анфиса дернула за завязки и, стянув с себя шапку, медленно пошла на Леночку. Та испуганно попятилась, но, вовремя вспомнив, что она победительница, встала в позу и самодовольно заулыбалась.
Анфиса подошла вплотную и, поймав бегающий Леночкин взгляд, с расстановкой произнесла:
— Я пг’ощаю тебя, как пг’ощаю всех убогих. И в знак своего пг’ощения я даг’ю тебе этот головной убог’, — и Анфиса напялила на Леночку шапку по самые брови.
Вокруг послышался ропот. Обернувшись, Анфиса сказала остальным:
— А на вас не хватило, извините. Но можете эту шапку по очег’еди носить.
Первой пришла в себя Катя:
— Да она опять дурачит нас! Что мы смотрим? Бей ее, ребята!
Анфиса уже немного отошла, когда в спину попал первый снежок. Она оглянулась:
— Почему?
— Это мы с тобой играем так! — крикнула ей в ответ Катя, лепя новый снежок. — Как будто ты наша принцесса! Иди ближе! Мы хотим с тобой поиграть!
Анфиса собралась ответить, но вдруг почувствовала резкую боль в виске, и по щеке потекло что-то теплое. «Дурачки, — подумала она. — Кто же льдинками швыряется?»
Бомбежка резко прекратилась. Дети с испугом смотрели, как Анфиса упала на колени, схватившись за лицо, и на снег закапало что-то красное.
Оторвав руки от лица, Анфиса обвела взглядом нападавших. Вид у тех был крайне испуганным. Малейшее резкое движение, и они рванули бы по домам. Взгляд Анфисы остановился на Леночке, все еще стоявшей в двух шапках. Дареный головной убор по-прежнему был вплотную надвинут на глаза, которые и без того имели слишком мало в диаметре. Поэтому Леночка походила на слепого поросенка с печально повисшими ушами.
И тогда Анфиса засмеялась.
Дети, прижавшись друг к другу, стояли и наблюдали эту до страшного странную картину. А Анфиса, размазывая по лицу кровь, смеялась и кричала им:
— Так вы хотите со мной игг’ать? Вы хотите со мной игг’ать? Вы хотите со мной игг’ать?
Дети словно завороженные продолжали смотреть на Анфису. Им казалось, что даже если они захотят, то не смогут сдвинуться с места. Потому что она не хочет, чтобы они уходили. Она будет с ними играть.
Ярослав Олегович поставил машину в гараж и направился к дому. Еще издалека он заметил: во дворе творилось что-то неладное. Подойдя поближе, он увидел странную картину. Кучка малышей стояла, прижавшись друг к дружке, словно загипнотизированная. А напротив, заливаясь истерическим смехом и выкрикивая что-то непонятное, бесновалось маленькое черное существо с окровавленным лицом. Ярослав Олегович узнал свою дочь.
— Анфиса!
Малыши от этого окрика очнулись и врассыпную кинулись по домам. Ярослав Олегович подбежал к дочери и, схватив ее за плечи, развернул к себе:
— Анфиса! Чем вы тут занимались?
Анфиса, увидев отца, расплылась в ужасающей улыбке:
— Мы игг’али.
— Какие игры! — возмутился Ярослав Олегович. — У тебя все лицо в крови!
Но Анфиса, все так же улыбаясь, возразила:
— Ты сам говог’ил: у каждой игг’ы свои пг’авила.
Ничего не ответив, Ярослав Олегович взял дочь на руки и понес домой. По дороге Анфиса, прижавшись к отцу, шептала ему на ухо:
— Ты знаешь, пап, это была замечательная игг’а! Все было как в сказке: и птичий двог’, и гадкий утенок…
Ярослав Олегович шел по лестнице, прижимая к себе драгоценную ношу, и думал. Даже он никак не мог привыкнуть, что дочь так умна не по годам. Было в этом что-то зловещее. Хотя врачи успокаивали: мол, случается иногда в детстве такой всплеск интеллекта. Но потом все застопоривается. И сверстники быстро догоняют вундеркинда, а бывает — перегоняют.
— Пап, но я выг’асту, — продолжала шептать Анфиса, — я обязательно выг’асту! И стану настоящим лебедем! Пап, ты хочешь, чтобы я стала лебедем?
Ярослав Олегович остановился. Поставив дочь на пол, он присел рядом на корточки и печально покачал головой:
— Нет, не хочу.
Дочь удивленно посмотрела на отца.
— Пойми меня, Анфиса. Лучше оставайся тем, кто ты есть. Быть гадким утенком среди уток намного проще, чем одиноким лебедем среди индюшачьей стаи…