Сергей Сергеевич Козлов
СКИНЬКЕДЫ
маленькая повесть впамять о погибшем племяннике
* * *
Душноватыми, липкими отнедавно отступившей жары сумерками вкрадчиво входил в город июльский вечер.Солнце ещё полыхало оранжевым заревом на западе, будто катился в сторонугоризонта огненный вал, и день вроде бы не совсем кончился, но все малыши давноуже посмотрели программу «Спокойной ночи». Те же, кто был постарше, собиралисьв это время в беседке в центре детской площадки, доставали сигареты, кока-колу,кое-кто потягивал пиво, некоторые просто сидели, поддерживая пустую болтовнюмногозначительным молчанием. Дюжина ребят от 14-ти до 20-ти ежедневнообреталась здесь для того, чтобы придумать продолжение вечерних похождений,либо, отдав время бесцельным разговорам, разойтись по домам после полуночи.Днём в беседке собирались реже. Туда приходили вследствие приступов безделья внадежде встретить хоть кого-нибудь и разжиться деньгами или сигаретами,прокачать округу принесённой на плечах новомодной музыкой, побренчать нагитарах; приходили, если уже некуда было или, наоборот, никуда не хотелосьидти. Таким образом, в большей степени это было место сбора ни для чего, апотому... Зато здесь всегда могло начаться что-то, хотя не всегда хорошокончиться. В этом, кстати, легко усмотреть вселенскую закономерность. Уж еслиИстория порой начинается от места, к примеру: от египетских пирамид, отгималайских вершин, от Акрополя, - то нет ничего удивительного, что житейскимисториям тоже надо плясать от какого-то места. И молодые люди приходили сюда, впервую очередь, потому, что здесь более всего ощущалась сопричастность кмасштабным событиям, даже если они таковыми не были или их не было вообще.Ощущение причастности заменяло то, что взрослые называли самореализацией. Но ужесли эта самореализация начиналась, то история могла получиться пусть не сбольшой буквы, но с восклицательным знаком!
В июле дворовая дружиназаметно редела. Многих вывозили к теплым морям родители, некоторых почти силойотправляли в местные, а потому «беспонтовые» лагеря, третьи находили летомвременную работу. Те, кто собирался в беседке летом, принадлежали либо ккатегории социально неблагополучных, либо, наоборот, к везунчикам, каковыхродители оставили дома со старшими сестрами, братьями, а то и в полной самостоятельности.Таким счастливчиком этим летом был Валик - Валентин Запрудин, крепкий белокурыйпаренёк, который весной окончил десятый класс, а летом бескомпромиссно заявилродителям, что не поедет с ними жариться на пляже, потому как в шестнадцать летему уже стыдно повсюду таскаться за ними хвостиком. После недолгого, но бурногосовещания отец решил проверить зрелость сына посредством полива дачного участкаи содержания дома в образцовом порядке, а вздыхающая мама на пяти листахрасписала не только последовательность действий на каждый день, но и несложныерецепты приготовления некоторых блюд. Понятно, что в листы Валик ни разу незаглядывал... Денег, разумеется, ему тоже оставили, подробно рассчитав траты, атакже спрятали на книжных полках заначку, которую Валик без труда нашёл через полчасапосле того, как родители отбыли в аэропорт. Достаточно было пробежаться потомам любимого отцом Пикуля и увидеть в «Фаворите» гладенькие купюры.
Сегодня был второй вечерего самостоятельной жизни. Первый удался на славу, но помнил он его смутно. Впервую ночь Валик решил стать мужчиной, для чего пригласил в гости свою соседкуи одноклассницу Ольгу Большакову. С ней у него складывался вялотекущий роман:провожалки, танцульки, совместные походы в кино с несмелыми поцелуями. Товарищис более богатым опытом посмеивались над Запрудиным, критикуя егонерешительность и делая непристойные подсказки. Но роман Валентина и Ольги хотьи был размеренно-скучноватым, но зато искренним. Что-то необъяснимое тянуло ихдруг к другу и не позволяло совершать резких движений. Роман был романом, а непошлыми страстишками, о которых сально баяли в беседке старшие товарищи, смакуяпорой отвратительные подробности. Планируя перевести затяжную скучную частьромана в бурную фазу, Валентин распотрошил отцовский бар и, накачивая себя длясмелости, нагрузился до рвотного рефлекса. Полночи Ольга таскала из-под неготазы, а он последними остатками сознания проклинал алкоголь и собственнуюглупость. Утром в пустой квартире он сгорал от стыда и сухости во рту.
Уже ближе к полудню,опустошая единым духом литровую бутылку «Аква-минерале», Валик одновременноприводил в порядок мысленный сумбур, царивший в его голове. Первая и правильнаямысль была следующей: так жить нельзя. Но жить правильно - скучно. Принявнужное количество влаги внутрь, Валик перешел к наружному применению и минутдвадцать отмокал под душем. Здоровый организм, ещё ночью отторгнувшийалкогольную отраву, требовал себе нормальной пищи. Бутерброды с колбасой и чайс лимоном окончательно восстановили баланс сил, и теперь мозг способен былвоспринимать дальнейшее развитие событий во всей их непредсказуемойпоследовательности. В нём блуждала необъяснимая и всепоглощающая силакаких-либо действий, порождающих либо развлечения, либо приключения. Она ивытолкнула его во двор, в самый, так сказать, штаб - в беседку. Там на этотмомент обретался только один завсегдатай и местный Чапаев - студент второгокурса университета Алексей Морошкин. Лицо его на момент прибытия Валентинавыражало муки рождения мысли, способной перевернуть мир. Лоб под короткимежиком волос пересекали отнюдь не юношеские морщины.
Морошкин слыл во двореискусным придумщиком по части массовых развлечений, приколов, маленькихподлостей, сведущим в самых разных областях знаний, так как был начитан, атакже знал кучу историй, которые любили слушать в этой беседке по вечерам.Ребята всех возрастов относились к нему с уважением, иногда не в обиду называяего «Энциклопедия». Жили они вдвоём с матерью в однокомнатной квартире весьмаскромно, поэтому каждое лето, когда его мама Валентина Петровна устраивалась накакую-нибудь халтуру, Алексей либо слонялся по двору, либо тоже находилслучайные заработки: от курьера в какой-нибудь фирме до поденщика-грузчика нарынке. На вырученные деньги он, к удивлению многих, покупал чаще всего книги.Родился он в конце мутных восьмидесятых годов, когда никто рожать и рождатьсяне хотел из-за всяческой нестабильности, поэтому сверстников у него было мало,зато Алексей легко находил общий язык как со старшими, так и с младшими.
- Здорово, - протянулВалик руку.
- Возможно, - как-тостранно ответил Морошкин.
- Чё мозг морщишь?Вчерашний день забыл? - осведомился Запрудин.
Морошкин на это не спешадостал сигарету, прикурил и, только сделав несколько затяжек, изрёк:
- Представляешь, этотмир отвратительно несправедлив!
- Только что об этомузнал?
- Нет, в очередной разубедился.
- Что стряслось-то?
- Моя Ольга вчеравечером кинула меня! Села в тачку к мальчику-мажору и укатила с ним куда-то нафазенду его папы!
- А моя Ольга вчера всюночь тазы из-под меня таскала... Стыдно, блин...
- Стыдно, носправедливо, - признал Морошкин, - а вот в моем случае... У меня даже слов нет.И вот я тут решил... Решил очень важное...
- Банк ограбить? Так тыв прошлом году собирался.
- Нет, как учит наснезабвенный Остаб-Ибрагим-Бендер-бей, с кодексом надо дружить. Я решил создатьобщество народных мстителей.
- Общество народныхмстителей? - Валик недоверчиво ухмыльнулся.
- Именно, мой юный друг.И предлагаю тебе вступить в него первым.
- И кому будем мстить?
- Всем! Всему этомучеловеческому обществу! Всей этой долбаной демократии, всем этим партиям, всемобокравшим страну миллионерам, всем этим хапающим чиновникам, всем этимрастусованным поп-звёздам, всем, кто учит нас, что так жить правильно, хотя мызнаем, что так жить нельзя.
- Ты в комсомол невступил? - вспомнил Запрудин знакомое слово.
- Этим тоже будеммстить. Они тоже мажоры! Молодая гвардия по заказу! Всем! Всем, кромеуниженных, оскорбленных, обездоленных, честных работяг, настоящих ученых,талантливых поэтов, художников, музыкантов... Остальных - к стене позора! - вглазах Морошкина при этом горел недобрый огонёк революционного порыва, на ёжикеволос выступили капли пота, а трафарет Че на футболке недоверчиво съежился.
- И что ты собираешьсяделать? - Валик почувствовал интригу, ему захотелось сходить за пивом и напоитьим всех пацанов во дворе, лишь бы они прониклись в этот момент воззваниемМорошкина.
- Смех продлевает жизнь,это аксиома. Но смех и убивает. Я буду мочить их смехом. Поднимать их на смех ибросать с его головокружительной высоты. Никакой суд, даже их купленный,никогда не признает это убийством. Будем прикалываться, Валик. Вступай вобщество народных мстителей, и кавээновские шутки покажутся тебе детскими забавами,а «Комеди-клаб» - пошлой развлекухой для богатых раздолбаев и богемных пижонов.Ну? У меня уже есть первый ход!
- Не посадят? - навсякий случай спросил Запрудин.
- Даже не арестуют. Упапаши этого мажора супермаркет в центре города.
- Хочешь украсть оттудасникерс или пачку презервативов? - ухмыльнулся Валик.
- Фу, как мелко, -сморщился Морошкин. - Я хочу поднять его на смех. На смех со всей его холёнойсолидностью. Повеселимся, брат! Смех лечит! Мне не нравится дедушка Ленин, номне противен и напрочь лишённый справедливости капитализм, жертвой которого ясегодня стал. Нет, вру, я уже родился таким. Я родился в СССР, в отличие отвсех вас, детей ущербной демократии и беспредела. Я родился в империи, какие быприлагательные не прикладывали к этому понятию. Я в лоне матери чувствовал еёмощь, у меня реликтовая память на величие, а тут мне предлагают пусть и самыйбольшой огрызок, населенный вымирающими моральными уродами! Так что я объявляюэтому бесчеловечному строю войну! Начну с супермаркета «Престиж»...
- И как ты это сделаешь?
- Отправлюсь туда софициальным визитом. Правда, для этого мне потребуются декорации. А, вон Вадикуже кое-что тащит...
Вадик Перепелкин, что