— Дурак! — шепнул сзади Улугбек. — Для Мансурова надо было приберечь!..
— И для него было!.. — зашипел Бабур в ответ.
Самади шел по тропинке через рощу, когда услышал какой-то шорох. Остановился и увидел Ахмада, который, пыхтя, карабкался по стволу дерева. Вот он добрался до развилки, уцепился за сук и повис. Тут же раздался треск. Самади рванулся вперед. Нет, вроде ничего не случилось, мальчик не упал, успел схватиться за другой сук. Весь белый от испуга, он сел верхом на сук и медленно пополз к стволу, неловко сполз на землю и понуро побрел в глубь рощи.
Закапризничала погода. С гор подул ледяной ветер, небо стало хмурым, моросил не по-весеннему холодный дождь. Взрослые оделись в зимнее. Но только взрослые. Дети же так сильно уверовали в весну, что пришли в школу кто в легком пиджачишке, а кто и в одной рубашке. И вот они, дрожа, чуть ли не стуча зубами, сидели в холодном классе. То и дело оглядывались на печку, что была за партой Улугбека и Ахмада. Она вроде бы горела, иначе не играли бы красные блики на полу под дверцей, но горела слабо.
Бабуру, видимо, наскучил холод, и он решил поразвлечься. Достал рогатку, скомкал клочок бумаги, сделал из него шарик. Скатал другой, третий… И только потом, когда было готово достаточное количество «ядер», взялся за дело. Прицелился в девочку и выстрелил. Та оглянулась, но стрелка не обнаружила — Бабур сидел, как сама невинность. Потом прицелился в Машраба, но передумал, очевидно, представив себе последствия. В Махмудову тоже не решился — могла закричать или, еще того хуже, пожаловаться учителю. Бабур выбрал Ахмада, он был маленький, терпеливый, и побить не побьет, и жаловаться не умеет.
Самади все это видел, заполняя свой журнал. Вот Бабур демонстративно зевнул и тут же ловко выстрелил из рогатки. Ахмаду было больно, но он ничего не сказал. Бабур принялся выбирать следующую мишень.
— Каримов, дайте мне ваше оружие, — сказал спокойно Самади. — И шарики заодно прихватите.
Бабур встал и с нагловатой улыбкой направился к учителю. Отдал ему рогатку и шарики, вернулся на свое место.
Самади повертел в руках рогатку, зарядил ее и запустил шарик прямо в Бабура. Мальчик ойкнул, схватился за шею. Он да и все ученики ошалело смотрели на учителя.
— Больно? — осведомился Самади.
— Д-да…
— Так вот, и другому бывает больно.
И тут раздался оглушительный взрыв. С потолка посыпалась штукатурка, ученики испуганно пригнули головы. Дым, пыль, копоть…
— Никто не ушибся? — спросил Самади, торопливо открывая окно.
На шум прибежали учителя.
— Что случилось? — спросил завуч. — Кто это натворил?
Класс молчал.
— Ну? — завуч двинулся вдоль парт, цепко вглядываясь в лица. — Я спрашиваю, чья это работа?.. На этот раз вам не удастся отмолчаться.
Класс переглядывался, отводил глаза.
— И предупреждаю, — продолжал завуч, — это одним выговором не обойдется. Всему есть предел.
— Возможно, это я виноват, — сказал Самади. — Не учел, что испарения солярки могут быть опасны…
Завуч покачал головой — что и говорить, печка была основательно разворочена, даже дверцу сбросило с петель.
— Стыдно, товарищ Самади! — обрушился он на учителя. — Вы физик, вы должны были это знать… Это же элементарно!.. Выведите учеников. Самади, класс надо проветрить.
Завуч и учителя ушли. Но учеников, направившихся было к выходу, Самади остановил:
— А ну, сядьте на свои места. Никто не выйдет из класса. Будем продолжать урок.
Ученики сели. Уйти успел лишь Улугбек.
— Честно говоря, не хочется даже знать, кто из вас спрятал в печку бутылку с водой, — сказал Самади. — Боюсь, что я его возненавижу… Все вы останетесь и отремонтируете печку.
— Почему же? — последовал вопрос, и все сразу зашумели:
— Пускай заделывает тот, кто взорвал!
— Правильно!
Пока дебатировали, вошел Улугбек с полным ведром раствора,
— Я не хочу работать за другого! — решительно заявила Махмудова. — И Салимова не будет! — Она показала на подружку, которая послушно кивнула в знак согласия.
— Я тоже не буду!.. И я! И я! — раздались голоса.
— Тогда я сам, — сказал Улугбек. — А вы идите домой.
— И ты не будешь, — гневно сказала Махмудова. — Он один будет заделывать печку.
— Кто? — спросил Самади.
Ученики переглянулись, повисло долгое молчание.
— Ладно, я пока выйду. Вы сами разберитесь. — И Самади вышел.
— Зачем ты это сделал? — сразу обрушилась на Бабура Махмудова. — Чтобы не учиться, да?
— При чем тут я? Учитель же сам сказал, что от испарения солярки….
— Эх ты, он же тебя выручил!..
— А может, и выдал бы, если бы знал! Просто вы не успели ему наябедничать! — нагло усмехнулся Бабур.
— А ты, оказывается, подлец! — изумился Улугбек.
— А ты просто вол, всяк над тобой хозяин, куда поведут, туда и идешь! Нет своих мозгов!
— Что ты сказал? — проговорил Улугбек хрипло.
— Что слышал!
Улугбек ударил его, и Бабур упал, тут же вскочил и пошел на Улугбека. Замахнуться он не успел, Улугбек перехватил его руку и вдруг спокойно сказал:
— Ничего у тебя не выйдет, давай лучше не драться…
— Ты же сам начал… — голос Бабура сорвался. — Я ничего не буду делать!
— Будешь, — так же спокойно сказал Улугбек. — Я тебе помогу.
— Не будешь, так считай, что тебя нет в классе, — сказала Махмудова. — Никто не станет с тобой разговаривать.
Бабур растерялся, пытался поймать взгляды товарищей, но все они отвернулись. Помедлив, он шагнул к ведру с раствором. Улугбек подал ему кирпич, но Бабур зло оттолкнул его руку. Подала Махмудова — он взял.
Когда Самади вернулся, работа была в разгаре. Он молча присоединился к ученикам.
Замызганный колхозный «газик» остановился у ворот школы. Из него вышел Акбаров.
Войдя в школу, он направился в кабинет физики. Там Самади, Инобат, Машраб и Улугбек возились с макетом обсерватории Улугбека. Самади чистил немудреную оптику маленького телескопа.
— Бога продал, да простит он меня за это, — объявил с порога Акбаров. — Уговорили. Говорят, там, в музее, его увидит больше народа. Они сделают точную копию. Устраивает?
— Не знаю, — сказал Самади. — Будда ваш, вы и распоряжайтесь.
— Это деньги, — Акбаров вынул из кармана толстую пачку. — Поедете в город и купите все, что нужно для кабинета физики. А то, вижу, не очень богато вы тут живете. — Он кивнул на пустующие полки.
— Вы что… серьезно? — опешил Самади.
— А почему нет? Вы ведь, кажется, обору, дуете заново свой кабинет? Так вот вам от нас с Буддой
— А директор знает? Тут вроде много денег.
— Директор знает и претензий не имеет. Ученики божка нашли, так пускай им и послужит. Возьмите, Музаффар. Да не бойтесь, — он засмеялся, — все оформлено официально.
Самади взял деньги.
— Позвольте, — спохватился он. — А как же вы? Вы ведь хотели создать школьный исторический музей…
— Музей подождет, — отмахнулся Акбаров. — Мне кажется, ваш кабинет и вообще судьба вашего класса сейчас важнее. Особенно после взрыва печки… А наш бог будет в надежных руках. Вы только подумайте, он в Самаркандском музее будет именоваться Галатепинским Буддой. Здорово ведь?
— А все же жалко его, — сказал Улугбек.
— Не горюй, великий царь! — весело ответил Акбаров и добавил: — Пожалуйста, если деньги останутся, купите мне десяток лопаток и столько же кистей, ну, этих щеточек… Я уже кое-что приметил. Надо только достать открытый лист для раскопок.
По шумной городской магистрали, в гуще других машин тихо двигался старенький грузовичок галатепинской школы.
— Вот никогда не думала, что вы так хорошо водите автомобиль, — оживленно говорила сидевшая в кабине Инобат.
— В армии научился, — объяснил Самади.
— И про машину не знала. Откуда она?
— Ее лет десять назад геологи оставили. Приволокли из степи в кишлак, пришлось повозиться…
— У вас действительно золотые руки, — сказала девушка и отвела взгляд. — Да и вообще…
Вдруг Самади сбавил газ, и мотор тут же заглох.
— Ну вот, — засмеялась Инобат. — Сглазила.
— Ничего, сейчас. — Самади несколько раз нажал на стартер, и мотор наконец завелся. — Увидел Зарифу… — Он указал на идущую по тротуару пару.
— Это кто?
— Моя жена.
— Вы разведены?
— Пока нет…
— И вы не сердитесь, что она идет с другим?!
— Разве это поможет? — Самади тронул машину. — Нет, Инобат, не поможет. Я просто не подозревал о нем. Кажется, они давно знакомы. Когда мы с Зарифой поженились, его вроде не было, потом он вернулся, просто не смог её забыть, да и ей, наверно, трудно было со мной… А тут дочка…
Замолчали. Инобат, не зная, что сказать, принялась гладить головку плюшевой обезьянки, которая лежала на сиденье между нею и Самади.
На перекрестке, где их остановил красный глаз светофора, кто-то окликнул:
— Самади! Музаффар!
Это был Мансуров. Вид у него был самый цветущий. Рядом — два молодых человека и молодая, стройная девушка.
— Да мы вот с Инобат Хакимовной за оборудованием для кабинета… — пробормотал Самади.
— Это тоже входит в практику? — хитро подмигнул Инобат Мансуров. — Сегодня у меня свободный день. Решил справиться насчет перевода сюда. Вроде бы что-то намечается! Да ладно! Вы бы лучше составили нам компанию, посидели бы, потанцевали, вы не поверите, я уже миллион лет не танцевал!..
— Не могу, на базу надо.
— А вы, Инобат?
— В другой раз, — ответила девушка.
— Очень жаль, коллеги, — ничуть, впрочем, не сожалея, сказал Мансуров. — Прощайте, Самади!
— До свидания.
Зажегся зеленый свет.
— Что, разве он уходит из школы? — спросила Инобат.
— Останется, наверное, — сказал Самади. — А впрочем, кто его знает. Насчет Акбарова я могу точно сказать, что он не уйдет. Хоть ты ему горы золотые дай. Агзамов тоже не уйдет. Тысячу лет будет жаловаться на больной желудок, но не уйдет.
В самый разгар разгрузки машины прибежала Махмудова: