тобы добытые вещи послать в Финляндию. Дмитрий Александрович откровенно высказал пастору, что подобные раскопки ничего не дают для науки, а наносят большой вред. «Пастор, вероятно, будет копать без меня, — с грустной иронией предположил ученый, — а памятники доисторических эпох будут растаскиваться по разным музеям и учреждениям и ни в одном достаточно полными не будут»{32}. Годы продумывал Д. А. Клеменц «Проект об охране древностей против расхищения, о приведении в известность имеющихся памятников и коллекций». Незадолго до возвращения в Петербург он выслал этот план Н. М. Мартьянову для передачи Археологической комиссии. Судьба проекта не ясна. В делах Комиссии его пет. Между тем этот документ стоило бы изучать и ныне, ибо он явился «результатом 12-летней работы в Сибири, постоянных сношений личных, путем переписки и расспросов». Увлекшись археологией случайно и неожиданно, Д. Л. Клеменц был верен этому увлечению многие годы, из-за чего и остался жить в Сибири. «Срок моей ссылки давно истек, я имею право возвратиться в Россию, поступить на государственную службу, имею право быть избранным в члены ученого общества и остаюсь в Сибири добровольцем ради того только, что мне не хочется бросать начатые научные работы, не сведя их к каким-либо определенным результатам…, но…, если я отказался от скорого возвращения на родину, живу здесь в суровом непривычном для меня климате исключительно ради научных интересов, то надобно же мне но возможности полно удовлетворять этим стремлениям, чтобы не считать потерянным проведенное здесь время»{33}.
Свое первое сибирское путешествие Д. А. Клеменц, как уже говорилось, совершил летом 1883 г. совместно с А. В. Адриановым. Сибиряк А. В. Адрианов (учитель, чиновник, публицист, редактор) первоначально больше увлекался географией и этнографией, чем археологией. Он жил в Томске, когда в городе с большим успехом выступал с лекциями об Алтае вернувшийся оттуда писатель и член-корреспондент Археологической комиссии Н. М. Ядринцев. «Приезд Ядринцева, его рассказы об Алтае, а также мои мечтания, чтение кое-какое об Алтае до такой степени взбудоражили меня, что я хоть с котомкой за плечами не прочь удрать в горы и шляться в них», — писал в 1880 г. А. В. Адрианов. Г. Н. Потанина он просил организовать ему поездку через Географическое общество{34}. Узнав, что поездка состоится на следующий год, А. В. Адрианов по мог скрыть своего восторга: «Эх, если бы мне крылья дали, так я теперь, получив Ваше письмо был бы на Кемчике, слушал вечером сказки про Чингиз-Хана и какую-нибудь сойотскую шехерезаду. Вы перенесли меня в мир страстных желаний, заставили позабыть на время все на свете, кроме Алтая, этот край с некоторых пор стал предметом моих сокровенных дум и мечтаний… Осуществятся ли эти мечты?» Исполнилось больше, чем грезилось А. В. Адрианову. В 1881 г. состоялись его поездки на Алтай, в Туву и Минусинские степи. По первоначальному же замыслу он должен был посетить Монголию, а также нарымских и васюганских остяков. О последних он писал Г. Н. Потанину: «Поездки в эти места помимо специального научного интереса для меня имеют еще и то первостепенное значение, чтобы обратить внимание правительства на этот край и выявить меры для прекращения страшного гнета, грабежа и экономической неурядицы существующих здесь и обусловливающих быстрое вымирание инородцев и ужасное расхищение естественных богатств»{35}. К экспедиции А. В. Адрианов готовился тщательно, рассматривая ее как «пробу сил в серьезном поручении, от успешного выполнения которого зависел его кредит у Географического общества». В задачи экспедиции входили обследования фауны, промеры озер, измерение температуры. Однако А. В. Адрианов уже тогда пытался «выхлопотать право разрывать могилы» и взять с собой инструменты для антропологических измерений. Но разрешение на раскопки не было получено даже в 1883 г., когда в ожидании необходимых для экспедиции инструментов и пособий, «чтобы не терять время даром», он впервые на свой страх и риск раскопал на Татарском острове пять курганов. Впоследствии А. В. Адрианов оправдывался тем, что к этому его побудили «неизведанность истории края и совершавшиеся из года в год разрушение и расхищение курганов». Неизвестно, как отнеслись бы к его поступку научные учреждения, если бы случайные раскопки А. В. Адрианова не привели к сенсационным открытиям. В одной погребальной деревянной камере площадью 25 м2 археолог нашел более ста погребений. Там было шесть полных скелетов, много кучек пепла, разрозненных костей и 86 черепов, лежащих небольшими грудами. Причем на некоторых черепах, а также среди кучек пепла лежали глиняные раскрашенные маски. Они-то и произвели сенсацию в пауке. Их сразу же затребовала к себе в Петербург Археологическая комиссия, а позже о них и им подобных находках А. В. Адрианова появились специальные исследования. В то же лето 1883 г. Адрианов осмотрел множество других курганов, наскальных изображений, собрал сказки, легенды, «наслушался чуть не до пресыщения шаманов». Многочисленность увиденных им древних памятников зародила в нем мысль о необходимости создания археологической карты Сибири, прежде всего территории степной части Енисея. Через год в качестве приложения к «Сибирской газете» вышла маленькая брошюра под названием «Курганография Сибири». В ней Адрианов образно назвал курганы «листами непрочитанной книги истории древнего человечества» и выразил опасение их быстрого уничтожения современным практичным человеком. Ставя задачей «посильное ознакомление» с сибирскими курганами, А. В. Адрианов собирал любые сведения о них, участвовал в раскопках. Большие надежды он возлагал на энтузиастов и любителей старины. Чтобы заинтересовать людей, он даже разослал несколько тысяч экземпляров «Курганографии» священникам, волостным и сельским писарям. Однако ответов не последовало. У него оставался единственный путь получения информации — личные розыски и опросы. Но вести их А. В. Адрианов не мог. Имея четырех детей, больную жену, он часто бедствовал и постоянно искал заработка.
К своему замыслу создать археологическую карту он смог вернуться лишь спустя 20 лет, став ревизором управления акцизными сборами Енисейской губернии. На этот раз он составил и издал «Наставления к собиранию материалов для археологической карты Енисейской губернии для Акцизных разъездных надсмотрщиков». Чиновники должны были не только опрашивать жителей и осматривать археологические памятники, по также описывать и наносить их на карту. В качестве инструкции каждый надсмотрщик получал обе адриановские брошюры «Наставление» и «Курганография Сибири», а также записную книжку и карту уезда. Многие чиновники проявили заинтересованность к этому поручению, и работа по сбору материалов была «в полном ходу». Однако ее результаты остались неизвестными. В архиве Л. В. Адрианова хранится несколько докладных писем надсмотрщиков, по ни археологической карты, ни текста к ней пока не обнаружено.
А. В. Адрианову принадлежит заслуга в исследовании большого числа древних сибирских курганов и могил. Лишь в степях Енисея в 1890, 1894–1899 и 1903 гг. им раскопано почти 150 курганов, не считая грунтовых могил, не имеющих насыпей. Его находки составляли богатейшую коллекцию вещей и содержали ценнейшие сведения. Открытые на Татарском острове погребальные маски оказались не единственными. Аналогичные археолог находил и в дальнейшем. Не менее интересное, чем маски, научное открытие ожидало его в 1903 г., когда на горе Оглахте под Абаканом он обнаружил гробницы с остатками мумифицированных трупов в одежде, а также куклы из травы и кожи, изображавшие умерших. На лицах кукол и мумий тоже лежали гипсовые маски.
Позже А. В. Адрианов переключил свое внимание на изучение петроглифов. Вплоть до 1909 г. он разъезжал по степям, снимал копии с писаниц и наскальных изображений. Труд этот титанический и сложный. Археолог копировал изображения со скал и курганных камней. Несколько изваяний были перевезены им из степей в Минусинский музей.
Свою задачу «маленького провинциального работника» в пауке Адрианов определял скромно: «принести посильный труд на умножение научного материала» и «собрать материал тщательнее и подробнее». Обе задачи им были выполнены успешно.
…Большой дом с многочисленными постройками, принадлежавший известному золотопромышленнику II. И. Кузнецову, расположенный в глухой лесистой местности в верховьях Узунжула, всегда был полон гостей. Их привлекали хлебосольство хозяина и охота. Из поместья хозяева и гости выезжали к верховьям Томи или на Белый Июс и охотились в зависимости от сезона на глухаря, белку, соболя, дикую козу, марала и даже медведя. Как местную достопримечательность гостям показывали скопления древних курганов. Увлекались члены семьи и коллекционированием «могильных вещей». Кузнецов-отец подарил Минусинскому музею свою коллекцию, которая послужила основой археологического фонда. Сын золотопромышленника, Иннокентий Петрович Кузнецов-Красноярский, ставший впоследствии археологом, с двадцатипятилетнего возраста начал посылать свои коллекции в Петербург в дар Археологической комиссии. Являясь слушателем Томского университета, Кузнецов-Красноярский записывал легенды и обычаи местного населения, серьезно занимался историческими документами XVII столетия, хранящимися в сибирских рукописных архивах. На формирование интересов молодого человека большое влияние оказывала атмосфера увлеченности историей края, царившая в его семье. Кузнецовы одобряли, помогали и покровительствовали всем начинаниям Н. М. Мартьянова. Они оказали материальную поддержку экспедиции А. В. Адрианова, были в числе пожертвовавших деньги на создание музея. Сестра будущего археолога финансировала экспедиции самого Н. М. Мартьянова, а также его поездку по музеям России. Сам Иннокентий Петрович выделил средства на издание работ сотрудников музея Д. А. Клемепца и В. А. Ватина. Ио его помощь музею не