— Ахмад ногу себе сломал!.. В больницу увезли!..
Самади, позабыв о машине с приборами, мигом выбежал на улицу. Там он увидел всадника, галопом мчавшегося в сторону больницы. Это был отец Ахмада, председатель колхоза Камал-раис.
…Из палаты навстречу учителю вышли врач и Камал-раис.
— Ничего страшного, — поспешил успокоить врач. — Мальчик нечаянно вывихнул себе ногу. Трещин нет. Упал в высохший арык. Через несколько дней будет бегать как ни в чем не бывало.
…Увидев Самади, Ахмад попытался встать.
— Лежи, не двигайся… Говорят, ты упал в высохший арык? — Самади пристально посмотрел в глаза ученику, и тот отвел взгляд. — Я что-то не помню, чтобы у нас были глубокие арыки.
Мальчик заметил в глазах учителя смешинку и сам улыбнулся.
— Спрыгнул все-таки? — вздохнул Самади. — Высоко было?
Мальчик виновато кивнул.
— Эх ты, летчик, — сокрушенно покачал головой Самади. — Я ведь чувствовал, что ты будешь прыгать. И вот — не уследил.
— Они все время смеялись надо мной…
— Забудь про это, Ахмад. Давай выздоравливай.
В дверях палаты появились ученики седьмого «Б» и практикантка. Ребята разом обступили Ахмада, засыпали вопросами:
— Шины наложили, да?
— А гипсовать будут?
— Как это ты мог упасть в арык?
Ахмад не знал, что ответить.
— Он прыгнул со старой орешины, — громка сказал Самади. — Там было метров пять.
— Во дает!
— И не страшно было?
— Тише, — успокоил их Самади строго. — За этот глупый поступок он еще понесет наказание. А вот что он не плакал от вывиха — это по-мужски.
Камал-раис держал за уздечку коня, ждал Самади на улице. Пошли рядом.
— Вы уж извините меня, — сказал председатель, — совсем я перестал за ним следить. Глупо, конечно, поступил, когда его в пять лет отдал в школу, а ваши взяли — то ли мне, председателю, побоялись не угодить, то ли еще что. Я думал, пускай научится буквы разбирать, все же потом будет легче. Но не тут-то было — перешел во второй класс, потом в третий, так и пошло.
— Он, как все, — ответил Самади. — Учится, играет, шалит…
— Не врет хоть?
— Ну, этого, как ни странно, многие дети не умеют. Разве иногда нафантазируют. Но в этом ничего страшного нет.
— Конечно, конечно…
— Вы новые трактора получили? — спросил вдруг Самади.
— Ну, как вам сказать… — замялся председатель. — Вообще-то, да, несколько тракторов мы получили.
— Дали бы один из них Суанову.
— А его трактор куда я дену? Никто, кроме него, не сможет работать на такой развалюхе. Хороший тракторист!
— Разве он виноват, что хороший тракторист? Выходит, вы его наказываете за умелость?
— Нет, что вы! Мы каждый год ему премии, грамоты…
— Вы новый трактор ему дайте, тогда он будет еще лучше работать.
— Почему же он сам не просит? — рассердился вдруг председатель. — Языка нет, что ли?
— Кажется, он не из тех, кто умеет просить.
— Так его сын мог бы!.. Он же дружит с моим Ахмадом?
— Да поймите вы, не может и он. Это я могу выпрашивать, потому что я вроде как со стороны, чужой.
— Что вы, Музаффар, какой вы чужой, мы все свои, галатепинцы… Хорошо, так и быть, я ему новый трактор дам, а его старый… Черт с ним, придумаем что-нибудь!
Была большая перемена. Самади и его ученики грелись возле школы на солнышке. Неподалеку заливалась смехом Инобат — Мансуров, видимо, рассказывал веселые анекдоты.
Улугбек недовольно посмотрел в их сторону и, поразмышляв, толкнул в бок Машраба. Тот все понял и направился к Инобат.
— Вы обещали нам рассказать о дельтапланах, — сказал он.
— Тебе не терпится… — улыбнулась девушка. — А не лучше ли после уроков?
— Нет, сейчас, — упрямо сказал мальчик и покосился на Мансурова.
— Хорошо, пойдем.
Машраб взял девушку за руку и привел к Самади.
— Я просил рассказать о дельтапланах, — объяснил он Самадн.
— Лучше после уроков, — возразил Улугбек. — Сейчас всего не расскажешь.
— Потом так потом, — очень легко согласился с ним Машраб. — Вы только не забудьте, Инобат Хакимовна.
И ребята отошли, оставив практикантку наедине с Самади.
— Конечно, не забуду… — растерянно сказала Инобат и посмотрела на Самади.
— Они просто ревнуют вас к Мансурову, — сказал Самади и заметил, что девушка вспыхнула. — Действительно, они вас любят. Вы будете хорошим учителем, Инобат.
— Не знаю…
— Поверьте мне… Они вас сразу признали.
— Да и я их, кажется, тоже, — засмеялась Инобат. — Мне вообще здесь очень нравится, хороший кишлак и люди такие добрые… Далее жаль, что практика так быстро кончается…
— А вы приезжайте к нам на работу.
— Еще не знаю… Я ведь тоже городская… А могла бы остаться здесь.
Самади вдруг что-то понял, совсем растерялся и пробормотал:
— Вы прекрасным педагогом будете, Инобат…
Седьмой «Б» отправился собирать тысячеголовку. Есть такое растение в нашей степи, низенькое, хрупкое, со множеством веточек, и по сиреневому цветочку на каждой веточке.
Поехали на школьном грузовике. С ними была и наша практикантка. Шумно было, весело, кто-то пел, правда, не из числа школьников — транзисторный певец.
За рулем Самади, рядом — Улугбек, завистливо наблюдавший за движениями учителя.
— А знаете, я после восьмого уйду, — заявил он вдруг. — Работать буду.
— Тебя что, наша школа не устраивает?
— Почему же, наша школа хорошая, но из меня ничего не получится.
— Ну ты это брось, Улугбек.
— Нет, правда. Мне трудно учиться. А вот трактор водить уже давно умею. Отец научил. Только документы нужны.
Их с криками обогнала четверка развязных парней-мотоциклистов. Один из них решил покрасоваться перед школьниками, резко прибавил газ, поднял переднее колесо и поехал на заднем.
— Дурачится, — оказал Улугбек. — Мотоцикла не жалко.
Через несколько секунд мотоциклисты исчезли за поворотом.
— Ты все же не спеши, Улугбек. — Самади опять вернулся к прежнему разговору. — Кстати, почему тебе дали такое имя? Отец так назвал?
— Мамин брат. Тот, который в городе. Отец собирался дать мне совсем другое имя — Ташпулат. Просто не захотел дядю обижать. А вообще, какой из меня Улугбек? Лучше был бы Ташпулатом… Знаете, у меня есть младший брат, в пятом учится. Вот у него голова! Даже мне помогает. Вот он обязательно должен учиться в городе, а мы с отцом будем ему помогать. А отцу новый трактор дали, сильный такой!.. Председатель и мне обещал трактор, как только подрасту. Однажды за отца два рейса сделал. Я и машину умею водить… — Паренек с надеждой посмотрел на Самади.
Тот, не ответив, остановил машину, крикнул:
— Слезайте, ребята! Встретимся вон за тем холмом, у родника. Тысячеголовку от полыни различить сумеете?
— Сумеем! — дружно прозвучало в ответ.
— Ищите с солнечной стороны. Ладно, мы сами вас встретим там! Ну-ка, Улугбек, садись на мое место!
Улугбек был просто счастлив. Миг спустя машина тронулась и понеслась по ровной степной дороге к горам.
Грузовик до самых бортов был нагружен снопами тысячеголовки. А ребята все таскали и таскали снопы, которые Самади аккуратно укладывал. Справившись с очередной партиен, ловко спрыгнул с кузова и — такой бодрый, веселый я решительный! — взял серп, взмахнул им над головой, словно полководец перед наступлением…
Неподалеку от родника, у домика табунщика, пир был в самом разгаре. Пировала четверка мотоциклистов, что обогнала школьников.
— Давайте на лошадях покатаемся! — вдруг предложил курчавый парень.
— Нельзя, наверно, — нерешительно возразили ему.
Но тот уже пошел к загону, где стояли лошади. Поднялся на верхний брус загона и плюхнулся на круп одной из кобылиц. Лошадь испугалась, поднялась на дыбы. Парень не смог удержаться и упал на кучку свежего конского навоза. Раздался смех. Курчавый зло посмотрел на товарищей, и те умолкли. Тогда он процедил сквозь зубы:
— Ах, еще брыкаться будешь, зараза! Я тебе покажу!..
Он снова направился к лошади. Она отпрянула в сторону.
— На, возьми, — один из парней протянул уздечку и шапку, наполненную доверху ячменем. — Ты по-хорошему попробуй!
— Не учи, сопляк! — огрызнулся курчавый, но шапку и уздечку взял.
Кобылица не устояла при виде корма, подошла. Парень заманил ее так, что она повернулась крупом в самый угол загона. Дал ей немного полакомиться, затем ловко сунул ей в рот мундштук и крикнул:
— Принесите ведро и веревку!
Принесли ведро с водой.
— Да вылей ты воду, болван! — рассердился курчавый. — Держите за уздечку.
Двое парней перелезли через забор и стали по обе стороны лошади, крепко держа за уздечку. Курчавый не спеша вышел из загона, взял ведро и веревкой стал привязывать его к хвосту кобылицы.
— Может, не надо?
— Ничего, не умрет, — весело ответил курчавый. — Малость попугать можно.
Самади поднялся на высокий холм и увидел там Улугбека, сидевшего перед белым шатром. Стражи не было, слуги были заняты лошадьми и мулами. Они вроде даже не заметили, как Самади прошел мимо них, сам Улугбек тоже не удивился. Губы его тронула грустная усмешка, и он спросил, показывая на серп в руках Самади:
— Ты уже пришел?
— Нет, что вы?.. — Самади поспешил спрятать серп.
— Знаю, знаю… — по-царски широко засмеялся Улугбек. — Ты не похож на убийцу. Садись.
Самади продолжал стоять.
— Вы бы лучше остались в Самарканде, — сказал он,
Улугбек вздохнул:
— Нет. Трудно быть владыкой — одни только сомнения. Никто тебе не скажет правды, помрешь, так и не узнав, кем же ты все-таки был. Отобрав трон, они мне открыли глаза. Я обрел свободу, хочу теперь увидеть другие земли, народы…
— Вам надо спешить, султан, — сказал Самади.
— Ты прав. Нужно до сумерек перейти перевал. Стражу нам не дали. Да и зачем она мирным паломникам? А эти не отказались от меня, — Улугбек показал на своих людей, — потому что знали меня не как султана, а просто как человека по имени Мухаммад Тарагай Улугбек, который, как и они, всю жизнь хотел постичь себя, но ему мешали, хотел добра, а творил зло. Мог бы жить у Абдул-Латифа, все же он мой сын, плоть от плоти моей. Но он теперь царь, пришлось бы мне склонить свою седую голову. Не могу я жить согнутым. И шею свою склонить не хочу, даже и под мечом… — Улугбек поднялся: — Нам пора. Прощай, человек!