Скользящая во снах
Бедная сиротка,
не рыдай, не бойся.
Мы тебя научим,
мы тебя не бросим!
Мы народец ушлый,
а закон, что дышло.
Ах, как мало нужно,
Чтобы что-то вышло!
Нет отца да матери -
иди воровать, а
страшно воровать, так
полезай на паперть.
Мы народец ушлый,
а закон, что дышло.
Ах, как мало нужно,
Чтобы что-то вышло!
Под господним небом
Все равны, как братья,
а у брата взять-то -
разве ж это грабить?..
Тол Мириам
-
Песни черни
ГЛАВА 1в которой Агата покидает родные места
Агата
…Я снова падаю. На этот раз подняться сил не хватает, приходится ползти. Царапая голые руки о мёрзлую землю, до боли прикусываю потрескавшиеся губы и подтягиваю своё уставшее тело вперед. Сил не осталось даже на слёзы, и только одна мысль бьется в голове: "Не останавливайся!". Всем своим существом я стремлюсь дальше, но усталость одолевает меня…
— Агата! — крик матери заставляет меня очнуться. — Не сдавайся!
Чувствую, как внутри зарождаются новые силы. Мама! Как бы мне хотелось увидеть ее… Тело трясет мелкая дрожь, но я, упираясь руками в каменистую землю, рывком поднимаюсь и делаю глубокий вдох. Холодный воздух обжигает мои лёгкие, кашель с жуткими каркающими звуками прорывается наружу. Надежда подпитывает меня, не дает окончательно пасть духом, и я снова делаю рывок. Бегу почти вслепую на ее голос, глаза застилает пелена. Во рту абсолютно сухо, дыхание сбивается. Чувствую, что она уже близко, и глупейшая улыбка невольно появляется на моем лице. Еще совсем немного… Но вот новый шаг, и проклятые ноги снова подводят! Мир вокруг медленно наклоняется вбок, эхо разносит по лесу мой хриплый выкрик: "Мама…".
Последнее, что вижу — желтые глаза, наблюдающие за мной из темноты. Мгновение боли, затем блаженная пустота поглощает меня полностью…
Резко дернувшись на кровати, я, наконец, проснулась и тут же накрылась одеялом с головой. Солнце уже встало и заглядывало прямо в мое окно, раздражая неимоверно.
— Проснулась, Гатька?
Я сделала вид, что не слышу бабулю и, продолжая изображать спящую, старательно зажмурила глаза.
— Вставай, лентяйка! Сегодня луна идет на спад, Хаим приедет, а у тебя дела не переделаны, — бабуля сдернула с меня одеяло и потрепала за плечо. — Давай-ка, милка, поднимайся!
— Еще немного… — я попыталась накрыть голову подушкой, но и ее немилосердно отобрали.
— У тебя две минуты, Гатька! Делов много. Хлеб на столе, молоко в бадейке: для тебя и Кролика. Я в лес пошла, скоро вернусь.
Вытянувшись на кровати во весь рост, я потянулась и сладко зевнула. Хлопнула дверь — бабуля ушла, и я решила еще немного полежать. Но не тут-то было: Кролик с разбегу прыгнула мне на грудь и стала перебирать на моем животе своими лапищами. Скинув наглую кошку на пол и обреченно вздохнув, встала.
До отвалу наевшись хлеба с земляничным вареньем и запив всё это дело хорошим количеством парного молока, я отправилась во двор. Кролик, опередив меня, уже была там, сидела на скамейке и намывала свою наглую полосатую моську. Следующий час я занималась делами: кормила кур, чистила у козы, таскала воду в бочки на огороде, чуток задержалась у грядок с клубникой… Потом смыла с себя грязь и, забравшись на забор, уставилась вдаль в ожидании Хаима. Просидев так несколько минут, которые показались мне вечностью, я заскучала.
От нечего делать стала припоминать последний свой сон. Снилась мама. Удивительно то, что во сне я точно знала, как она выглядит, узнавала ее голос, полный грусти и тревоги, но стоило проснуться и всё — не могу вспомнить даже цвет ее волос. Так же было и с отцом. Иногда мне снилось, что он стоял спиной ко мне, я бежала к нему, звала его, но, как ни старалась, не могла приблизиться даже на шаг. А он, в конце концов, так и не оглянувшись назад, уходил. Когда была помладше, я часто рыдала во сне и, проснувшись, всё время спрашивала у бабули, почему они оставили меня? Что я сделала не так? Было очень обидно и жалко себя. Но время прошло, и я давно не пристаю с глупостями с Хеске, не виню родителей ни в чем, и уже несколько лет как перестала сбегать из дома, чтобы найти их… И письма им больше не пишу. Только никак не могу перестать видеть их во сне, но когда-нибудь я научусь и этому.
Чуть больше десяти лет назад мама пришла к бабуле Хеске беременная мною, всё время говорила, что скоро за ней приедет жених, Тиирон, по совместительству мой отец, и заберет ее с собой. Но время шло, а он не приезжал. Живот у мамы рос, а вместе с ним росло ее безразличие ко всему вокруг. На последнем месяце беременности впервые приехал мамин друг — сатир по имени Хаим — он привез маме письмо от отца. Мария прочла его и долго плакала. А потом начались роды, и душной летней ночью появилась на свет я. Утром мама позвала Хаима и взяла с него клятву, что он не оставит меня, чтобы не произошло в дальнейшем. Тот долго отнекивался, но она умела уговаривать.
А через восемь месяцев мама ушла, оставив меня в домике бабули.
В день, когда мне исполнилось два года, снова появился Хаим, сказал, что его кошмары замучили. Главным действующим лицом в его страшных снах была маленькая я: стояла возле домика Хески и горько плакала, а рядом никого не было, кто бы меня утешил. Бабуля только руками развела и предложила навещать меня, когда у мужчины будет возможность. Так и повелось, что раз в месяц Хаим стал приходить к нам и привозить мне игрушки, книги, вещи. Он же, когда настала пора, нанял для меня учителя: Магалыч должен был обучить меня чтению, правописанию, математике, истории и географии, а также нескольким языкам. Сутулый старичок с неизменной своей спутницей — доброй улыбкой на морщинистом лице — сразу вызвал у меня безграничное доверие и живой интерес. Приходил Магалыч три раза в неделю порталом и с усердием пытался впихнуть в мою головушку всего и побольше. Но голова у меня маленькая, и занимать ее всякой ерундой я не позволила. Поэтому всё чаще вместо лекций о нашей стране я слушала невероятные истории из жизни старика; а вместо заучивания точного расположения рек и озер в Эндорре, мы изучали лес, окружающий дом Хески, и растения в нем. Лет пять назад, во время очередной прогулки. учитель решил немного поколдовать, чтобы показать мне настоящего кролика. Но, видно, со словами старик где-то напутал, так у меня появился дикий лесной котенок. Я уговорила бабулю оставить его у нас и назвала Кроликом. Позже оказалось, что это не кот, а кошка, но кличку менять не стали, привыкли уже все.
Так и получилось: к десяти годам всем моим миром был маленький бабулин домик, окружающий его лес и непроходимые болота… Кроме того, у нас было хозяйство — курятник, коза (которую так и звали Коза) и кошка Кролик. Немногочисленными существами, близкими мне, стали: "болотная ведьма" (так бабулю за глаза называли те редкие гости, кто порталами приходил к ней за травками-отварами), "чертов бражник" (так Хеска называла сатира, видимо, это как-то было связано с его вечно затуманенным взглядом и веселым настроением) и Магалыч — бывший архимаг, добровольно-принудительно выбывший из Верховного Совета магических существ в связи с наступлением пенсионного возраста и участившимися провалами в памяти.
Тоскливо оглядев дворик, я спрыгнула с забора и, сморщившись, потерла отсиженное место. Хаима по-прежнему не было, бабули тоже, Магалыч должен был прийти только послезавтра. Скукота. Снова осмотревшись, остановила взгляд на Кролике:
— Кис, кис, кис, а ну-ка иди к мамочке… — запричитала я и стала подкрадываться к кошке. Кролик приоткрыла глаза и с интересом уставилась на меня. За шаг до кошки я резко пригнулась и схватила ее, но это нехорошее животное успело извернуться и, цапнув меня за палец, кинулось куда-то за дом. Я, взвыв от боли, с боевым кличем бросилась за кошкой. И вдруг в глазах всё поплыло, резко остановившись, я начала усиленно моргать и щуриться. В следующее мгновение свело руки, и ужасная боль пронзила грудь. Я резко выдохнула и упала на землю. Не было сил даже шевельнуться, теперь свело и ноги.
— Гатька! — судя по звукам, ко мне бежала Бабуля. — Что, милка, что такое?
— Больно… Так боль… — Я закашлялась. Было такое ощущение, будто мне нечем дышать, и кто-то проворачивает во мне одновременно тысячу маленьких острейших ножей. Слёзы градом полились из моих глаз, тело стало трясти. Потом почувствовала на себе руки бабули, и наступила блаженная темнота.
Сновидений не было, но приходила я в себя очень тяжело. Открыв глаза, сразу попыталась приподнять руку, чтобы от души потереть зудевшие веки: было ощущение, что в них песка насыпали. Но, оказалось, сил во мне совсем не осталось, рука безвольно упала назад, так и не достигнув цели. Никогда не чувствовала себя такой слабой.
— Гатька, ну как ты? — надо мной возникло обеспокоенное лицо Хески. — Всё еще больно? Может, снова усыпить тебя?
— Не… — прохрипела я и мотнула головой.
— Сейчас водички принесу.
Выпив целую кружку воды, я почувствовала себя немного лучше:
— Ба, в глазах песок, — снова прохрипела я, — чешется сильно и щипит.
— Сейчас, милка, погоди.
Снова я осталась одна в комнате, Хеска сбежала в горницу и стала перебирать свои заготовки, громко обсуждая с собой, что же именно мне подойдет. Затем послышался звон посуды — это значит, бабуля определилась и запаривает мне нужную, по ее мнению, травку. Несколько лет назад я просила ее научить меня тому, что она умеет, но Хеска сказала: пока я не определюсь с даром, духи земли и воды не услышат меня. И всё. Снова никаких объяснений, вроде как, и так всё понятно.
— Пей, Гатька, а это вот на глаза сейчас положу, всё и пройдет. Ох, что ж это будет, где этого нерадивого бражника-то носит? Дурья его башка! Остолоп никчемный…