— Идите, Владимир Александрович, — вздохнула заведующая.
Если бы Данилов сейчас вспылил, обозвал бы ее дурой или еще как-нибудь, стукнул бы кулаком по столу или в другой форме выразил свое возмущение, то, возможно, она повела бы себя иначе… Но Данилов повернулся и, не сказав больше ни слова, вышел из кабинета заведующей.
То ли признавая свою вину, то ли ставя себя выше обстоятельств.
Вовка Данилов всегда был гордым. Это запомнилось Елене Сергеевне еще со студенческой поры. С возрастом он ничуть не изменился. Что ж – тем хуже для него.
— Владимир Александрович, а может, заявление в милицию написать надо? — предположила Вера.
— Да ну! — отверг Данилов. — Что я им скажу? Что не знаю, где пропал кардиограф – в одном из шести стационаров, где мы были, или на подстанции… Все равно – получу выговор и буду ежемесячно выплачивать по пятьсот рублей.
— Если не по тысяче, — вздохнула сердобольная Вера.
— Да хоть бы и по тысяче! — разозлился Данилов. — Снявши голову по волосам не плачут! И вообще – хватит об этом! Пропал кардиограф – ну и ладно! Выплачу, не в первой!
Данилов уже выплачивал из зарплаты за плащевые носилки и за украденный аппарат искусственной вентиляции легких. Правда, выплачивал без выговоров – прежний заведующий избегал «лепить» подчиненным выговоры. То ли жалел, то ли ленился.
— Второй выговор за месяц – это круто! — посочувствовал Данилову доктор Федулаев. — В моей практике подобного не было…
— А в моей будет, — ответил Данилов. — Как бы еще третий не огрести…
Третий выговор в течение года означал автоматическое увольнение со «скорой». Преимущественно – по инициативе администрации, говоря в просторечии – «по статье».
— Ты уж постарайся, — сказал Федулаев.
— Если бы от меня что-то зависело, — усмехнулся Данилов. — Судьба!
— Судьба – понятие относительное! — заметил Федулаев. — Вспомни Валеру Маркова.
Валера Марков был легендой шестьдесят второй подстанции. Фельдшер, ухитрившийся за неделю «словить» три «строгача».
Первый выговор Валера получил за курение в машине – неудачно нарвался на линейный контроль. Через день, выйдя на полусутки, он сгоряча нахамил Казначеевой, обозвав ее «старой сукой». Просто «суку» Надежда, может быть, и стерпела бы, но «старую» – никогда. Она тут же написала докладную на имя заведующего подстанцией, и Валера огреб второй выговор. Это печальное обстоятельство расстроило его настолько, что после первого вызова он попросил водителя Толика Бурчакова тормознуть у магазина, где купил бутылку водки и булочку с изюмом. Ополовинив в машине бутылку, Валера закусил булочкой и отправился на следующий вызов – в педагогический колледж, где одной из преподавательниц поплохело во время практического занятия. Нетвердая походка, заторможенная речь и запах спиртного, исходящий от Валеры, побудили директора колледжа сразу после убытия «скорой» позвонить на «ноль три» с жалобой. Центр, как всегда, оказался на высоте, выслав на подстанцию линейный контроль. Бедный Валера огреб третий выговор и вылетел со «скорой» с подпорченной трудовой книжкой. Спустя полгода Данилов случайно встретил его на вещевом рынке, где Валера подвизался в охранниках.
— Ночами я теперь сплю, — похвастался Марков, — дома или на работе, а денег получаю вдвое больше прежнего! И никаких госпитализаций, носилок и уколов!
— Не скучаешь? — поинтересовался Данилов.
— Смотря по чему, — пожал плечами Валера. — По людям – скучаю, по работе – нет.
На подстанции Валеру помнили в первую очередь благодаря его любимому выражению – «все было так хорошо, пока не стало так плохо»…
— Я заработал второй выговор, — сообщил Данилов матери, вернувшись домой. — И вдобавок у меня будут вычитать из зарплаты за утерянный кардиограф – дрянную машинку, которая перед выдачей записи всякий раз думала не менее сорока секунд.
— Чего еще ожидать от вашей конторы? — Светлана Викторовна сделала неопределенный жест рукой. — Можно подумать! Поговорил бы с Игорем – вдруг он пристроил бы тебя на хорошее место.
— А что ты считаешь «хорошим местом»? — спросил сын, намазывая хлеб маслом.
— Ну не знаю… — замялась мать. — Наверное то, где спят ночами, не воруют друг у друга кардиографы и не имеют дела с придурками. Такое место, где желания совпадают с возможностями, и вообще…
— Таких мест в природе не существует, — ответил Данилов. — Это утопия.
— Откуда тебе знать! — Светлана Викторовна дорезала сыр и пододвинула тарелку поближе к изголодавшемуся сыну. — Ешь, непутевый!
— Путевый или непутевый, а другого у тебя нет, — заметил сын, уничтожая сыр со скоростью света.
— А я так мечтала увидеть тебя на сцене! — вздохнула мать. — Так и видела, как выходишь ты в черном фраке со скрипкой… Эх, что теперь вспоминать!
— Если хочешь – я поиграю тебе после завтрака, — предложил сын.
— Хочу, — ответила мать. — Как не хотеть. Только это ведь совсем не то, о чем я мечтала.
— Мама, ты хотела, чтобы я вырос счастливым человеком? — спросил Данилов.
— Это было моей главной целью.
— Так радуйся – тебе это удалось!
— Если бы… — последовал еще один вздох. — Ладно уж, как ты говоришь – снявши голову, по волосам не плачут.
— Точно! — подтвердил Данилов. — Не плачут. Если бы можно было повернуть жизнь вспять, то я все равно выбрал бы работу на «скорой», и ты это знаешь. Так что – давай прекратим эти намеки относительно того, о чем ты мечтала. Ну не получилось из меня Ойстраха, что теперь? Зато я каждую смену делаю наш мир чуточку лучше…
— И это прекрасно, Володя, — поспешила согласиться Светлана Викторовна, — главное, что ты счастлив или кажешься себе счастливым. Дожить бы еще до твоей свадьбы…
— Мама! — шутливо возмутился Данилов. — Что за мысли? Неужели тебе хочется делить меня с посторонней женщиной?
— Не хочется, — призналась мать. — Но что поделать? Это жизнь. Грустно умирать, не понянчив внуков.
— Вот высплюсь и сразу же обеспечу тебе парочку внучат! — пообещал Данилов. — Гляди – не пожалей потом.
— Иди-ка ты спать, дорогой, — Светлана Викторовна улыбнулась и отвесила сыну легкий подзатыльник. — С тобой скорее инфаркта дождешься, чем внуков!
— А вот у моей начальницы сыну уже двенадцатый год пошел, — сообщил Данилов.
— А у моей подруги Ларисы Ивановны внуку на прошлой неделе четырнадцать лет исполнилось! — парировала мать. — Какое нам дело до чужих детей? Или…
— Да это я так, к слову, — отмахнулся сын. — Никаких ассоциаций!
Глава двенадцатаяДРУЗЬЯ ВСТРЕЧАЮТСЯ
— Люди бывают разные! — вышел из себя Полянский. — Подлецы, придурки, праведники, святоши, чистоплюи, ехидны… И такие, как ты – ходячие укоры для остальных. Нет, не укоры – головоломки…
— Почему – головоломки? — Данилов повертел в руках свою бутылку и залпом осушил ее.
— Потому что невозможно понять – то ли ты на самом деле такой правильный, то ли притворяешься!
— Я никогда не притворяюсь!
— Это тебе так кажется. Все происходит неосознанно, само по себе. Дело в том, что когда-то ты придумал себе образ и теперь стараешься быть похожим на него.
— Ты извини, Игорь, но я никак не могу уловить твою мысль, — признался Данилов. — Какое, к чертям, притворство? Какой образ? Я всего-навсего стараюсь жить так, как мне хочется, вот и все!
— Тогда почему ты несчастлив? — прищурился Полянский. — Почему ты вообще завел этот разговор о желаниях, которые не сбываются? О жизни, которая проходит мимо? В чем проблемы, брателло? Если все хорошо, то я рад за тебя! Будь счастлив!
— Все хорошо не бывает, — вздохнул Данилов. — Дело в том, что чем дальше, тем больше я начинаю задумываться о том, насколько правильно я живу…
— И чего?
— А ничего! — разозлился Данилов. — Правильно написано в Библии: «Не мечи бисер перед свиньями»!
— «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас», — поправил Полянский.
— Намереваетесь пойти по духовной стезе? — Данилов открыл новую бутылку пива и сделал большой глоток.
— Куда там с моими-то грехами, — Полянский покачал лысой головой. — Так, почитываю на досуге.
— Завидую я тебе! — признался Данилов, откидываясь на спинку кресла. — Сидишь себе со своими микробами в тишине и покое. Никаких нервотрепок!
Полянский настолько поразился словам друга, что прекратил терзать толстую, янтарной жирности, чехонь, взял пульт, выключил телевизор и лишь после этого попросил:
— А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее. Корни зависти, предпосылки, обстоятельства. Все как на духу!
— Какие предпосылки? — Данилов, напротив, взялся за рыбу, показывая, что разговор между ними завелся несерьезный. Пустой, можно сказать, разговор. — Какие обстоятельства? Уже нельзя просто позавидовать человеку, нашедшему в жизни тихую спокойную гавань.
— Сказал тоже – тихую спокойную гавань! — фыркнул Полянский. — С нашим-то Валентином Семеновичем!
Валентин Семенович Федосеев заведовал кафедрой, на которой работал Полянский. В рассказах Игоря шеф представал въедливым старикашкой, весьма крутого нрава, немного – самодуром, немного – тираном. Короче говоря – типичным российским начальником.
— Тебя не связывают с Валентином Семеновичем никакие нити… — Данилов помолчал и поправился: – Не нити даже, а цепи. Чертовы цепи из прошлого.
— «Цепи из прошлого» – подходящее выражение для сериала, — заметил Полянский. — Но в жизни это звучит чересчур мелодраматично. Так же, как и «призраки» или «тени прошлого». Выражайся яснее.
— Для этого надо вначале разобраться в своих чувствах и мыслях. — Данилов в три глотка прикончил бутылку и потянулся за новой, благо гостеприимный Игорь выстроил на столе целую батарею.
— Зная тебя, я могу утверждать, что если ты начал говорить об этом, то в чувствах-то ты разобрался, — Полянский взял с блюда, стоявшего посередине стола, новую рыбину и приступил к ее разделке. — Ты просто не хочешь озвучить выводы или хочешь, но не решаешься…