Скоро тридцать — страница 6 из 9

Дата: первое февраля

Дней до тридцатилетия: 59

Настроение: нормальное (по возможности)

35

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: День рождения Гершвина

Элен!

Провел сумасшедшие сутки с Гершвином. Случайно встретили Джинни, нашу старую школьную подругу (мы не виделись шесть лет). Короче, мы с Гершвином поехали к ней, как в старые времена, а назавтра Гершвин и Джинни просачковали работу, и мы проболтались вместе целый день.

Надеюсь, у тебя все хорошо.

С любовью,

Мэтт ххх

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject:?????

Мэтт!

Похоже, мы оба развлекались. Мы с Сарой пошли в бар и хорошо повеселились. Сара, можно сказать, переехала ко мне жить. Адский диван — теперь ее владение. У нее были в последнее время большие проблемы с Джонни, и я сказала, что она может пожить у меня. С любовью,

Элен.

P.S. Рада, что ты хорошо провел время с друзьями.

P.P.S. Передай от меня Гершвину запоздалое поздравление, когда увидишь его в следующий раз.

P.P.P.S. «…нашу старую школьную подругу (мы не виделись шесть лет)» Позвольте!!! Опасность: бывшая девушка из школьных времен! Ты так-о-о-о-о-о-о-о-ой прозрачный, что это достойно восхищения.

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Паранойя насчет бывших девушек

Уважаемый психоаналитик!

К вашему сведению, Джинни — не бывшая девушка… по крайней мере не совсем. Она была просто другом, прежде всего. У нее есть парень, с которым она счастлива. Ясно?

С любовью,

Мэтт.

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Сарказм

Мэтт!

Люблю, когда ты становишься в оборонительную позицию. Что ты почувствовал, когда увидел ее через столько лет? Мне интересно, потому что, когда я уже довольно давно встретила своего бывшего парня школьных времен — Вэнса Эрдманна, — у меня возникло отвращение к самой себе. У него была худшая прическа, которую я когда-либо видела, и он выглядел так, будто участвовал в соревнованиях шоу-борцов под именем «Зона бедствий». Думаю, с Джинни у тебя было все по-другому, если вы с Гершвином тусовались с ней целую ночь. Шучу.

С любовью,

Элен.

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Друзья

Э,

Я был рад через столько лет снова увидеть Джинни. Но такое впечатление, что все, что у нас было романтического, осталось в далеком прошлом. Давай посмотрим на это так: когда наши с Джинни отношения достигли пика, тебе только исполнилось пятнадцать — ты, может быть, еще зажималась с Вэнсом как его там (кто, черт возьми, мог додуматься назвать своего ребенка Вэнсом?). Все это уже история. Но благодаря этой истории мы стали самими собой… Я перехожу к мысли, которая недавно пришла мне в голову. Встреча с Джинни напомнила мне то время, когда я здесь жил. Помнишь, я рассказывал, что у нас была целая компания? Так вот, раз у меня есть время и делать особо нечего, то я, наверное, попробую разыскать своих старых друзей — Катрину, Бев, Эллиота и Пита. Я понятия не имею, где они и чем занимаются, но, может быть, мне будет в кайф поговорить с ними по телефону, а то и повидаться. Что скажешь? Думаешь, это всего лишь слабости тридцатилетних?

С любовью,

Мэтт ххх

36

— Давай! — крикнул кто-то. — Сюда! Сюда!

— Навесь! — заорал кто-то другой, срывая голос. — Навесь!

— На голову! На голову! — завопил третий так, будто его жизнь была поставлена на карту.

Несмотря на всю серьезность в их голосах, моя первая реакция на эти крики, обращенные ко мне, была такой:

1. Зачем, черт возьми, я позволил Гершвину убедить меня поиграть с ними в футбол пять на пять в полдесятого утра в воскресенье?

2. Еще долго до перерыва?

3. О нет, кажется, меня сейчас вырвет. Гершвин, Том (который Дэвайна и Том), Джоэл (который Кристина и Джоэл), Дом (который Дом и Полли) и я, составляли команду, которая называлась «Охотники Кингс Хит». Они играли вместе уже два года и были, если не хорошими, то по крайней мере самоотверженными игроками. Обычно с ними играл и Нил (который Сара и Нил), но его срочно вызвали в больницу, и поэтому Гершвин позвонил мне без пятнадцати восемь. Мне вовсе не хотелось играть, потому что последний раз, когда я попытался заняться спортом — в конце июля Элен достала мне пару бесплатных билетов в новый тренажерный зал, — у меня полторы недели все болело при каждом вдохе. Гершвин сказал, что, если они не наберут команду, им будет засчитано поражение, и они потеряют шансы выиграть турнир в этом сезоне. Он говорил это с такой непоколебимой уверенностью — словно речь шла о жизни и смерти, — что я в конце концов согласился. Я не понимал, как что-то вроде пинания мяча могло стать таким серьезным. Но скоро я это понял.

Команда соперников, названная «Странники из Стерчли», выглядела так же, как и мы: тридцатилетние дядьки — мужья, молодые отцы и менеджеры среднего звена, самоотверженно носящиеся по спортзалу, как будто сбросив десяток лет. Вообще, Джоэл (которому было только двадцать восемь) был в хорошей форме и классно обращался с мячом. Том и Гершвин играли старательно, пусть и не были мастерами, и уровень их формы оставлял желать лучшего.

Но Дом и я были самым слабым звеном нашей команды, причем я играл еще в два раза хуже, чем Дом. После десяти минут пробежек взад и вперед я думал, что сейчас упаду в обморок от недостатка кислорода или меня вырвет от перенапряжения. Остальные игроки в команде были более привычны к таким нагрузкам, и, хоть и выглядели, словно с ними вот-вот случится сердечный приступ, были полны решимости довести игру до победного конца. В конце концов мы проиграли 1:2 (я подозреваю, что соперники были немного младше нас), но мы сражались достойно. И никто не сражался достойнее меня, потому что, когда прозвучал финальный свисток и все начали жать руки и похлопывать друг друга по спине, я рухнул на пол, и пот ручьями стекал с меня, в том числе даже из тех мест, о существовании в которых потовыделительных желез я и не подозревал.

Я думал, что сейчас умру.

Я и вправду так думал.

Позже, в баре, когда мы поглощали наши мужские порции апельсинового сока, потому что было еще слишком рано для пива, все поблагодарили меня за хорошую игру. И в этом не было никакого сарказма. Возвращаясь в Кингс Хит на машине, мы с Гершвином только и говорили что о футболе. Мы анализировали игру, обсуждали тактику и даже говорили о том, что стоило бы потренироваться как-нибудь посредине недели. Это все был, конечно, просто треп, но треп приятный.

— Хочешь прийти к нам сегодня на обед? — спросил Гершвин.

— А что у вас будет?

— Обычно это что-нибудь экзотическое вроде тостов, чтобы можно было потом до вечера сидеть на диване, но сегодня приезжают родители Зои из Донкастера, и мы готовимся — цыпленок, овощи, жаркое — много всего. Я не очень-то с ними лажу, поэтому с тобой мне было бы легче. Ну как?

— Я бы с удовольствием, но уже пообещал присутствовать сегодня на семейном ужине Бэкфордов.

— Они и не заметят, если ты пропустишь один ужин, — ты же у них живешь.

— Еще как заметят. У мамы хорошая память на такое. После твоего дня рождения, когда я не пришел на ночь, не предупредив их, у меня все довольно напряжно, особенно с мамой. Если я пропущу семейный ужин, мне потом придется отрабатывать это несколькими походами в супермаркет.

— Ну ладно, — сказал Гершвин. — А мы неплохо тогда повеселились.

— На твоем дне рождения?

— Да. И на следующий день. Когда я назавтра пришел на работу, пришлось притворяться, будто у меня чуть ли не воспаление легких, но я все равно не взял больничный, потому что якобы я такой трудоголик. Получилось отлично. Очень убедительно. Босс даже спросил меня, не лучше ли мне пойти домой.

— А ты?

— Отказался, — уныло произнес Гершвин. — Слишком много накопилось работы, без меня никто ничего не может сделать.

Мы подъехали к дому моих родителей.

— Ты все еще думаешь о Джинни? — спросил Гершвин.

— Немного, — равнодушным тоном признался я. — Знаю, ты думаешь, что я по ней начну сохнуть…

Гершвин засмеялся.

— Значит, нет?

— Ничего подобного, приятель. Похоже, у них с Иэном любовь. Вряд ли она захочет всем этим пожертвовать ради меня. — Я сделал паузу, чтобы подумать. — Однако приятно думать, что мы теперь можем быть друзьями, что наше заклятие наконец снято.

— Зоя заметила, что между вами определенно существует какое-то притяжение. Сам я на это не обращал внимания, но она в этом отношении довольно наблюдательная.

Я постарался не показать своей радости, но, кажется, у меня не получилось.

— Нет, — сказал я. — Это было не притяжение, а просто ностальгия. Их часто путают.

— Ну, если ты так говоришь, — произнес Гершвин, все еще улыбаясь.

— Ну, вообще-то, я думал… — продолжал я, — … о нас. Ну ты понимаешь: обо мне и Джинни. Думаю, мой мозг готовится к тридцатилетию. У меня такое чувство, что я как раз из тех, кто задает себе вопросы вроде «Где это я?» и «Как я сюда попал?», когда им исполняется тридцать. Это хреново, особенно потому, что я надеялся, что все пройдет хорошо. Но сейчас мне кажется, что я наплюю на всякое собственное достоинство и начну ныть и рыдать. Понимаю, я говорю всякую чушь, и во всем этом нет никакого смысла, но встреча с тобой и Джинни — а я вас знаю уже столько лет — помогла мне в чем-то разобраться.

— Понимаю, что ты имеешь в виду. Хорошо, что ты приехал, хоть и не надолго. Слишком легко иногда забыть про то, как хорошо нам было. И поэтому хорошо иногда окунуться в прошлое.

— Точно, — сказал я, подходя к своей идее. — Поэтому я и собираюсь разыскать остальных наших — Катрину, Эллиота, Бев и Пита. Такая вот идея. Хотелось бы увидеть их хотя бы раз — посмотреть, изменились они или нет. У меня есть еще время до переезда в Сидней, и заняться особо нечем. Что скажешь?

— Не знаю. То есть со мной и Джинни тебе повезло — мы свои ребята. Я не говорю, что остальные — не свои. Ну, ты понимаешь. Люди меняются. Они могут разочаровать тебя — это так просто. Вот, например, мы с Зоей ездили прошлым летом на свадьбу одной ее подруги по университету. И лучшая подруга Зои, Мишель, тоже была там. Они очень дружили в университете, но после окончания не писали друг другу — ну, ты знаешь, как это бывает: ни одна, ни другая не проявляли инициативы. В университете эта ее подруга была такой сумасшедшей хиппи, а через три года превратилась в какую-то суку: у нее друг-француз, шикарная машина, и все ей до лампочки. Она не замечала Зою. Просто не смотрела на нее — и все. Но мы ей отомстили. — Он хитро улыбнулся. — Она остановилась в том же отеле, где и проходила церемония. Мы узнали, в каком она номере позвонили администратору и сказали, что мы из этого номера, и нам нужно звонить каждые пять минут начиная с пяти утра, чтобы разбудить, потому что мы очень крепко спим.

— Мораль в том, что того, что было общего между друзьями юности, может оказаться недостаточно?

— Точно. Это все грустно, но так часто случается. Я не говорю тебе, что не надо их разыскивать, потому что ты можешь разочароваться. Я только советую тебе не удивляться.

— Хорошо, — сказал я после паузы. — Но это только теория. И, как и для всякой теории, единственный способ узнать, верна она или нет, — это проверить ее на практике.

37

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: По волнам моей памяти

Мэтт!

Послушайся моего совета: не делай этого. Все, чего ты добьешься, так это испортишь те хорошие воспоминания, которые у тебя есть об этих людях. Тебе повезло с Джинни и Гершвином, но мне и думать не хочется о том, как бы ты среагировал, если бы те, кого ты разыщешь, превратились в настоящих мудаков. Помнишь те выходные, когда я встречалась со всякими своими подругами по школе в Бруклине? Помнишь, какой это был для меня кошмар? Моя бывшая лучшая подруга Люси Бьюкэнан выкурила столько травы в колледже, что не могла произнести ни одного связного предложения; Шина Дивер не могла понять, что плохого в том, что она встречается с каким-то чуть ли не нацистом, который по возрасту годится ей в отцы; Стефани Дольфини не могла говорить ни о чем, кроме ее супербогатого жениха-педиатра; и даже бедняжка Иона Хью по прозвищу «Гордость класса» совсем изменилась после того, как вылетела из университета, потому что у нее просто не было сил на учебу после чрезмерной зубрежки в школе (хоть это была и не ее вина). Мой совет — поберегись. Проблема с копанием в прошлом — никогда не знаешь, что там можно найти.

С любовью,

Элен ххх

P.S. Но, в конце концов, ты должен все решать сам и не слушать ничьих советов.

38

Бев Тернер

(Тогда: девушка, которая говорила: «Готика тут ни при чем, я просто люблю одеваться в черное»; сейчас: миссис Бев МакКарти, старший преподаватель французского языка на курсах иностранных языков для взрослых в Шеффилде.)

Когда я был подростком, в каждой школе была своя Бев Тернер: девушка, которая, едва ей исполнилось пятнадцать, покрасила волосы в черный цвет, перестала бывать на солнце и начала одеваться в готическом стиле. Если ей сказать, что она «готка», она обидится и начнет спорить до упаду, утверждая, что вовсе нет. Если сказать ей, что она выглядит совсем как Элли Шиди в фильме «Клуб завтраков», она пошлет вас подальше, но втайне будет гордиться собой. Но если спросить у нее, зачем ей, если она не «готка», одеваться в готическом стиле, слушать дурацкую готическую музыку и избегать солнца, она, скорее всего, пригрозит физической расправой. А в довершение всего этого готического или не готического родители нашей Бев Тернер постоянно находились в состоянии развода.

Мне нравилась Бев. На самом деле. Она была очаровательна. Одна мысль о ней в те времена вызывала у меня улыбку, потому что, сколько я ее знал, она была покровителем темноты, мрака и плохих новостей. С лица ее никогда не сходила сардоническая улыбка, она слушала самую мрачную музыку на земле, и «пунктиком» ее были знаменитости, умершие молодыми. Самой любимой, конечно, была Сильвия Плат[12], потом — Джеймс Дин[13] и Иэн Кертис[14] из «Джой дивижн». Такая подростковая философия была очень привлекательной, и я подозревал, что многие мальчишки в школе тайно сохли по ней, потому что она была такой загадочной и непознаваемой. Никто никогда не решался пригласить ее куда-нибудь, потому что она одним своим видом пугала не только подростков, но и взрослых мужчин, хотя сама идея витала в воздухе. И несмотря на ее страсть к знаменитостям-самоубийцам, депрессию и черные наряды, у Бев было очень тонкое чувство юмора, и она постоянно меня смешила.

В выпускном классе мы с Бев часто ходили в парк в перерывах между занятиями. Я ел свои бутерброды, а она курила одну сигарету за другой, пока от никотина ее не начинало тошнить. Потом мы просто сидели и рассуждали о жизни — так наивно, что теперь и вспомнить стыдно. Когда все мы разъехались по университетам, Бев, которой уже было уготовано место в женском колледже в Оксфорде, где она должна была изучать испанский и французский языки, вдруг отправилась путешествовать по Индии. Через пять месяцев она вернулась только для того, чтобы заработать денег на новое путешествие — на этот раз в Австралию. После этого она поехала на Дальний Восток, прожила какое-то время в Японии и вернулась в Индию. В последний раз мы все видели Бев на свадьбе Гершвина — к тому времени ее приезды в Англию уже стали нерегулярными.

В воскресенье поближе к вечеру, дав перевариться обеду — на этот раз без брюссельской капусты, — я решил, что Бев будет первой, кого я попробую разыскать. Узнать ее телефон оказалось простым делом, потому что у меня был телефон ее бабушки. Бев жила у нее в те периоды, когда даже она сама чувствовала, что становится слишком уж странной, и ей необходим совет старших. Хоть у ее бабушки и были проблемы со слухом, после долгой и путанной беседы она в конце концов все-таки снабдила меня номером Бев в Англии. Я поблагодарил ее, попрощался и повесил трубку. Потом я снова пододвинул к себе телефон и набрал номер.

— Алло? — сказал женский голос.

— Здравствуйте. Я ищу Бев Тернер.

— Ну и?

— А это она?

— Возможно. А кто вы?

Неожиданно моя уверенность в том, что это Бев, испарилась.

— Это Мэтт Бэкфорд, ее старый школьный приятель…

— Мэтт! — воскликнула она. — Мэтт Бэкфорд! Это я, Бев. Я понятия не имела, кто это может быть. Думала, это какой-нибудь коварный сборщик долгов разыскивает меня за какие-нибудь юношеские прегрешения.

— Проблемы с долгами?

— Какая-нибудь неоплаченная кредитная карта. Или две. Все эти долги остались со времен моих странствий. Наверное, они включили меня в свой черный список. — Она засмеялась. — Но это не страшно. Я могу воспользоваться карточкой Джимми.

— А Джимми — это…

— Мой парень. Точнее, муж — уже три месяца.

— Мои поздравления.

— Да ладно поздравлять. Лучше скажи — что, черт возьми, заставило тебя позвонить мне в полчетвертого дня в воскресенье после того, как… — она сделала паузу, чтобы вспомнить, — …почти шесть лет от тебя не было ни слуху ни духу. Хотя, конечно, это приятный сюрприз.

— Ну, короче говоря, я жил в Нью-Йорке, а сейчас собираюсь переехать в Сидней, и вот приехал на некоторое время в Бирмингем. Я был на дне рождения у Гершвина…

— Ты видишься с Гершвином? Как его дела?

— Он в порядке. У них с Зоей дочка — Шарлотта. Ей, кажется, четыре… Ну, короче, мы праздновали в баре «Кингс Армс», как обычно, и случайно наткнулись на Джинни, ну и мы разговорились, ну и я захотел узнать, как дела у всех остальных. Вот и все. Я просто хотел узнать, как у тебя дела.

— Нормально, — задумчиво сказала Бев. — Даже лучше, чем нормально, благодаря твоему звонку.

Следующие двадцать минут или около того Бев рассказывала мне про то, чем занималась с тех пор, как я ее видел в последний раз. В двадцать пять, после шести лет путешествий, она решила, что, наверное, стоит заняться своей карьерой. До этого она была кем угодно — от пчеловода в Австралии до няни ребенка малайзийской певицы, от которой ждали, что она будет такой же популярной, как Шер. Вернувшись в Англию, Бев обосновалась в Шеффилде и, получив несколько сертификатов, начала преподавать на курсах иностранных языков для взрослых. Там она познакомилась с Джимми, который тоже был преподавателем. Они полюбили друг друга, поженились, купили коттедж с двумя спальнями на окраине Шеффилда и жили вполне счастливо, пока год назад не случилось одно неприятное событие. Бев лежала в больнице на обследовании по поводу болей в животе. Врачи вылечили ее, но в ходе лечения обнаружилось, что она не сможет иметь детей. Она рассказала мне об этом спокойно, наверное, потому, что прошло уже слишком много времени, и она успела смириться. Я же воспринял это как еще одно доказательство того, какой странной становится наша жизнь, когда мы становимся старше.

— Ты должен приехать к нам в гости, прежде чем уедешь в Австралию, — сказала Бев, прощаясь. — Это не просто слова. Я на самом деле буду рада тебя увидеть.

— Спасибо, — сказал я, и мы обменялись адресами и обещаниями поддерживать контакт.

39

Катрина Смит

(Тогда: все думали, что она будет работать в глянцевом женском журнале; сейчас: редактор раздела «Стиль жизни» в газете «Стаффордшир Ивнинг Херальд».)

В школе Катрина была одной из тех девушек, которые никогда не остаются без парня. На ранней стадии своей женской карьеры она в разное время имела какие-то отношения с Гершвином (чуть больше двух месяцев, когда нам было по четырнадцать), со мной (полторы недели, когда нам было по пятнадцать), Питом (одна алкогольно-сексуальная ночь на вечеринке в честь шестнадцатилетия Кэти Лойд) и Эллиотом (полтора месяца пред нашими экзаменами). Она была красива — ее красота постоянно привлекала внимание, — но непостоянна — отсюда ее бесконечные романы.

Кстати, я помню, как однажды мы с ребятами обсуждали, почему за все время, что мы знаем Катрину, ее не бросил ни один парень. Сначала мы подумали, что ей просто везло. Но Эллиот (которого она бросила, чтобы начать встречаться с Адамом Уорнером) сделал довольно точное для шестнадцатилетнего подростка наблюдение, что она всегда очень осторожно выбирала, с кем встречаться: привлекательность всех ее парней была несколько ниже того уровня, на который она могла рассчитывать. Как только он это сказал, мы поняли, что так и есть на самом деле. Тактика Катрины была идеальной. Поскольку она всегда выбирала парней, которые были счастливы встречаться с такой фантастически красивой девушкой, они всегда поклонялись ей, как принцессе. Нет, Катрина вовсе не была хитрой сучкой — она была умной и веселой девчонкой и хорошим товарищем. Она показывала когти только своим парням.

Через два дня после моего разговора с Бев я решил, что в списке старых друзей, с которыми я пытаюсь восстановить контакты, следующей должна быть Катрина. Несмотря на ее статус как бы бывшей девушки, Катрина была скорее подругой Джинни, чем моей, и потому неудивительно, что мы потеряли контакт. Последний раз я разговаривал с ней через год после свадьбы Гершвина, когда несколько человек из нашей старой компании встретились, чтобы поздравить Эллиота с днем рождения и новой работой. Тогда Катрина сказала мне, что временно живет в Лондоне со своим парнем Грегом, но ищет квартиру, чтобы жить отдельно от него. Я покопался в своей комнате и умудрился найти в старой записной книжке номер этого Грега. Мне понадобилось сделать три звонка, чтобы установить нынешнее местонахождение Катрины: от Грега я узнал номер еще одного ее бывшего парня в Лидсе, а от того — телефон еще одного, более свежего бывшего парня в Стоуке, который объяснил мне, что она давно уже уехала от него, но все еще живет в том же районе, и дал мне ее номер.

— Алло?

— Э-э, здравствуйте. Могу ли я поговорить с Катриной Смит?

Последовала долгая пауза.

— А кто это?

— Не могу сказать, — начал я поддразнивать ее. — Гораздо интереснее будет угадать.

— Дэйв?

— Нет.

— Пол?

— Снова неверно.

Она сделала паузу.

— Наверное, Грег, да?

— Очень холодно, — ответил я. — Ладно, подсказка. Однажды я имел несчастье видеть твою маму в обнаженном виде…

— Мэтт Бэдфорд! — выкрикнула она.

Я знал, что она обязательно вспомнит эту историю. Она произошла однажды в три часа утра, когда нам было по восемнадцать. Я потерял ключи от дома и боялся разбудить родителей, позвонив в дверь. И Катрина предложила мне переночевать у нее на диване, но не позаботилась о том, чтобы проинформировать об этом своих родителей. Утром я проснулся и первым делом пошел в ванную, а там увидел мать Катрины без одежды, готовящуюся к утреннему омовению. Я завопил, она тоже завопила. Все участники этой сцены были жутко смущены.

— Не могу поверить! — снова выкрикнула она. — Я сначала подумала — это один из моих бывших парней.

— Который?

— Да любой. Тебе повезло. Я терпела эту игру в угадайки только для того, чтобы найти в сумке электрошокер и поразить им нахала на другом конце провода.

Мы поговорили о том, что было у нас в жизни в последнее время, и у Катрины все оказалось намного интереснее, чем у меня. Она сказала, что работает редактором раздела «Стиль жизни» в газете «Стаффордшир Ивнинг Херальд», и я спросил, что входит в ее обязанности.

— Дурацкие моды, дурацкие рестораны, дурацкие диеты и все остальное, что только может выдать понтовая индустрия PR. Все, что современной женщине вовсе не нужно.

— Так, значит, тебе не нравится?

— Совершенно. Я просто ненавижу свою работу, — сказала она, смеясь. — К тридцати годам я должна была бы уже работать в «Воге». Даже не просто работать, а быть главным редактором.

— Так ведь, наверное, еще не поздно? — спросил я, демонстрируя полное незнание мира модных журналов.

— Я опоздала всего лет на десять. Знаешь, моей большой ошибкой было то, что я пошла в университет. Мне нужно было стать одной из этих фантастически талантливых юных журналисток-вундеркиндов. В девятнадцать я могла бы прорваться, и сейчас была бы уже мисс Катрина Вог. — Она сделала короткую паузу, прежде чем продолжить вещать на свою, похоже, любимую тему. — У меня такая теория: университет мешает карьерному росту. Я ничему не научилась в Лидсе из того, что подготовило бы меня к той роли, которая была мне уготована — редактора «Вога». Это три потерянных года. Три года! Если бы я не просрала их в университете, мне было бы сейчас только двадцать семь, а не тридцать! Может быть, у меня еще был бы шанс.

— Значит, мне было бы только двадцать шесть?

— Тебе еще не исполнилось тридцати?

— Исполнится тридцать первого марта. Можешь послать мне открытку.

— Открытки — все это ерунда. Лучше подумай о тех днях, которые остались у тебя до дня рождения, и постарайся насладиться ими, потому что, поверь мне, после тридцати все уже катится вниз. — Она тяжело вздохнула. — Готова поспорить, ты не ожидал, что я буду такой сумасшедшей, а?

— Вообще, нет. Но радует, когда видишь, что ты не один такой.

После этого наша беседа перешла в более спокойное русло. Я рассказал Катрине про мир компьютерных программ, про свою жизнь в Нью-Йорке и расставание с Элен, а она в свою очередь рассказала о себе. Когда я разговаривал с ней на свадьбе Гершвина, она писала как внештатный корреспондент для нескольких журналов, даже для «Космополитэн» и «Фэйс», но снимать квартиру и даже просто жить в Лондоне было слишком дорого, и она отозвалась на объявление о вакансии корреспондента в «Саут Стаффордшир Кроникл». Предполагалось, что это — временный шаг, максимум на полгода: только для того, чтобы выбраться из долгов. Но через год она все еще работала там же, и ей страшно было подумать о том, чтобы снова переезжать в Лондон и начинать все с нуля. Поэтому Катрина осталась в газете и в конце концов ей предложили ее теперешнюю должность в «Стаффордшир Ивнинг Херальд» за довольно приличную, но далеко не фантастическую зарплату.

На любовном фронте успехи Катрины были еще скромнее. Насколько я понял, она наконец позволила себе влюбиться в такого же привлекательного мужчину, как сама, а то и более привлекательного. Его звали Стивен, и она не просто влюбилась, а потеряла голову и всякий контроль над своими чувствами. Все у них было хорошо целых полтора года, пока однажды он не сказал ей, что не готов к серьезным отношениям. Я уже собирался посочувствовать Катрине, как она сказала:

— Это было, пожалуй, лучшее, что когда-либо со мной случалось.

В конце своего рассказа она сообщила, что уже год ни с кем не встречается, и, если забыть о перспективах карьеры, это был лучший год в ее жизни. Меня это так удивило, что я только сказал: «Отлично». Потом я дал ей телефон моих родителей и пообещал поддерживать контакт.

40

Пит Суини(Тогда: подросток, который набивал свои мозги атрибутикой «Звездных войн»; теперь: владелец магазина «Комикс мечты и атрибутика» в Манчестере.)

Из всех старых друзей, с кем я выходил на связь, больше всего мне хотелось увидеть Пита. С ним всегда было легко общаться. Моя любимая история про Пита — которая лучше всего его характеризует — произошла, когда нам было по шестнадцать, на последнем году учебы в школе Кингс Хит. Каждый год мы с нетерпением ждали того дня, когда выпадет первый снег и мы станем королями школьного двора в Великой Снежной Битве. (Это была школьная традиция: в день, когда выпадал первый снег, старшие ребята терроризировали младших снежками.) Когда снег наконец пошел, мы просто обалдели от возможности поиздеваться над малышней и, боюсь, чувство собственного превосходства нас совершенно ослепило. Под предводительством Пита мы делали один набег за другим на игровую площадку младших классов. Это было великолепно: сотни ребятишек с криками разбегались в поисках укрытия, а мы засыпали снегом с ног до головы каждого, кого удавалось поймать. Один из таких дней вошел в историю как Белая среда. Директор школы мистер Чарльз пришел в ярость, увидев, что толпы малышни, спасаясь, бегут прямо по священному газону под окнами учительской, и вышел на улицу, чтобы отчитать нас. Когда он уже приближался к концу своей речи о том, что старшие должны показывать младшим лучший пример, Пит бросил «терминатора» — тщательно слепленный умелыми руками снежок из одного льда, над которым он работал последние двадцать минут, — и попал мистеру Чарльзу прямо в голову. Это был классический момент: убийство Кеннеди в снегу. У всего народа на школьном дворе — а это были шесть сотен учеников — дыхание перехватило от испуга. Мистер Чарльз позеленел от злобы и пообещал оставить всех после уроков до тех пор, пока не будет найден виновный.

Все думали, что Пит поступит по-мужски и признается, но он, как и все остальные, затаился — и меня восхитил этот его поступок. Настоящий трус поддался бы давлению соучеников, а Пит — нет, хоть и знал, что от них ему достанется гораздо больше, чем досталось бы от учителей, если бы он сознался. Помню, как в тот день после школы, когда мы с ним спасались бегством от разъяренной толпы жаждущих мести за свое потерянное время, я спросил у Пита, зачем он вообще бросил снежком в директора. Почти повторяя слова сэра Эдмунда Хиллари[15], сказанные им после того, как он взошел на Эверест, Пит ответил: «Просто так получилось».

Я нашел Пита через его сестру. Хоть он и был слегка ошарашен, услышав в трубке мой голос через столько лет, мы проговорили целую вечность. Слухи о том, что он женился, подтвердились, и, кроме того, у него был трехлетний сын Джо. Чего я не знал, так это того, что Пит и его жена Эми начали жить раздельно уже через полтора года после свадьбы, а еще через два года развелись. Положительной новостью было, что Пит все-таки смог осуществить хотя бы одну свою мечту. В детстве он был помешан на комиксах и фантастических фильмах, и теперь, в тридцать лет, он с гордостью владел собственным магазином комиксов и атрибутики в Манчестере и настоял на том, чтобы я приехал к нему в гости.

— Бэкфорд! — воскликнул Пит, как только я вошел в магазин.

— Суини! — закричал я в ответ, следуя мужской традиции, и направился прямо к кассе, за которой он стоял.

— Старый толстый неудачник, — сказал он, выходя из-за прилавка, чтобы поприветствовать меня.

Мы с энтузиазмом пожали друг другу руки.

— А ты… — Я осмотрел Пита сверху донизу в поисках подходящего оскорбления, но не смог ничего найти. Залысины у него были уже побольше, чем у Гершвина, но это не казалось мне хорошей шуткой. В остальном он выглядел хорошо. Мне пришлось сказать: — А ты — отброс шестидесятых.

В пятнадцать лет Пит решил стать модом[16], и сейчас, спустя пятнадцать лет, он все еще одевался в таком же стиле: джинсовая куртка «Ливайс», черная водолазка, бежевые джинсы «Ливайс» и, конечно, его любимые «ботинки для пустыни».

— Это, должно быть, уже твоя сотая пара, — кивнул я на ботинки.

— Сносил уже больше двухсот пар. — Он широко улыбнулся. — Доехал нормально? — спросил он, возвращаясь к прилавку, чтобы обслужить клиента.

— Обыкновенно. Но это неважно. А ты как?

— В порядке. Могло быть и похуже. Смотри, какой у меня магазин классный.

Я в первый раз огляделся по сторонам. Вокруг меня на бесчисленных полках стояли журналы по фантастике и фэнтэзи, комиксы, книги, постеры, видеокассеты и фигурки героев фильмов.

— Это все твое?

Он оживленно кивнул.

— Я покажу тебе новые штуки по «Звездным войнам». Я чуть не плакал, когда их получил на прошлой неделе. Он заметил, что возле прилавка толкаются еще несколько покупателей.

— Подожди минутку.

Пит обвел взглядом один из стеллажей с комиксами, и оттуда вдруг вынырнул парень с бородкой и в бейсбольной кепке.

— Билли, — сказал Пит. — Это мой друг Мэтт Бэкфорд. Мы с ним знаем друг друга уже… — он провел в уме вычисления, — семнадцать лет. Ровно столько лет, сколько тебе. Мы поднимемся в квартиру выпить кофе и выкурить по сигарете, а ты следи за магазином и не груби покупателям.

Билли встал за прилавок. Я вслед за Питом прошел в дверь, на которой висел лист бумаги формата А4 с надписью фломастером «Не входить — это касается тебя!», а потом по лестнице мы поднялись на второй этаж.

— Добро пожаловать в мое жилище, — сказал Пит.

Когда он сказал мне, что развелся и живет в квартире над своим магазином, я представил себе самое худшее, но то, что я увидел, было холостяцким раем. Хоть в квартире и не было повсюду черной кожи и хрома, как я себе это представлял в идеальном жилище холостяка, зато присутствовала кое-какая коллекционная мебель шестидесятых, последней модели телевизор с огромным экраном и стереосистема с колонками размером с хороший сейф. Кроме этого, в квартире было много всего из магазина — постеры фильмов и комиксов, куча фигурок, все — от «Звездных войн» до Джеймса Бонда, — коллекция пластинок, компакт-дисков и видео, которая занимала две стены комнаты, делая ее похожей на библиотеку.

— Ого, — произнес я, когда Пит принес кофе. — У тебя столько видеокассет.

— Хорошо иметь их все под рукой. — Пит с довольным видом оглядел свою коллекцию. — Все они пылились на чердаке, когда мы жили с Эми.

Он показал рукой на огромный дивана возле окна.

— Садись, дружище.

— Сейчас, секунду. Хочу только посмотреть твои кассеты. Я, пожалуй, половины из них вообще ни у кого не видел.

Это был величайший комплимент, который мог сделать ему я или любой другой из его друзей-мужчин: иногда признание друзьями наших достижений в чем-либо, не имеющем особого смысла, и есть то, ради чего мы живем. Я читал названия, и это походило на алфавитный каталог фантастических фильмов, показанных по телевизору в последние пятьдесят лет. У него были все серии «Узника», «Звездного путешествия», «Вавилона-5», «Звездного путешествия — следующее поколение» и «Семерки Блэйка», но больше всего у него было серий «Доктора Ху».

— У меня есть все серии, когда-либо снятые, — сказал Пит, когда я рассматривал коробку с надписью «Доктор Ху и Киберлюди». — На это ушло много времени, но оно того стоило.

— Вообще все серии?

— Ну… почти. Нету двух, что ли, — БиБиСи поступило мудро, уничтожив оригиналы. А я не хотел, чтобы были промежутки, и все равно сделал для них коробки.

— Ты сделал коробки для серий, которых не существует в природе?

Он робко посмотрел на меня:

— Не спрашивай, зачем я это сделал. Я так лучше себя чувствую.

Когда после нескольких часов у него в квартире и нескольких бутылок будвайзера я ушел, жизнь казалась мне намного приятнее, и грядущее тридцатилетие тоже больше меня не пугало.

У Катрины, Бев и Пита были свои успехи и неудачи, но они были, в общем, в порядке. Да, Питу пришлось трудновато — развод и все такое — но сейчас, пожалуй, он был вполне счастлив. Добавив сюда Джинни и Гершвина, получалось, что все мы были в норме. Не знаю зачем, но я убедил себя, что если мои друзья, которым уже исполнилось по тридцать, были в порядке, то и я смогу справиться с тем, что мне готовит судьба. По крайней мере так я тогда думал. Но, возвращаясь на поезде из Манчестера в Бирмингем, я еще не знал, что мой друг Эллиот погиб.

41

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject:?

Элен!

Сейчас в Бирмингеме два часа ночи, и я не могу уснуть. У меня только что были самые странные два часа в жизни. В последние дни я занимался тем, что разыскивал своих старых друзей, о которых я тебе писал. Я поговорил по телефону с Катриной и Бев, а сегодня (вернее, уже вчера) ездил в Манчестер повидаться с Питом. Я вернулся домой с мыслью, что все в порядке, что у меня в жизни все ясно.

Ну и вот я сижу, слегка выпивший, довольно веселый, как входит мама и говорит, что у нее для меня плохая новость. Я не помню точно ее слов, но смысл такой — мой друг Эллиот погиб, точнее погиб уже два года назад. Я позвонил его родителям вчера утром и оставил сообщение на автоответчике — объяснил, кто я такой, и попросил позвонить мне и дать номер Эллиота. Пока я был в Манчестере, мать Эллиота позвонила моей и сказала ей, что Эллиот погиб.

Он ехал из Лидса в Ливерпуль — это было в декабре два года назад — и машина, в которой он был со своей девушкой, столкнулась в лоб с грузовиком. Девушка Эллиота умерла сразу, а он через неделю в больнице. Им было по двадцать семь. На похоронах присутствовали только близкие друзья семьи, а так как все мы уже долго не общались с Эллиотом, то никого из нас не пригласили. У меня очень странное ощущение. Я не знаю, какие точно чувства у меня должны быть, но у меня их нет.

Мэтт ххх

42

Отправив сообщение Элен, я попытался уснуть, но мне никак не удавалось. Вместо этого я лежал на кровати и, глядя в потолок, пытался понять, в какой момент мы все перестали быть друзьями, и не мог, потому что такого конкретного момента не было. Потом я попытался вспомнить, когда мы перестали проявлять какое-то усердие для поддержания отношений, и это оказалось намного легче. Это произошло, когда мы разъехались. География стала настоящим испытанием для нашей дружбы. И из-за этого мне стало грустно, и я почувствовал себя виноватым. Время, которое мы провели вместе, было едва ли не лучшим временем в моей жизни, и это было как-то глупо, что мы отказались от самых лучших друзей, которые у нас когда-либо были и будут, только из-за того, что мы больше не жили в одном городе. Может быть, я был не прав. Может быть, мы просто переросли друг друга. Это была моя последняя мысль той ночи, которую я смог вспомнить, кроме, конечно, многих часов размышлений о своей собственной смертности. Мои мысли были сосредоточены на трех главных вопросах жизни: «Куда я двигаюсь?», «Что я делаю?» и «Зачем все это нужно». Эти вопросы были, мягко говоря, далеко не оригинальны, и поэтому пусть они останутся у меня в голове.

Все же мне удалось немного поспать, но около половины седьмого меня разбудил телефон. Я вскочил с кровати, спустился вниз и поднял трубку.

— Алло?

— Мэтт, это я. Это была Элен.

— Кто это? — прошептала мама, стоя на верхней ступеньке лестницы. Она была в халате и в бигудях.

— Все в порядке, — ответил я. — Это меня. — Я не хотел говорить ей, что это Элен, чтобы не давать никаких ложных надежд. — Я постараюсь негромко, хорошо?

Мама ушла, оставив меня одного.

— Привет! — негромко сказал я в трубку. — Как ты? У вас уже — сколько это? — полвторого ночи. Чем ты занимаешься?

— Я задержалась в офисе и получила от тебя сообщение про твоего друга Эллиота. Я хотела тебе сразу позвонить, но подумала, что твои будут уже спать, и не хотела их будить. Я заметила, что они рано ложатся, когда они к нам приезжали. Поэтому я пришла домой и ждала, пока можно будет тебе звонить. Ну как ты? Как ты с этим справляешься?

— Я в норме, — ответил я. — Странно, но я в норме.

— Не похоже, что ты в норме, Мэтт.

— Спасибо.

— Ты понимаешь, что я имею в виду. Ты хорошо спал?

— Нет, плохо. — Я задумался на мгновение. — Я сейчас тебе что-то скажу, но я скажу это тебе только потому, что знаю: ты меня поймешь. Больше всего меня шокирует во всем этом, что меня эта новость не так уж и потрясла. Эллиот был хорошим другом. Да, я давно не видел его, но я наверняка должен был почувствовать… что-то еще.

— Не обязательно, — сказала Элен. — Для того чтобы почувствовать утрату, нужно, чтобы в твоей жизни образовалась дыра. Большая такая: что бы ты туда ни бросил, как бы ни пытался заполнить ее чем-то другим, она все равно оставалась бы дырой. Когда вы были друзьями и постоянно общались и виделись каждый день — вот тогда эта самая дыра могла бы образоваться, и ты почувствовал бы утрату. Но на самом деле у вас уже давно не было такой дружбы. И в этом нет ничего страшного, такое бывает часто. Что плохо в такой ситуации, так это то, что ты не чувствуешь потери, потому что на самом деле давно уже и так потерял этого человека. И тебе не хватает этой дыры, которая должна была бы образоваться.

С одной стороны, мне хотелось заорать «идиотский бред» и «ерунда», но в то же время я признавал, что Элен права. Я не чувствовал, что потерял друга, потому что на самом деле давно его потерял и даже этого не заметил.

Мы проговорили с Элен почти час. Я не хотел больше говорить про Эллиота, и она это понимала, поэтому мы говорили обо всем остальном, что было у нас в жизни: квартира Элен и дом моих родителей, телевидение в Америке и телевидение в Англии, комнатные растения Элен и садоводство моих родителей, ее счета по карте «Виза» и мои счета в банке, жизнь с Сарой и жизнь с моими родителями, жизнь с работой и жизнь без работы, и, наконец, как она по мне скучала и как я скучал по ней.

43

— И это все? — спросил Гершвин.

— Пожалуй, что да, — ответила Джинни.

— Хорошо, — сказал я. — Чем займемся теперь?

Было воскресенье, сразу после полудня, и мы втроем стояли посередине кладбища Лодж Хилл на другом конце города. Я позвонил Гершвину и Джинни как только смог — в случае Гершвина это было сразу же после моего разговора с Элен. Хотя он и был поначалу шокирован, но встретил известие стоически. Гершвин расспрашивал меня о подробностях и мало что говорил сам. Зная его слишком хорошо, я понимал, что ему вовсе не безразлично. Просто он не знал, что сказать, и, вместо того чтобы сказать что-нибудь глупое или банальное, предпочел молчать. Я не хотел звонить Джинни на работу и поэтому позвонил ей вечером домой. Ее реакция была почти такой же, как и реакция Гершвина: без слез и практически без слов. Я также позвонил Бев, Кристине и Питу, и они тоже были шокированы, и в разговорах было много неловких пауз.

Мои собственные чувства менялись каждую минуту, но я был теперь уверен, что своей теорией «дыры» Элен попала в точку. Чтобы как-то компенсировать свою нечувствительность, я долго вспоминал Эллиота, каким он был в школе, потому что таким я его лучше всего знал, и такого Эллиота мне не хватало. В нем всегда была какая-то предприимчивость, даже в детстве. Он, например, однажды попросил отца купить ему кучу наклеек к фильму «Возвращение Джедая» по дисконтной карте и потом принес их в школу и продал с наваром. А как-то раз он уговорил своего старшего брата купить ему несколько номеров эротических журналов «Только для мужчин», «Кутеж» и «Эскорт», разорвал их по страницам и продал ученикам младших классов, заработав намного больше, чем заплатил. А еще после своего двенадцатого дня рождения Эллиот принес в школу самый любимый подарок — ручную версию игрального автомата «Защитник» — и сдавал ее в аренду по десять пенсов за игру. Такой он был, Эллиот.

Я согласился встретиться с Джинни и Гершвином вечером в баре «Кингс Армс», и мы долго говорили о том, что должны что-то сделать для Эллиота. В конце концов мы решили отдать ему последний долг на кладбище, хоть и с опозданием. Мы подумали, что это, наверное, вызвало бы у него улыбку — трое школьных друзей, опоздавших на похороны на три года.

На следующий день мы встретились и купили цветы — прийти без ничего было бы как-то некрасиво — все равно что навестить человека в больнице и не принести ему сока или винограда, — и в цветочном магазине мы поругались из-за того, что никак не могли решить, какие цветы понравились бы Эллиоту. Я почему-то хотел купить цветы на длинных стеблях, фиолетовые и бархатистые, Гершвин предлагал купить розы, а Джинни — букет желтых и белых цветов со смешным названием. В конце концов Джинни сказала, что ей все равно, что мы купим, потому что глупо спорить из-за цветов, но Гершвин возразил, что мы спорим не из-за цветов, а просто нам хочется почувствовать себя дерьмово. Наконец каждый купил те цветы, которые хотел, и мы соединили их в один букет. Потом Джинни отвезла нас на кладбище в своем старом «фиате» цвета морской волны.

Никто не ответил мне, когда я спросил:

— Чем займемся теперь? — Мы стояли у серой могильной плиты и глазели на нее. — Все очень, очень странно, — снова нарушил я молчание.

— Знаю, — ответила Джинни.

— Трудно поверить в то, что случилось, — сказал Гершвин.

— Почему? — спросила Джинни. Мы оба посмотрели на нее. — То есть такое происходит все время, каждый день, — продолжала она. — Что заставляет нас думать, что мы такие особенные и нас это никогда не коснется?

— По-моему, Гершвин не хотел сказать, что мы особые, — произнес я. — Думаю, он хотел сказать, что мы всегда думаем, что ничего не изменится, все будет как раньше, хоть и знаем, что это не так. Такова, наверное, человеческая природа. — Я начал терять уверенность в своем красноречии. — Согласен со мной, Гершвин?

Он лишь пожал плечами и сказал:

— Поехали в бар.

Мы так и сделали. Оставили цветы на могиле, вернулись к машине и поехали в «Кингс Армс», где устроили импровизированные поминки.

44

— Моя любимая история про Эллиота? — повторил Гершвин вопрос Джинни. — Дай мне несколько секунд, и я скажу тебе.

Мы сидели в баре «Кингс Армс» за тем же столиком, что и на дне рождения Гершвина, возможно, даже на тех же самых местах, и пару часов просто выпивали и болтали ни о чем, пока Джинни не предложила поговорить о чем-то более существенном.

— Вспомнил, — произнес Гершвин. — Однажды мы с ним шли по Кингс-Хит-стрит, и здоровый парень из другой школы специально налетел на него. Эллиот на него даже не посмотрел. Тогда этот парень догнал его, толкнул и сказал что-то вроде «Хочешь подраться?», а Эллиот просто посмотрел на него и спросил «Зачем?», как будто на самом деле хотел получить ответ. Это было великолепно. Тот парень просто в осадок выпал. Он-то хотел повыделываться перед своими дружками, показать им, какой он крутой, а Эллиот предложил ему дискуссию о мотивации для драки. Ему, правда, досталось по челюсти, но когда тот парень просто обалдел из-за того, что Эллиот среагировал не так, как он ожидал, — это было классно.

— Хорошо, — сказала Джинни. — Моя очередь. Это не история, это мой любимый образ Эллиота. Помните темный костюм в тонкую полоску, который он купил в секонд-хенде, и пришел в нем ко мне на восемнадцатилетие, хоть его и отговаривали?

— Точно, — сказал Гершвин. — Он носил его под кроссовки. Ему казалось, что он классно выглядит, а мы все думали, что он сошел с ума.

Теперь была моя очередь.

— Помню, это было на химии, нам было лет по тринадцать или четырнадцать, и Филип Джонс был, как всегда, хорошим мальчиком: ходил по классу, подфутболивая сумки, и в том числе подфутболил сумку Эллиота.

— Помню, — сказал Гершвин.

— И тогда Эллиот сказал: «Ладно, с меня хватит», достал монету в пятьдесят пенсов, взял ее щипцами и нагрел на спиртовке, пока она не раскалилась, и бросил на пол рядом со скамейкой Филипа Джонса, как будто потерял ее. Джонс — потому что был кретином — заорал: «Теперь она моя», оттолкнул Эллиота и схватил монету. После этого в классе несколько дней воняло его горелой кожей, а сам он потом неделю не ходил в школу. Ну и, конечно, когда вернулся, то всыпал Эллиоту по первое число.

— Однажды мы с Эллиотом взяли на прокат фильм «Гремлины-2», — сказал Гершвин. — Мы оба думали, что круче него ничего быть не может. Мы потом много дней на уроках вспоминали приколы из него и подыхали от смеха.

— А помните, когда мы неделю жили в автоприцепе моей мамы в Уэльсе? — спросила Джинни. — В первую ночь вы все пошли в лес посреди ночи, чтобы испытать настоящий ужас, — как идиоты какие-нибудь. А Эллиот не пошел, сказал что там слишком холодно. И я тоже не пошла, потому что боялась, что мама узнает, что с нами живут мальчики. До этого мы с Эллиотом особо не общались, но я помню, что, когда мы выпили на двоих бутылку сандерберда, это нас как-то сблизило. Помню, как в какой-то момент мы говорили о том, чем хотим заняться в жизни. Я сказала ему, что собираюсь путешествовать, а потом жить в Австралии с парнем по имени Брэд, похожим на Мела Гибсона. А он говорил, что хочет стать директором международной компании, и я сказала что-то типа «Это так скучно», а Эллиот ничего не сказал, но было видно, что он обиделся. А потом он сказал, что если не станет директором международной компании, то он станет крылоходом.

— Кем?

— Так называются люди, которые привязывают себя к крыльям самолетов на всяких воздушных шоу. Он сказал, что видел такое в детстве, и это было круто. А потом я посмотрела на него, и он посмотрел на меня, и мы оба расхохотались, и он сказал, что не хочет быть директором международной компании или крылоходом. Он сказал — я точно помню — «На самом деле, Джин, я буду счастлив, если просто останусь собой».

45

Когда мы покинули уютный «Кингс Армс» и вышли на улицу, было почти три часа дня.

— Я позвоню тебе на неделе, — сказал мне Гершвин, когда мы втроем стояли на тротуаре перед входом.

Потом он повернулся к Джинни:

— Увидимся… когда-нибудь. Я надеюсь.

Джинни в ответ смущенно улыбнулась и протянула руки, чтобы обнять его.

— Береги себя, — сказала она, крепко его обнимая.

— И ты себя.

Он легко поцеловал ее в щеку, махнул мне рукой и пошел по Хай-стрит, а мы с Джинни стояли, погруженные каждый в свои мысли, казалось, целую вечность.

— Что собираешься делать? — спросила Джинни, когда вдруг начал накрапывать дождь.

— Ничего. А ты? Встречаешься сегодня с Иэном?

Она подняла голову и пристально посмотрела мне прямо в глаза, при этом на лице у нее не было никакого выражения.

— Нет. Я ничего не собиралась делать.

— Если хочешь, давай ничего не делать вместе, — осторожно предложил я. Хоть мы и были не в том настроении, я все-таки хотел подчеркнуть, что не подкатываюсь к ней.

— Хорошо, — сказала она, кивнув как будто для того, чтобы подтвердить, что это просто дружба и ничего больше. Она даже взяла мою руку, чего никогда бы не сделала, если бы речь шла о чем-то другом. — Пожалуй, это самая лучшая идея, которая только может прийти в голову, Мэтт.

Ничего не делать не получилось, потому что Джинни вспомнила, что уже больше месяца не совершала свой еженедельный поход за продуктами из-за занятости на работе, и час, остававшийся до закрытия супермаркета, был единственным шансом для нее купить что-нибудь поесть на ближайшие несколько дней. В супермаркете Джинни напомнила мне Элен. Обе вели себя крайне нерационально: ходили по три раза по одному и тому же проходу, покупали замороженные продукты вначале, а не в конце и часто бросали что-то в тележку только из-за того, что им нравилось название. (Так Джинни купила бутылку розовой воды, потому что ей понравилось название и съедобные серебряные шарики, которые кладут сверху на торты и печенье, хоть она сказала, что не занимается выпечкой.)

Само собой, за сорок две минуты, которые мы провели в супермаркете, мы встретили наших бывших соучеников: Дэвида Кимбла (тогда: самый маленький ученик во всем выпуске; теперь: без сомнения, самый маленький водитель грузовика в стране) и Элизабет Кауэн (тогда: все думали, что она будет плохо переносить самолет всю оставшуюся жизнь; теперь: стюардесса в компании «Эйр Лингус»). Оба были удивлены, увидев нас с Джинни вместе спустя столько времени, и — надо ли говорить? — оба сделали неправильный вывод. Мы с Джинни предприняли такие неуклюжие попытки их разубедить, что, казалось, что мы просто врем от смущения. Потом мы, нагрузившись пакетами с едой, поехали к Джинни, и, пока она готовилась к своим занятиям на следующий день, я приготовил нам макароны. Мы откупорили бутылку вина, сели на пороге заднего крыльца, а потом просто пили вино и разговаривали, глядя в сад. Мы вспоминали прошлое и наши тогдашние планы на будущее, а еще мы говорили про то, что происходит у нас в жизни сейчас. Потом мы говорили про смерть Эллиота и про чувства, которые она у нас вызвала. Это был искренний, часто очень прямой разговор, который может возникнуть только между людьми вроде нас — старыми друзьями и бывшими любовниками: наши судьбы переплетались, а история наших отношений уходила так далеко в прошлое, что казалось, у нее нет начала. Настроение у нас было уже не таким грустным, зато более интимным, более рефлексивным — в такой атмосфере могло произойти все что угодно, но я знал, что ничего не произойдет. Это было совсем не то что в старые времена. Сейчас каждое действие имело свои последствия, и мы это понимали.

Я повернулся к Джинни и улыбнулся:

— Странно, да?

Она тоже улыбнулась.

— Ты и я сидим на заднем крыльце дома твоей мамы, — продолжал я. — Сколько раз мы уже вот так здесь сидели?

— Много. — Джинни поставила свой бокал на землю и перевела взгляд на дальний угол сада. — Я грущу по маме, понимаешь? — сказала она после паузы.

— Да. Само собой.

— Знаю. Так оно и есть. Я не уверена, что «грущу» — подходящее слово, Мэтт. Без нее я чувствую, что чего-то не хватает. Какой-то части меня больше нет. — Она снова подняла бокал. — Иногда я пытаюсь с ней разговаривать. Знаю, что это только в моем воображении, но это лучше, чем ничего. Я представляю себе, как мы сидим за кухонным столом и я рассказываю ей о своих новостях — про школу, про Иэна, про мое отношение к миру, — а она слушает. И от одной мысли, что она слушает, мне становится легче. Странно, не правда ли, что тебе становится легче только от того, что кто-то тебя слушает. Мама всегда умела выслушать. О чем бы я ни болтала, она слушала меня так, как будто это самое важное в жизни. А сейчас, когда ее нет, мне кажется, что все хорошее, что было в моей жизни благодаря ей, тоже ушло. — Джинни вздохнула. — Извини, — сказала она, поворачиваясь ко мне. — Я начинаю тебя доставать, да?

— Нет, — ответил я. — Ничего подобного. Я рад, что ты можешь говорить об этом со мной, только и всего.

Джинни улыбнулась:

— Конечно. Я могу говорить об этом с тобой. — Она посмотрела на меня с любопытством. — Вижу, ты хочешь меня о чем-то спросить. Спрашивай.

Я засмеялся.

— Ты права. Но это не столько вопрос, сколько… Я не знаю. Просто до сих пор никто, кого я знал — ну, с кем я был близок, — не умирал. Мои дедушки и бабушки умерли, когда я был еще маленьким, и после того никто не умирал, разве что какой-нибудь дальний родственник. Когда я встретил тебя тогда в «Кингс Армс» и ты сказала, что твоя мама умерла, я и понятия не имел, через что ты прошла.

— Понимаю, о чем ты. Пока мама не заболела, я тоже понятия об этом не имела. Всю жизнь были только я и она. Я никогда не видела отца и никогда не хотела его видеть. Поэтому, понимаешь, мы были как бы вдвоем против всего мира, и так должно было быть всегда — как это могло вдруг оборваться? Мама казалась мне вечной, я думала, что мы всегда будем вместе. И когда она сказала мне, что больна, это меня просто вырубило. В двадцать восемь лет я поняла, что мама не вечна и что мы не будем все время вместе… — голос Джинни задрожал.

— Успокойся, — сказал я. — Не надо расстраиваться.

— Ничего, — сказала Джинни, глубоко дыша. — Я в порядке, Мэтт. — Она улыбнулась. — Тебя не должно пугать, если кто-то расстраивается. Это естественно. Ты не можешь просто убежать или не делать чего-то лишь из-за того, что это тебя расстраивает. — Она засмеялась. — Тебе всегда не нравилось, когда я плачу при тебе, правда?

— Да, в общем, — тихо сказал я. — Но только из-за того, что я не знал, как тебя утешить.

— В этом все дело, — сказала она. — Иногда не надо утешений, иногда все, что тебе нужно, — это чтобы кто-то посочувствовал тебе.

— Не знаю, что бы я сделал, если бы кто-то из моих родителей умер. Да, я все время жалуюсь, как они меня раздражают, отравляют жизнь и так далее, но если бы их не стало, то мне бы их не хватало всю жизнь.

— Ты должен сказать им об этом. Хорошо во всей этой истории с мамой было только то, что я могла сказать ей, как я люблю ее, и что, когда придет время, она поймет, как много для меня значит.

— Знаешь, я думал об этом, — начал я. — Ты можешь не верить, но это правда. Я пытался представить себе, что я говорю своим родителям, как я их люблю и все такое, но не знаю… Вряд ли они бы поняли. Это классно, что у тебя так было с мамой, но мои и понятия не имеют, что делать с эмоциями. Да, мы любим друг друга и все такое, но вот сможем ли мы когда-нибудь сказать друг другу об этом? Не знаю… Наверное, для нас лучше, если мы не говорим про это. В смысле, для некоторых людей это хорошо, но для других…

Джинни улыбнулась.

— Понимаю, о чем ты. Такие отношения не возникают просто так, из ниоткуда. Думаю, мы с мамой были ближе друг к другу, чем обычные мамы и дочки, потому что у нас больше никого не было — только она и я.

— Иногда мне кажется, что я с самого детства ни разу нормально не разговаривал с папой. По крайней мере, в детстве мне хотелось с ним разговаривать, и если он не был занят на работе или в саду, то мы разговаривали. Но я помню, что чаще всего мы просто молча шли куда-то: он — большими шагами, а я безнадежно пытался за ним поспеть. Хоть это меня и утомляло, в его глазах была радость оттого, что я хотя бы старался.

— Твой папа любит тебя, я знаю, — сказала Джинни.

Я кивнул.

— И мама тоже.

Я опять кивнул.

— Ты, наверное, думаешь — зачем я это все тебе говорю?

Я кивнул еще раз.

— А говорю я это только по одной причине: как бы ты ни был уверен в чьей-то любви, всегда приятно об этом услышать.

Мы замолчали на некоторое время, наслаждаясь ситуацией. Я в первый раз подумал, как бы это было — снова поцеловать Джинни. Я подумал об Эллиоте и о том, что до сих пор не мог понять, что значила для меня его смерть. И наконец, я подумал о своих родителях и попытался представить себе жизнь без них. Многое из того, что говорила мне Джинни, было правильным. Мысль, что родители — неизменная часть твоей жизни, и они будут в ней всегда, безусловно обеспечивала определенный комфорт. Может быть, подумал я, нужно начать воспринимать мир, каким он есть, а не таким, каким я его хочу видеть? Но сколько я ни пытался представить свою жизнь без родителей, сколько ни старался вообразить дыру на том месте, где должны были быть они, у меня ничего не получалось.

В десять минут девятого я объявил наконец Джинни, что мне пора домой. Я помог ей вымыть тарелки, блюда и все остальное, что попалось мне под руку, когда я готовил, а потом сходил за своей курткой.

— Ну ладно, — сказал я, открывая входную дверь. — Мне, пожалуй, пора.

— Хорошо. — Джинни подошла ко мне и поцеловала в щеку. — Спасибо за сегодняшний день, Мэтт. Странно, что мы снова встретились по такому поводу, но мне было приятно.

Я улыбнулся и вышел из дома, потом двинулся по дорожке к воротам. Но, дойдя до ворот, я развернулся и подошел к Джинни.

— Я надеялась, что ты это сделаешь, — сказала она.

— Почему тогда ничего не сказала?

— Неуверенность, страх, немного ненависти к себе — обыкновенные подозреваемые. Я чувствовала то же самое, когда мы прощались в прошлый раз. Я должна была тогда что-то сказать, но ты знаешь, как это сложно. Не хочется ведь казаться глупой, да? Но я скажу сейчас, чтобы тебе не пришлось это говорить, да?

Я засмеялся.

— Так вот, Мэтт, я бы хотела, чтобы независимо от того, сколько ты здесь пробудешь, ты считал, что наша дружба восстановлена. Звони мне в любой момент — чтобы выпить вместе, пожаловаться друг другу или просто потусоваться.

— Конечно, я рад, если мы снова будем друзьями.

— Это не просто слова, Мэтт, — сказала Джинни с явной серьезностью в голосе. — Я этого правда хочу. Быть настоящими друзьями. И не только с тобой, но и с Гершвином. — Она обняла меня. — Мы могли придумать что-нибудь получше, чем просто разойтись в разные стороны. — Ее голос дрожал. — Мы должны были придумать что-то получше.

46

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Как дела?

Мэтт!

Пишу тебе короткое письмо просто узнать, как твои дела. Я волнуюсь за тебя с тех пор, как узнала твою новость. Знаю, ты не хочешь, чтобы я волновалась, но я ничего не могу с собой поделать. Просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке. На этой стороне пруда все без перемен. Работа слегка достала. (Но когда она не достает?) Сара все еще ночует на Адском диване (кстати, она ни разу не пожаловалась на то, какой он неудобный, а значит, либо она просто не хочет показаться невежливой, либо у нее стальной позвоночник), а мои родители собираются скоро приехать в гости. Я сообщила им, что мы с тобой расстались, и папа был счастлив, как победитель телеигры. Я тебе говорила, почему ты ему никогда не нравился? Потому что ты англичанин. А мой папа в жизни хорошего слова не сказал про англичан. Он говорит — я цитирую — «Они все делают, как будто им в задницу телеграфный столб засунули». По правде говоря, — ему не нравился ни один из моих парней. По-моему, что у отцов получается лучше всего, так это ненавидеть тех, с кем встречаются их дочери. Ну, мне пора сделать кое-какую работу (или хотя бы сделать вид, что я ее делаю).

Не вешай нос.

Как всегда с любовью,

Элен ххх

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Я

Элен!

Рад слышать, что ты в порядке, подружка, и что Адский диван не сделал Сару инвалидом, и что твой папа по-прежнему меня недолюбливает. Ну а кроме всего этого, спасибо за все остальное в твоем письме и за телефонный звонок. Я на самом деле в порядке. Гершвин, Джинни и я ходили сегодня на кладбище, где похоронен Эллиот, и у меня было странное чувство, совершенно некомфортное. Понятия не имею, чего мы хотели достичь своим походом на кладбище. Странно, что в тяжелые моменты, когда не знаешь, как действовать, чаще всего действуешь, как в каком-нибудь телесериале. Но мы вовремя остановились и поехали в бар. Кажется, этот день стал для нас поворотным моментом. Думаю, мы снова будем друзьями, и это меня радует. В любом случае, ты тоже не вешай нос и постарайся поберечь нервы, когда приедут твои родители.

С любовью,

Мэтт.

47

Соблюдая данное друг другу слово, мы с Джинни поддерживали отношения. Началось все с визитов в «Кингс Армс» почти перед самым закрытием — Гершвин тоже присоединялся, когда мог, — и постепенно перешло к походам в кино и ужинам посреди недели и в конце концов к самому главному элементу дружбы: мы просто могли зайти к друг другу без всякой причины — лишь для того, чтобы поговорить, выпить кофе и выкурить по сигарете. Иногда к нам присоединялся Иэн, иногда Зоя, но чаще всего мы были втроем, и — не без некоторого колебания я признаю — это напоминало прежние времена.

Однажды во вторник вечером, почти через три недели после восстановления нашей дружбы, когда мы втроем сидели в «Кингс Армс», хорошо проводя время вместе (ну, на самом деле я жаловался на жизнь со своими родителями, Джинни жаловалась на свою работу, а Гершвин жаловался и на жизнь, и на работу), в баре объявили, что сейчас начнется еженедельная музыкальная викторина. Мы уже участвовали в такой викторине неделю назад и кайфовали с начала и до конца. В музыкальных викторинах английских баров есть что-то неизмеримо приятное. Они словно доказывают, что в том, чтобы знать, в каком году «Секс пистолз» подписали контракт с фирмой «ИэМАй», есть какой-то смысл, и только они предоставляют возможность назвать всех пятерых участников «Мьюзикал Ют». Я был наверху блаженства, когда Джинни и Гершвин восхищенно смотрели на меня во время задания, когда нужно было вспомнить следующую строчку песни, а я помнил не только строчку, но и весь текст песни «Уэм!» «Клуб тропикана». Это был для нас момент настоящего единения. Моей специальностью были хиты восьмидесятых, Джинни знала почти все ответы по современной музыке, а Гершвин отлично знал все остальное. Мы действовали, как хорошо смазанный автомат по продаже музыкальных сувениров.

В середине викторины, когда мы с Гершвином склонились над Джинни, которая, выполняя свою роль держателя карандаша, записывала ответы, неожиданно появился Иэн. Я вдруг почувствовал себя виноватым. С того дня, когда мы сидели на пороге заднего крыльца и я подумал о том, чтобы поцеловать Джинни, мне все труднее и труднее было не думать о ней «в этом смысле». Это меня злило, потому что почти в тридцать лет я надеялся, что наконец-то могу контролировать свою «темную» сторону, и мысль о том, что я сохну по женщине, у которой есть мужчина, расстраивала меня. Хуже всего, что мне до сих пор нравилась идея о том, чтобы теперь, когда прошло столько времени, мы с Джинни можем быть просто друзьями, не залезая друг к другу в постель. Мне казалось, что мужчина, которому почти тридцать лет, должен быть в состоянии поддерживать платонические отношения со своей бывшей девушкой или не совсем девушкой. Знание того, что из нас двоих только я борюсь с соблазном, меня нисколько не утешало. Несмотря на дружескую нежность, Джинни ни разу не дала мне повода подумать, что она хочет, чтобы между нами что-то произошло. И зачем ей это было нужно? В отличие от меня у Джинни были все святые дары тридцатилетнего возраста: нормальная работа, собственный дом и мужчина, с которым могло получиться что-то серьезное.

— Привет! — сказала Джинни, вставая, чтобы поцеловать Иэна. — Какой приятный сюрприз.

— Точно, — сказал он, возвращая ей поцелуй, затем посмотрел на нас с Гершвином и спросил:

— Все в порядке, парни?

— Чему я обязана такой радостью? — спросила Джинни, пододвигая Иэну стул, чтобы он сел.

— Боюсь, плохой новости, — ответил он, садясь.

Джинни недовольно фыркнула. Странно было видеть ее в роли чьей-то недовольной девушки. Так как она всегда была для меня скорее другом, чем девушкой, таких моментов у нас с ней не было, но, судя по мрачному выражению ее лица, это получалось у нее очень хорошо.

— Я пойду к стойке, — сказал Гершвин, и мы с ним обменялись взглядами школьников, смысл которых был «Не хотел бы я сейчас быть на его месте».

— Купить тебе чего-нибудь выпить? — спросил Гершвин у Иэна, вставая из-за стола.

— С удовольствием бы, но я совсем ненадолго: слишком много работы.

— Великолепно, — раздраженно произнесла Джинни.

— Послушай, крошка, — сказал Иэн. — Я постараюсь компенсировать это.

— Ты еще не рассказал мне плохую новость.

— Э… — смущенно прервал их Гершвин. — Джинни, ты будешь то же самое?

— Нет, спасибо. Мне двойную водку с тоником, если не возражаешь.

До этого она заказала только полстакана сидра и пила его весь вечер.

— Без проблем, — ответил Гершвин и быстро исчез.

Я тоже поднялся и пробормотал, повернувшись к Джинни:

— Мне лучше пойти и помочь приятелю, а?

Затем я махнул рукой Иэну и испарился вслед за Гершвином.

— Что, по-твоему, все это значит? — спросил я своего компаньона, как только мы оказались на безопасном расстоянии от нашего столика.

— Не знаю, приятель, но что бы это ни было, ему не позавидуешь.

К тому времени, как мы вернулись, Иэн уже ушел, а Джинни вся кипела от негодования, как может кипеть только девушка, с которой плохо обошелся ее парень.

— Где Иэн? — спросил я. — Не может быть, чтобы он так быстро ушел.

— Но он все-таки ушел.

— Милые бранятся? — спросил Гершвин.

— Ну, можно и так сказать. Каждый год моя подруга по университету Адель празднует день рождения в своей шикарной лондонской квартире. Это всегда грандиозно, и все, кто с нами учился, приезжают.

— И что? — спросил я.

— А вот что. — Джинни недовольно посмотрела в мою сторону. — Каждый год я езжу туда, чтобы встретиться со всеми, и каждый год я чувствую себя дерьмово из-за того, что у них у всех все великолепно. Адель работает в галерее, и ее парень — чуть ли не криминал, но из высшего света и с кучей денег. Ее лучшая подруга номер один, Лиз, работает арт-директором какого-то крутого рекламного агентства в Сохо, ее парень — диктор на телевидении, а ездит она на большой черной спортивной машине…

— «Феррари» или «порше»? — опрометчиво спросил Гершвин.

— Не знаю! — огрызнулась Джинни. — Разве это главное? — Она выдохнула воздух. — Извини, Гершвин. На чем я остановилась? А, ну про эту я все рассказала, а потом идет лучшая подруга Адель номер два, Пенни, которая замужем за банкиром, у которой двое великолепных ребятишек, дом в Лондоне и коттедж в Корнвелле, а кроме всего этого, прошлым летом она выставляла свои рисунки в галерее «Серпентайн». И вот, наконец, я.

— Тебе в самом деле нравятся эти люди? — спросил я.

— Я их не выношу. Я их и в университете терпеть не могла.

— Зачем тогда ты ездишь?

— Потому что не приехать — это все равно, что признать свое поражение. Они и так смотрят на меня снисходительно «О, бедняжка Джинн!», и пусть бы они свое сочувствие засунули себе в…

— Подожди, — перебил Гершвин тоном священника. — Не надо так.

— В этом году все должно было быть по-другому. Во-первых, я собиралась сказать им все, что я о них думаю, а во-вторых, я планировала приехать со своим очень привлекательным парнем, чтобы повыделываться перед ними. Я давным-давно попросила Иэна поехать со мной, и он обещал, а вот теперь я должна выслушивать все его оправдания и ехать одна.

— Ну, работа есть работа, так ведь? — спросил я, пытаясь быть голосом разума.

Но Джинни была не в том настроении, чтобы слушать голос разума, и только злобно посмотрела на меня.

— Это просто идея, — начал Гершвин. — Но мы могли бы поехать с тобой. Быть твоими телохранителями. Мэтт может сказать, что он суперизвестный музыкальный продюсер и может весь вечер бросаться именами суперзвезд.

Я перебил его:

— А Гершвин может сказать, что он пилот.

Джинни попыталась подавить усмешку, но у нее ничего не вышло:

— Мне всегда нравились пилоты. Они такие сексуальные.

— Да, еще бы, — сказал Гершвин. — И я не только всегда хотел быть сексуальным, но я еще всегда хотел научиться управлять самолетом. Я могу соврать, что прилетел из самого Сингапура, чтобы присутствовать на этой вечеринке с тобой.

— А кто тогда буду я? — спросила Джинни, включаясь в нашу игру. — Я всего лишь учитель.

— В этом и есть вся прелесть нашей затеи, — увлеченно произнес я. — Ты будешь просто собой. Гершвин и я — два твоих спутника, которых ты встретила в отпуске на Барбадосе и которые соперничают за тебя. Это будет так прикольно. Адель и все ее стильные подруги задохнутся и умрут от зависти, когда узнают, что ты смогла закрутить с двумя такими парнями, как мы.

Джинни захихикала и обняла меня за пояс левой рукой, а Гершвина — правой.

— Спасибо, ребята, но такого не надо. Уж если на то пошло, я хочу оставаться собой. Хотя, я бы хотела, чтобы вы поехали со мной, но только если вы тоже будете самими собой. Я в последний раз позволю ей унизить меня перед ее стильными друзьями, а потом пойду в ванную, нарыдаюсь как следует, соберусь с силами, скажу: «До свидания» — и больше никогда их не увижу. Что скажете? Это будет уже в следующий уикенд. Согласны?

— Один за всех, и все за одного, — бодро произнес Гершвин.

— Я полечу как ракета, — присоединился я.

— Хорошо, договорились, — сказала Джинни, поднося ко рту свой нетронутый стакан с водкой, как будто она собиралась выпить его одним глотком. — Значит, Лондон.

48

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Новые начинания

Мэтт!

Я должна тебе кое в чем признаться. В пятницу после работы у нас с Сарой была еще одна ночь развлечений. Мы выпивали и веселились всю ночь — и это было классно. Ну, короче говоря, я познакомилась с парнем. И неизбежное произошло. Но я больше его не увижу.

С любовью,

Элен.

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Ты где?

Мэтт!

Уже больше суток, как я сообщила тебе свою новость номер один. Ты где? Напиши мне, чтобы я могла успокоиться, убедившись, что ты из-за этого не обиделся на меня.

Элен ххх

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Ты где?

Мэтт, если ты не отвечаешь мне из-за того, что я тебе написала, тогда… тогда… ты не такой, как я думала.

Элен ххх

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: За что я не люблю мужчин

Прочитай… мое… письмо… внимательно… СМИРИСЬ С ЭТИМ, МУДИЛО! С любовью,

Элен ххх

49

Мы приехали в Лондон в субботу утром. Всего пару дней назад участие Гершвина в этом мероприятии еще висело на волоске, потому что у него с Зоей уже была запланирована поездка на уикенд к ее родителям. Но он смог отвертеться, пообещав увеличить долю своего участия в домашних делах с двадцати процентов до пятидесяти — как это должно быть у идеальной пары — и в следующие выходные организовать «что-нибудь приятное» для Зои.

А для меня эта вечеринка стала просто целью существования. Возможность сделать что-то новое в компании новых для меня людей, я подозреваю, увлекла меня прежде всего потому, что почти всю неделю я помогал отцу наводить порядок в гараже, ездил вместо мамы в супермаркет за продуктами и пытался смириться с новостью Элен о том, что она встречалась с кем-то еще. Она была, конечно, права в том, что надо двигаться дальше. Чем больше мы тянули бы время, тем хуже было бы для нас. Конечно, меня больше порадовало бы, если бы я сам продвинулся дальше, чем Элен (с Джинни, например?), но так оно всегда происходит. Поэтому я решил не отвечать сразу на ее письмо. Я не хотел написать что-нибудь глупое, о чем потом бы жалел.

В Лондоне мы первым делом поехали в наш отель — «Рембрант Корт», недалеко от Оксфорд-стрит. Адель, подруга Джинни, говорила, что мы могли бы спать у нее на полу или на диване, но так как мои воспоминания о ночах, проведенных на Адском диване, были еще слишком свежи, я предложил остановиться в отеле. Однако Джинни не хотела в таком декадентском стиле транжирить свои деньги, заработанные упорным трудом. В конце концов мы нашли компромисс: мы с Гершвином забронировали двухместный номер и предложили Джинни диван, если он там будет.

— Вы это серьезно? — спросила Джинни, услышав наше предложение.

— Да, — в один голос ответили мы.

Распаковав вещи, мы совершили налет на минибар и поглотили смехотворно дорогие орешки и безалкогольные напитки, а потом отправились на улицы Лондона, твердо намереваясь провести ближайшие несколько часов как настоящие туристы. Хоть я и жил в Лондоне целых пять лет после университета, я никогда не делал того, что обычно делают в Лондоне туристы, и подумал, что сейчас для этого самое время. Сначала мы прогулялись вдоль Темзы до Южного берега, где оказались в толпе юных скейтбордистов, и Гершвин дал одному из них фунт за то, чтобы проехать на его доске. Затем мы провели разведку в Национальной портретной галерее, где Джинни купила открытку с портретом Одри Хэпберн[17] для Иэна, который снова был у нее на хорошем счету.

После этого мы пошли на Трафальгарскую площадь и поели мороженого, а Джинни завела разговор с бездомным стариком, который утверждал, что правительство подготовило заговор с целью украсть с площади всех голубей. Наконец мы оказались в баре на Карнаби-стрит, где я часто бывал после работы. Мы сидели там несколько часов, пили водку, просматривали субботние выпуски газет и смеялись над модными типами студенческого вида с дебильными прическами и в дурацких ботинках, которым было слегка за двадцать. Мы вернулись в отель уже вечером, такие пьяные, уставшие и равнодушные ко всему, что без разговоров легли на свои кровати и уснули, как младенцы. В восемь мы проснулись, приняли душ и приготовились идти к Адели. Без пятнадцати девять мы уже были готовы.

Мы успели дойти только до вестибюля отеля, когда Джинни вдруг остановилась и сказала:

— Знаете что? Мне как-то неохота тащиться куда-то в Белсайз парк[18] на какую-то вечеринку, которая мне отвратительна, только ради того, чтобы выказать свое презрение людям, которых я терпеть не могу, пытаясь этим сказать то, что мне и говорить-то лень.

— Я так рад это слышать, — сказал Гершвин. — Потому что тоже думаю, что не стоит никуда идти. Я еще не протрезвел и так устал, что глаза сами закрываются, а кровать в номере такая удобная. А можем мы просто позвонить этой Адели и обругать ее по телефону?

— Хорошая идея, сэр, — сказал я, вместе со всеми признавая свое поражение. — Вы оба правы. Знаете, я надеялся, что эта вечеринка поможет мне успокоиться по поводу того, что моя бывшая девушка начала встречаться с кем-то еще. Но это все самообман. Давайте поднимемся в номер, закажем ужин, обругаем по телефону Адель и устроим собственную вечеринку.

Я посмотрел на Гершвина, Гершвин посмотрел на Джинни, а Джинни посмотрела на меня. Мы расхохотались, сделали поворот кругом и направились к нашему номеру.

Спустя двадцать минут мы уже спали: Гершвин на своей двуспальной кровати, Джинни на моей односпальной, а я на Адском диване этого отеля.

50

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Парень в баре

Элен!

Спасибо за все твои спонтанные и слегка сумасшедшие письма. К твоему сведению, я не отвечал, потому что не знал, что сказать. Думаю, что случайные парни в барах — это признак того, что жизнь продолжается. Что-то внутри меня хочет ревновать, и у этого что-то довольно внушительные размеры, надо сказать. Но оставшаяся часть меня понимает, что когда-то это должно было случиться, так ведь?

Мэтт ххх

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Старый друг

Мэтт, твое письмо напомнило мне, почему я в тебя влюбилась. Кто еще может сделать такие выводы, как ты? Иногда ты такой чувствительный, что кажется, будто ты наполовину девушка. К твоему сведению, Случайный Парень Из Бара, кроме «всего прочего» (о чем, я знаю, ты не хочешь, чтобы я писала), еще и не умел целоваться. Помнишь, как мы с тобой попали под дождь, возвращаясь от Александры, почти сразу после знакомства, и начали целоваться в дверях, пока пережидали дождь? Так вот, тому поцелую можно дать «одиннадцать» по десятибалльной шкале, а этому, в лучшем случае, «два».

Элен ххх

51

— Мэттью! — закричала снизу мама. — Тебя к телефону!

— Хорошо, — крикнул я в ответ из убежища своей комнаты. — Сейчас подойду. А кто это?

— Гершвин!

— А что он хочет?

— Понятия не имею! — прокричала мама. — Но если ты сейчас же не спустишь свою попу с лестницы, то так никогда и не узнаешь, потому что я повешу трубку!

Дело было в понедельник после нашей поездки в Лондон, и я все еще лежал в постели — отходил от алкоголя и Адского дивана. Несмотря на все это, я собирался подойти к телефону и перекрикивался с мамой только потому, что по различным эпизодам из своей юности знал, как маму раздражают подобного рода беседы с плодом ее чрева.

Рискуя показаться неблагодарным и эгоистичным, я должен все же сказать, что, по-моему, мама была сама виновата. Знаю, что это звучит несколько грубо, но давайте разберемся. Вот ваши родители. Вы их нежно любите, потому что они дали вам жизнь и все, что вам нужно, и они обычно тоже вас любят. Но эти же самые люди знают, что все хорошее, что они сделали вам, дает им Власть: Власть залезать к вам под кожу, чего никто больше в мире не делает; Власть находить все кнопки, которые вы хотите утаить от мира и Власть нажать на все эти кнопки одновременно, гарантируя тем самым, что это внешне безобидное действие приведет вас в ярость. Родители хорошо знают, что делают. Для них это как спорт, как развлечение от скуки. И когда доведение родителями своих детей до сумасшествия станет олимпийским видом спорта, моя мама взойдет на пьедестал почета, и под звуки гимна ей вручат золотую медаль.

Вот почему я ее доставал.

Из мести.

Понимаю, что все это мелко. Но я считал, что это самооборона, и, кроме того, папа рассказывал мне, что мама точно так же вела себя с бабушкой, когда та была еще жива.

Все началось с мелких замечаний по поводу общей неопрятности моего вида, но постепенно эти замечания становились все менее и менее тонкими, пока однажды мама не перешла на крик, и слова «Ты никуда не пойдешь, пока не приведешь в порядок свой внешний вид и не уберешь свою комнату» не слетели с ее губ. Я не мог поверить своим ушам. Моя комната была безукоризненна. Благодаря каким-то инструментам, находящимся вне моего контроля, моя жизнь превратилась в фильм о взрослении, прокрученный наоборот.

Я знал, что мама меня любит, но, видимо, тот факт, что ее двадцатидевятилетний сын живет дома, постепенно утрачивал новизну. В глубине сознания она начинала серьезно волноваться о том, что я чувствую себя здесь слишком уж комфортабельно и поэтому, может быть, вообще не захочу уезжать.

Как если бы.

Это было не навсегда.

На самом деле до моего отъезда оставалось всего шесть недель.

Но все шло так, что…

У меня появилось чувство…

Что ближайшие шесть недель…

Станут самыми долгими неделями в моей жизни…

Поэтому мне понадобилось столько времени, чтобы подойти к телефону.

— Привет.

— Э-э… Привет, — сказал Гершвин.

— Все в порядке, приятель?

— Да, я в норме. Я не помешал тебе, а?

— Нет. Я просто пытался разозлить маму. Это все.

— Ладно. Я просто спросил.

— Итак, что я могу для вас сделать?

— Оказать услугу, — осторожно сказал Гершвин.

— Большую услугу?

— Ну, ростом чуть повыше колена.

— Не понимаю, о чем ты.

— Моя мама только что позвонила и сказала, что едет в Норвич приглядывать за моей тетей, потому что она сломала ногу или что-то подобное. Она не знает, сколько там пробудет, а это значит, не сможет сидеть с Шарлоттой. Вообще она ходит в детский сад несколько дней в неделю, но завтра у нее выходной…

— Ты просишь меня посидеть с ней? — недоверчиво спросил я.

— Ты бы очень помог нам с Зоей. Я был бы тебе очень обязан. Тебе просто надо приехать к половине девятого, когда Зоя уходит на работу. Она даст тебе инструкции и все такое и вернется около пяти.

Я задумался о том, что лучше: провести день в компании четырехлетнего ребенка или провести день в компании моей мамы?

— Без проблем, — сказал я уверенно. — Мне все равно нечем заняться. А тут хоть какое-то развлечение.

— Ты точно согласен? — спросил Гершвин. Думаю, он чувствовал себя слегка виноватым. — В смысле, мы можем отдать ее в детский сад на всю неделю, если ты не хочешь.

— Не смеши меня. Мне почти тридцать, у меня диплом по компьютерам, и я думаю, что уж за своей-то крестницей смогу присмотреть.

52

— Привет, Мэтт, — сказала Зоя, открывая мне дверь. — Или я должна называть тебя «Временный папа»? — Она поцеловала меня и провела в комнату.

— Привет, Зоя, — ответил я. — Я готов принять на себя все, что Шарлотта захочет в меня бросить — кукурузные хлопья, плюшевых медведей… И так далее.

— Она очень послушный ребенок. Она будет вести себя как ангел. Правда, дорогая?

Шарлотта вошла в комнату и посмотрел на меня с совершенно бесстрастным видом, а затем подняла глаза на свою маму.

— Чем ты хочешь сегодня заняться, Шарлотта? — спросил я.

Она пожала плечами.

— И то ладно, — сказал я. — Я что-нибудь придумаю, хорошо?

Зоя наклонилась к ней:

— Ты не хочешь пойти и убрать игрушки в своей комнате?

Шарлотта исчезла в дверях, оставив меня наедине с Зоей.

— Итак, — сказала она, протягивая мне список. — В холодильнике куча всяких продуктов, и я здесь написала, что она, скорее всего, захочет на обед. Иногда она может передумать, но не иди у нее на поводу. Здесь мой рабочий телефон и мой мобильный и телефон Гершвина — на всякий случай.

Я посмотрел на список.

— Вы разрешаете ей смотреть телевизор?

— Да, но не больше часа за один присест. Иначе она становится похожа на зомби.

Зоя извинилась и ушла заканчивать свои приготовления к работе. Стоя в гостиной, я рассматривал фотографию Гершвина, Зои и Шарлотты на стене. Мне было странно, как мои ровесники могут играть в эту игру — «мама-папа-дочка». Но еще более странным для меня было осознавать, что Гершвин на фотографии — в роли отца и мужа — это тот же самый Гершвин, которого я знал еще ребенком и который мог запросто напукать в классе.

— Ну хорошо, — сказала Зоя, взяв Шарлотту на руки и донеся ее до входной двери. Она обняла ее, поцеловала и поставила на пол. — Хорошо веди себя с дядей Мэттом, поняла?

Присматривать за Шарлоттой в первой половине дня оказалось делом несложным. Четыре года — это такой возраст, когда ребенок уже сам может себя развлекать, и все, что требовалось от меня, так это время от времени среагировать на ее просьбу попить и следить за тем, чтобы она не начала делать что-нибудь опасное. На обед я отвез ее к своим родителям, и им обоим это доставило радость — до такой степени, что мы с мамой даже не ругались. Наблюдая за тем, как папа разговаривает с Шарлоттой, я удивлялся той легкости, с которой у него это получалось. После обеда, в соответствии с режимом дня, Шарлотте полагалось поспать, и я отвез ее обратно. Когда через час она проснулась, мы немного поиграли в «Голодного бегемота» и посмотрели телевизор. Около четырех часов ей это надоело, и тут я понял, что воспитывать детей не так просто, как кажется на первый взгляд. Шарлотта бралась за что-то, и уже максимум через десять минут ей это надоедало, и нужно было как-то ее развлекать. Я ходил по дому в поисках вдохновения.

В свое время Гершвин был фанатом музыки, и в его коллекции были около тысячи виниловых пластинок. Но в квартире их нигде не было видно, хоть в его стереосистеме и был проигрыватель. Я заметил несколько компакт-дисков, но смерть винила и вступление Гершвина во взрослый мир, должно быть, совпали с потерей интереса к музыке: эти диски были барахлом. Я уже наблюдал подобное в своих друзьях: подростками и в юности они были страстными меломанами, а потом вдруг из-за работы у них не оставалось времени на то, чтобы слушать музыку. Потом они женились или начинали жить вместе со своими подругами, и их коллекции пластинок или депортировались домой к родителям, или отправлялись на чердак, потому что не вписывались в интерьер. Я предполагал, что пластинки Гершвина на чердаке, потому что его отец превратил комнату Гершвина в свой кабинет, как только тот съехал. Понимая, что таким образом можно и просветить, и временно развлечь Шарлотту, я принес из спальни Гершвина и Зои стул и с его помощью добрался до чердака, одновременно стараясь посматривать за Шарлоттой — что было довольно сложным делом. Лазая по чердаку, я покрылся слоем грязи и пыли, но в конце концов был вознагражден за свою интуицию. Среди обломков юности Гершвина — старого компьютера «Коммодор 64», лежащего, однако, в упаковке, игровой приставки, нескольких пар кроссовок и большой коллекции книг о Второй мировой войне — лежали и пластинки. Они были упакованы в аккуратно подписанные коробки, и было видно, что к ним не прикасались годами. Я взял одну из коробок и слез с чердака, чтобы показать ее Шарлотте.

— Знаешь, что это? — спросил я ее.

— Нет.

— Пластинки.

— А для чего они?

— Ты знаешь, что такое компакт-диски?

Она кивнула.

— Ну, раньше вместо дисков были пластинки.

Заинтригованная, Шарлотта попыталась вытащить пластинку из коробки, но у нее это не получилось, и тогда я сам достал ее и протянул ей.

— Знаешь, кто это? — спросил я, показывая на обложку.

Она покачала головой.

— Ты когда-нибудь слышала про Майкла Джексона?

Она кивнула, но, может быть, просто для того, чтобы мне угодить.

— Вот этот альбом называется «От стены», и это Майкл Джексон до того, как он начал выпускать всякое барахло. Послушаем ее?

Шарлотта начала возбужденно пищать во весь голос. Так как она не была такой оживленной с того момента, как ушла ее мама, я решил, что это хороший знак и надо пользоваться моментом. Я собирался поставить только одну песню, но мы в конце концов послушали всю первую сторону. Шарлотта была поражена. Когда началась песня «Не останавливайся, пока не получишь, сколько надо», Шарлотта начала скакать на диване, как миниатюрная диско-дива, и заставила меня проиграть эту песню четыре раза.

В середине песни «Она ушла из моей жизни» позвонили в дверь, и я уменьшил громкость.

— Это мама? — спросила Шарлотта. — Может быть, она тоже захочет потанцевать.

Я взглянул на часы. Было рановато и для Зои, и для Гершвина. Я с тревогой подошел к домофону — я был почти уверен, что это кто-то из соседей пришел жаловаться на громкую музыку и кошачий концерт в исполнении четырехлетнего ребенка.

— Алло? — сказал я, нажав кнопку.

— Привет, Мэтт. Это Джинни. Можно войти?

— Конечно, — сказал я и нажал на кнопку открытия двери.

Время, остававшееся до того, как Джинни постучала в дверь квартиры, я потратил на размышления о том, как она узнала, что я здесь.

— Привет, проходи, — сказал я, открывая ей дверь.

— Привет.

— Как ты узнала, что я здесь?

— Я позвонила твоим, и они рассказали, чем ты занят. Я не могла противостоять соблазну посмотреть на тебя в роли няни… — Она остановилась, потому что в коридор вышла Шарлотта.

— Это Шарлотта? — спросила Джинни, подошла к ней и присела. — Меня зовут Джинни. Мы дружим с твоими папой и мамой.

— Мне четыре года, — сказала Шарлотта.

— Какая молодчина, да? — Джинни с ликованием посмотрела на меня, как будто я тоже нес какую-то ответственность за существование Шарлотты.

— Посмотри, что мы делали, — сказала Шарлотта и потащила Джинни за руку в гостиную. — Дядя Мэтт, поиграй еще эту пластинку, мы под нее сейчас танцевали.

Я сделал, что она попросила. Мы послушали пластинку три раза подряд, и все это время Шарлотта прыгала вверх и вниз, используя диван как трамплин.

Остаток этого дня до прихода Зои войдет в мою автобиографию как один из самых счастливых моментов в жизни. Втроем мы послушали «Виновна» Барбары Стрейзанд (думаю, это была пластинка мамы Гершвина), «Знак времени» Принца, пропустив песню «Если бы я была твоей девушкой», потому что я посчитал, что Шарлотте рано еще слушать ее концовку, альбом «Брейкданс» — как напоминание о старых временах — и два сингла «Дюран Дюран», чтобы Шарлотта гордилась своим культурным наследием. Когда в начале седьмого Зоя вернулась домой, она увидела такую картину: я, Джинни и Шарлотта лежали на полу в гостиной, глядя в потолок и имитируя руками игру на гитаре под величественные звуки «У наблюдательной вышки»[19] в неповторимом исполнении Джимми Хендрикса[20] с принадлежащей Гершвину виниловой пластинки «Лучших песен» Хендрикса.

— И давно вы этим занимаетесь? — спросила Зоя.

— Шарлотта знакомится с коллекцией пластинок Гершвина, — пояснила Джинни.

— Что вы слушали? — спросила Зоя.

— Крутую музыку! — закричала Шарлотта во весь голос.

— Откуда она знает такие слова? — полюбопытствовал я.

— Гершвин научил ее словам «крутой» и «фуфло», — сказала Зоя. — Он сказал, что хочет воспитать у нашей дочери хороший вкус. И, по его мнению, лучший способ приобрести хороший вкус — это знать, что «круто», а что «фуфло». — Она взъерошила волосы Шарлотты. — Ну а что такое крутая музыка?

Лицо Шарлотты стало серьезным, и она попыталась вспомнить преподанный ей сегодня урок, но потом небрежно повела плечами, как бы говоря, что это все неважно.

— Крутая музыка — это «От стены» Майкла Джексона, — сказал я от имени Шарлотты.

— И еще Элвис, «Лучшие песни Барри Уайта», первый альбом «Калче клаб» и «Каджагугу», — добавила Джинни.

— А что фуфло?

— Папа, — сказала Шарлотта.

Мы с Джинни задержались еще на некоторое время и ушли без пятнадцати семь. Я совершенно не хотел идти домой и провести остаток вечера у телевизора со своими родителями.

— Не хочешь зайти в «Кингс Армс» выпить? — спросил я Джинни, когда мы шли по Уэйк-Грин-роад.

— Только если недолго, — ответила она. — Иэн должен прийти ко мне в семь. Мы, наверное, пойдем куда-нибудь поужинать. Если хочешь, можешь пойти с нами.

— Нет, нет, нет, — ответил я чересчур эмоционально. — Я только хочу чего-нибудь выпить.

53

— Итак, твои тебя достали? — спросила Джинни, когда мы с пивом в руках сели за столик в пустом баре.

— Ну, можно и так сказать, — ответил я и глотнул пива. — Я уже думаю о том, чтобы поехать в Австралию раньше.

— Ты это серьезно? Не может быть, что все так плохо.

— Может, — сказал я уверено и рассказал Джинни про то, что не могу выйти из дома, пока не приведу в порядок свой внешний вид и не уберу свою комнату.

— Не может быть! И она это сказала?

— Это ее слова, — печально подтвердил я.

— Для человека в твоем возрасте жить с родителями противоестественно. Даже некоторое время. Я даже думаю, это, наверное, незаконно! — Она попыталась подавить смешок. — Но ты ведь это не всерьез насчет Австралии, а?

— Конечно, всерьез. Это было бы только на несколько недель раньше, чем я планировал. Уверен, что они поселят меня в отеле, если я попрошу. И, с другой стороны, я понимаю, почему мои родители раздражаются: я нарушаю их уклад жизни. Мы сделали вместе все, что только могли, и, может быть, мне лучше уехать теперь, пока мы еще не перестали разговаривать друг с другом.

— А как же мы?

— Что мы?

— Ты, я и Гершвин. Я думала, мы теперь друзья. Настоящие, а не фальшивые.

— Да, конечно, — сказал я. — Вы оба можете приехать ко мне в Австралию, когда захотите. Компания должна снять для меня хорошую квартиру. Там будет достаточно места, так что ты можешь приехать вместе с Иэном.

— Разве тебе плохо здесь с нами?

— Хорошо. Но возьми к примеру этот вечер. Гершвин и Зоя сидят дома, у тебя свидание с Иэном…

— Я же предложила тебе пойти с нами.

— И я отказался. Я не хочу быть третьим лишним, большое спасибо. На самом деле все будет нормально. У меня просто будет больше времени на то, чтобы обосноваться в Австралии.

Она слабо улыбнулась:

— А что могло бы заставить тебя остаться? Миллион фунтов?

— Больше.

— Два миллиона фунтов плюс я покажу тебе свою грудь? — Джинни захихикала.

— Как насчет двух миллионов, но я верну тебе пятьсот тысяч, чтобы оставить твою грудь в покое.

Джинни засмеялась.

— А если никаких миллионов, но ты можешь бесплатно переехать в свободную комнату у меня в доме?

Последовала долгая пауза.

— Ты шутишь, так ведь?

— Я абсолютно серьезно. С чего бы это мне шутить? Тебе ведь нужно где-то жить, правда?

— Да.

— Ну вот, — сказала она кратко. — Проблема решена.

— Ты уверена? Или это в тебе говорят три глотка пива после трудного дня?

Она захохотала.

— Думаю, и то и другое. Встретиться с тобой и Гершвином на его дне рождения — это было так странно. А уже на следующий день я просачковала работу. А теперь прошло несколько недель, и я почти каждый вечер сижу с вами в баре. Мне нравится такой элемент случайности в жизни. Это классно. — Она остановилась и глотнула еще пива. — Помнишь, как однажды во время экзаменов родители Бев куда-то уехали и оставили ее присматривать за домом, и мы все неделю жили у нее? И мы тогда еще говорили, что при первой возможности найдем большой дом и поселимся в нем все вместе, как «Манкиз»[21]. И вот такая возможность появилась. Гершвин с Зоей и Шарлоттой тоже могут поселиться у меня.

— А как насчет Иэна?

— Что насчет Иэна?

— Он не будет возражать?

— Возражать против чего? Против того, что старый школьный друг некоторое время поживет у меня в свободной комнате? Конечно нет.

Я задумался.

— Но ты позволишь мне заплатить за комнату?

— Никакой платы, я же сказала. Ты можешь покупать в супермаркете продукты на двоих, и это будет твоя плата, если хочешь.

Я снова задумался.

— И ты уверена, что ты уверена?

— Конечно, — убежденно сказала она. — Иэн — он как бы самый спокойный человек в мире. Я могла бы поселить у себя стриптизера, и он бы сказал «Отлично, крошка». В любом случае это мой дом, и я делаю в нем все, что хочу.

Похоже, Джинни саму забавляла ее решительность.

— Но у нас будут правила, — произнесла она таким голосом, как будто хотела сказать: «Я пытаюсь быть строгой». — В молодости у меня уже было несколько кошмарных соседей, особенно мужчин.

— Какие правила ты имеешь в виду?

— Самые общие. Не оставлять стирку в ванной больше чем на двадцать четыре часа.

— Хорошо.

— Не оставлять огрызок туалетной бумаги на вертушке.

— Хорошо.

— Не бросать вонючих мужских носков в комнатах общего пользования.

— Хорошо.

Джинни молчала, но было видно, что она пытается придумать еще правила.

— Это все? — на всякий случай спросил я.

— Да, — неуверенно ответила она. — Кажется, все.

— Хорошо. У меня тоже есть правила, вернее, одно.

— Ты не имеешь права придумывать правила, наглец. Ты — квартирант. — Она захихикала, зевнула, потом сказала: — Ладно, валяй. Что у тебя за правила?

— Не сушить женских трусов или лифчиков на батарее, — четко проговорил я. — Это все, о чем я прошу. Элен всегда их оставляла, и я просто бесился.

54

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Признания

Элен!

Раз у тебя недавно был порыв делать признания, то и я должен тебе кое в чем признаться. В какой-то степени. У меня возникли сложности с родителями, и я даже подумывал о том, чтобы поехать в Австралию раньше, но Джинни предложила мне комнату в ее доме. Итак, я как бы переезжаю к ней, но это все чисто платонически (свободная комната будет границей моих владений). Ее парень отнесся к этому спокойно. И это только до моего отъезда в Сидней. Вот и все. Ничего кардинального.

Мэтт ххх

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Признания

Ну ладно, Мэтт.

С любовью,

Элен.

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Признания

Элен!

Что означало твое «ладно»? «Ладно, все нормально» или «Ладно, через мой труп»? Просто хотелось бы знать.

С любовью,

Мэтт.

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Ты абсолютно не понимаешь, да?

Мэтт!

Это значило: «Ладно, все нормально: жить в непосредственной близости от своей бывшей девушки школьных времен в такой важный момент жизни, когда ты оцениваешь и переоцениваешь свои (почти) тридцать лет жизни и считаешь, что твои лучшие дни позади, потому что никакие старые искры ни за что не вспыхнут заново, особенно если она будет целый день ходить по дому в одном белье». Вот что я имела в виду.

С любовью,

Элен.

55

В один из ближайших дней за ужином — гуляш, картошка, капуста и морковь — я объявил родителям, что переезжаю от них. Это доставило мне некоторое удовольствие, потому что стоило мне это сказать, как я тут же снова превратился в любимого сына. Мама попыталась убедить меня остаться, и папа тоже — по ее настоянию, но не слишком усердно. Не то чтобы он хотел побыстрее от меня избавиться или что-то подобное. Просто он как мужчина, наверное, понимал, что если уж я хотел избавиться от всего того, что мне мешало в жизни и снова быть на коне, то лучше это сделать там, где мама не будет каждые пять минут интересоваться, все ли у меня в порядке.

Следующим вечером, закончив присматривать за Шарлоттой, я с помощью родителей переехал к Джинни. Хоть до дома Джинни было всего двадцать минут на машине, мама взяла с меня обещание, что я буду приходить к ним на ужин хотя бы раз в неделю, а также заставила взять с собой большую картонную коробку. Только когда родители уехали и я начал располагаться в своей новой комнате, я увидел, что в коробке консервы, пакетики с чаем и кукурузные хлопья к завтраку.

56

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Ладно?

Элен!

Мы что, поругались с тобой?

Мэтт ххх

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Ладно

Мэтт!

ДА, МЫ ПОРУГАЛИСЬ!!!

Элен ххх

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Поругались

Элен!

Ну что ж. Давай… поговорим. Вот что получается: хоть мы и расстались, тебя почему-то разозлило, что я переехал к своей бывшей девушке, с которой встречался почти пятнадцать квинтильонов (твое слово) лет назад. А ты тем временем «встречалась» со случайными парнями в баре… И, по-твоему, это я не прав? Меня прикалывает, что у тебя полностью отсутствует логическое мышление.

С любовью,

Мэтт ххх

57

В целом, жить у Джинни оказалось не таким уж сплошным стрессом, как я поначалу думал, особенно учитывая историю наших с ней отношений. В прежние времена такой вариант был бы обречен на катастрофу, учитывая то, как легко, без всякого перехода, мы из любовников превращались просто в друзей. Но с моим новым, почти тридцатилетним «я» мне удавалось с этим справиться. Да, в первые несколько дней нам пришлось ввести еще несколько правил: если допиваешь бутылку молока — купи новую, а о том, чтобы оставить на дне несколько капель не может быть и речи; ванну нужно мыть сразу после пользования, и нормальным моющим средством, а не просто протереть ее мокрым полотенцем; не пользоваться без разрешения бритвенными станками для противоположного пола. Честно говоря, это все были мои правила, но Джинни особенно не возражала, потому что такой фанат чистоты, как я, взял на себя большую часть уборки и готовки — если не всю вообще. Это все очень напоминало жизнь с Элен и странным образом успокаивало и помогало пережить трудные моменты в жизни.

58

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Ссора

Мэтт!

Давай больше не будем ругаться. Я вообще не могу работать, просто сижу и жду от тебя письма. После долгих размышлений я признаю, что поторопилась с выводами по поводу тебя и твоей бывшей подружки. Извини. Уверяю тебя, я не ревную. Я просто волнуюсь за тебя. Я знаю, в каком ты состоянии. Может быть, тебе на самом деле нужно поухаживать за ней. Думаю, что такое вот возвращение в прошлое могло бы стать для тебя хорошей терапией.

С любовью,

Элен ххх

59

У нас с Джинни установился определенный режим дня, как будто мы были обыкновенной счастливой парой. По рабочим дням она вставала в половине седьмого, шла в ванную принимать душ, потом возвращалась в свою комнату, сушила волосы, красилась и одевалась. Потом она спускалась вниз, съедала тарелку мюсли и делала бутерброды, чтобы взять с собой на работу. На все это уходило полтора часа, и она обязательно выходила из дома позже, чем надо.

Мой распорядок дня был гораздо спокойнее. Мать Гершвина все еще была в отъезде, и в те дни, когда мне нужно было сидеть с Шарлоттой, я вставал без пятнадцати восемь, бежал в душ, потом заскакивал в свою комнату, чтобы одеться и выскочить за дверь несколькими секундами раньше Джинни.

Мне нравилось сидеть с почти четырехлетним ребенком, и, к счастью, ей, похоже, тоже нравилось со мной. Все, что нужно было, чтобы рассмешить ее, так это сделать ладонями звуки, напоминающие пуканье. А все, что нужно было сделать ей, чтобы рассмешить меня, так это засмеяться над этим. Со своей любовью к телевизору, странным сочетаниям пищи (попробуйте, например, жареные бобы, перемешанные с творогом) и прогулкам в парке она была для меня идеальным товарищем. Подозреваю, я был создан для того, чтобы присматривать за детьми. Я не шучу.

60

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Твое последнее письмо

Элен!

Мне сложно проследить за логикой твоей мысли. Теперь ты хочешь, чтобы я начал встречаться с Джинни?

С любовью,

Мэтт.

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Просто интересуюсь

Мэтт!

Во-первых (Меня обяза-а-а-а-а-ательно уволят, как только узнают, что я целыми днями ничего не делаю, только пишу электронные сообщения в Англию). Во-вторых, с тех пор как мы расстались (и давай не забывать, что это было уже давно), я «встретилась» только с одним парнем в баре! А все, что сделал за это время ты, так это переехал жить к своей бывшей девушке, у которой уже есть парень! Если ты не будешь встречаться с ней, то, думаю, тебе следует найти кого-то еще. Это само собой разумеется.

С любовью,

Элен.

61

Единственной проблемой было мое одиночество. В те вечера, когда Джинни встречалась с Иэном, а Гершвин сидел дома или шел куда-то с другими своими друзьями, я чувствовал себя не в своей тарелке. Я не из тех, кто очень уж любит быть в компании с самим собой. Мне нужны контакты с другими людьми. Я — контактный человек.

62

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Свидания

Элен!

Ладно, обещаю тебе, что встречусь с кем-нибудь. Но я сделаю это только потому, что ты не отстанешь, пока своего не добьешься. Тебе должно быть приятно узнать, что твоя способность доставать людей работает даже через Атлантический океан. А если серьезно, то ты, пожалуй, права. Но все для меня может оказаться не так просто, как ты думаешь. Я просматривал объявления о знакомствах в газете за субботу, и все женщины за тридцать (то есть те, на кого я должен обратить внимание), обязательно пишут, что ищут мужчину:

1. без материальных проблем;

2. способного поддержать в трудную минуту;

3. без эмоционального багажа.

Если с первым и вторым пунктами у меня все в порядке, то я подозреваю, что ты вполне можешь быть моим «эмоциональным багажом». Несмотря на это, я попробую найти себе кого-нибудь, потому что жизнь продолжается.

С любовью,

Мэтт «Носитель Эмоционального Багажа» Бэкфорд ххх

63

— Хорошо провел вечер? — спросила Джинни.

Было около половины одиннадцатого в пятницу вечером, через неделю после моего переезда к ней. Моя домовладелица только что вернулась с очередной встречи с Иэном в довольно веселом расположении духа, тогда как мой вечер был гораздо проще: «Сторожевой пес на уикенд», потом «Вершины поп-музыки», потом чувство голода и жалости к себе, потом звонок в «Пицца Домино», потом снова жалость к себе и полчаса интенсивного переключения каналов, потом прибытие мясной пиццы, потом «Друзья», потом полбанки мороженого, потом «Фрэйжер», потом половина неубедительного фильма про вампиров, потом приход Джинни.

— Ужасно, — ответил я на вопрос Джинни, не отрывая головы от дивана. — А ты?

— Подозреваю, совершенно наоборот.

Она сняла пальто, отодвинула мои ноги и рухнула на диван рядом со мной.

— Мы выпили в новом баре в городе, а потом пошли в персидский ресторан на втором этаже над баром.

— И как?

— Хорошо. — Она улыбнулась. — Они неплохо готовят — эти персы. — Она зевнула, потом потянулась. — Ну, мистер Несчастье, почему твой вечер был таким ужасным?

— Никакой особой причины.

— Трудный день с Шарлоттой?

— Вовсе нет. Она была молодчиной. После обеда мы ходили в галерею. Похоже, ей понравилось. Скорее всего, понравилось, потому что в автобусе на обратном пути она сказала мне, что хочет стать художником, когда вырастет. Ну, или художником, или бухгалтером.

Джинни засмеялась.

— Я не придумываю, — продолжал я. Не знаю, откуда она все это берет, понятия не имею. Мозг ребенка — для меня загадка.

— Ну, тогда в чем же дело?

— Наверное, мне просто все надоело.

— О, бедняжка, — сказала Джинни и протерла глаза. — Иэн предложил пойти завтра вечером в кино. Можешь пойти с нами, если хочешь.

— Ты второй раз предлагаешь мне быть третьим лишним. У меня все-таки есть какое-то достоинство. Мне не нужна твоя благотворительность… пока.

— Все будет нормально. — Джинни сбросила туфли и посмотрела на часы на стене. — Что будешь делать сейчас? Ложишься спать?

— Еще рано. Я все думал о том, чтобы посмотреть последнюю серию «Скорой помощи». Я записал ее в среду и ждал по-настоящему плохого момента в своей жизни, чтобы посмотреть. Глядя на страдания других — пусть даже только в кино, — я всегда начинаю чувствовать себя лучше.

— Я никогда раньше не смотрела «Скорую помощь», — сказала Джинни, откидываясь на спинку дивана. — Мне никогда особо не нравилась вся эта кровь, кишки и крики.

— Ты шутишь! Крики — это самое классное. Я раньше не понимал этого, как и ты. Я даже уходил из комнаты, когда Элен смотрела «Скорую помощь», говоря, что оставляю ее наедине со своими «женскими» передачами, но она меня в конце концов соблазнила. Я посмотрел только три серии и стал настоящим фанатом. Давай ты сделаешь кофе, а я подготовлю видик и введу тебя в курс — как Элен когда-то меня, — кто с кем спит, кто с кем спал, кто кого ненавидит и кто от кого беременна. Это как настоящая жизнь, только все происходит в больнице.

Без пятнадцати час ночи мы с Джинни ощутили прилив энергии от часового созерцания первоклассной больничной драмы. Энергии оказалось столько, что мы решили поиграть в «Скорую помощь» — глупую игру, которую придумали мы с Элен и которую больше никто не понимал и не считал хоть немного занимательной, но нас она забавляла. Все, что нужно было для игры, так это найти добровольца-пациента (мы с Элен брали для этой роли одну из подушек, вышитых ее матерью), распределить роли (Элен всегда была доктором Шулой Хобгоблином, с одной рукой и взрывным темпераментом, а я был медбратом Циммерманом — строгим, но справедливым, который родился не на той стороне Австрийских Альп). Сама игра состояла в том, чтобы вспомнить как можно больше фраз из фильма.

Идея поиграть в «Скорую помощь» понравилась Джинни из-за того, что была такой сумасшедшей. Она решила, что будет доктором Элизабет Хэтстэнд, талантливым, но эксцентричным врачом из Лондона, второй год работающей в этой больнице. Чтобы не будить слишком много воспоминаний, я решил быть доктором Лэнсом Батти, способным, но неудачливым хирургом-практикантом с родимым пятном на спине размером с кирпич.

— Доктор Батти! — сказала Джинни, едва сдерживаясь от смеха. — Срочно в травматологическое отделение! У нас здесь участник бандитской разборки. У него огнестрельное ранение, анафилактический шок и всякое такое.

— Вот пациент, доктор Хэтстэнд, — я взял одного из котов, Ларри (хитрый Сэндерс успел спрятаться), положил его на пол перед телевизором, и мы с Джинни склонились над ним.

— Дела наши не слишком хороши, — сказал я. — Похоже, он потерял слишком много крови. Боюсь, что он уже никогда не сможет ловить мышей. — Я топнул ногой, изображая страдание. — Черт бы побрал всех этих подростков и их банды. Они что, не понимают, что губят свои молодые жизни?

Джинни сделала вид, что дала мне оплеуху.

— Черт бы вас побрал, Батти. У вас истерика. Вы что, не знаете, что у меня пока еще не умер ни один пациент? Даже такой, с кошачьими усами? — Она снова шлепнула меня по щеке.

Ларри посмотрел на нас безучастно, повел усами и перевернулся на спину.

— Вы правы, доктор Хэтстэнд. Простите. У меня и вправду истерика. Я никогда не говорил вам об этом, но я потерял своего кота при таких же обстоятельствах. Это такая трагедия! Я никогда не должен был…

Джинни прервала меня, громко изображая сирену.

— Что это, Хэтстэнд?

— У пациента анафилактический шок! Нам нужна кровь второй группы, резус-отрицательная, и ему надо измерить давление и сделать ЭКГ и ДТП и БиБиСи-1, БиБиСи-2 и, может быть, даже АйТиВи — и еще эту большую штуковину для электрошока, а то он отправится в путешествие на небо с билетом в одну сторону!

— Но, доктор Хэтстэнд, не провести ли нам интубацию? Или крикотироидоктомию? Или кордотомию? Или даже лоботомию?

— Черт бы вас побрал, Батти! — прокричала Джинни, по-настоящему входя в роль. — Кто здесь главный хирург? Я или вы, черт возьми?

Ларри явно надоело слушать, как эти двое орут над его головой всякую чушь: он поднялся, потянулся и отправился на кухню.

— Вернись, Ларри! — закричала Джинни, катаясь от хохота по полу. — Мы обещаем, что вылечим тебя!

— Неблагодарный пациент, — закричал я вслед и отполз к дивану. — Я в изнеможении. Не представляю себе, как люди работают в настоящих больницах. Иметь дело с компьютерами гораздо легче.

Джинни захохотала.

— Забудь про свои компьютеры. Давай лучше откроем бутылку вина, а то и две, отдохнем и поболтаем.

64

— Ты скучаешь по ней? — спросила Джинни, передавая мне первый из нескольких запланированных бокалов вина.

— По ком? — я притворился, что не понимаю, о чем речь.

— По Элен.

Я попытался вспомнить, о чем мы разговаривали перед этим, чтобы понять, как наша беседа перешла от компьютеров к Элен.

— Я давно хотела с тобой поговорить о ней. Когда мы закончили играть в «Скорую помощь», ты был такой грустный, как будто думал о ней. Может быть, я ошибаюсь. Может быть, ты думал про следующую серию «Скорой помощи».

Джинни была права. Я думал об Элен, но только мимоходом. Я вспомнил, как она всегда, когда мы играли в «Скорую помощь», упоминала персонажа, которого никто из нас не изображал — доктора Салями. Это была довольно грубая бессмысленная болтовня, которая в обычной жизни вовсе не казалась бы такой прикольной. Но это была наша шутка и ничья больше, что и делало ее прикольной.

— Ты права, — сказал я. — Я по ней скучаю… очень. Это все глупо на самом деле. Кроме «Скорой помощи» у нас еще была игра «Угадай овощ».

Мы по очереди прятали какой-нибудь овощ под полотенцем и старались угадать, что это.

— Гм, — Джинни подняла брови. — Очень странное поведение.

— Знаю, — сказал я, смеясь. — Но это не самое глупое. Самое глупое это то, что это всегда была картошина.

— Ну а теперь ты расскажешь мне, что у вас произошло? Я уже давным-давно порываюсь задать тебе этот вопрос, и только сейчас, когда я пытаюсь тебя напоить, у меня наконец хватило смелости. До сих пор ты мне ничего не рассказал о ваших отношениях, кроме того, что у вас «не получилось». — Джинни сделала гримасу. — Ты даже не рассказал мне, как вы познакомились. И ты еще говоришь, что мы друзья?

— Ты правда хочешь об этом говорить? В смысле, это все немного грустно, так ведь?

— Нет, нет, нет, — уверенно сказала Джинни. — Говорить о своих отношениях с кем-то — не грустно, это терапия.

— Хорошо. — Я глотнул вина. — Ты удобно сидишь? Тогда я начну. Жил-был приятной внешности программист Мэтт. Он пять лет прожил в Лондоне, на работе у него все было хорошо, и он встречался с очаровательной девушкой по имени Моника Эспел, которая работала в консалтинговой фирме. Мэтт гордился своими отношениями с Моникой, потому что в первый раз за двадцать семь лет он называл кого-то своей девушкой, а она его своим парнем без всяких кавычек. Он даже думал, что с ней преодолеет двенадцатимесячный барьер отношений, чего у него пока не случалось. Увы, за месяц до их первой годовщины он сделал ошибку: вернулся в их квартиру в Масуэлл Хилл[22] слишком рано и увидел, что его девушка — бизнес-консультант — взяла работу домой и консультирует какого-то бизнесмена в несколько слишком интимной форме на их кровати…

— О нет! — воскликнула Джинни.

— Не волнуйся. Мэтт был в норме — ну, постепенно пришел в норму. Он сразу же съехал и ночевал на диване у сослуживца. В любом случае — он… Ладно, хватит, не хочу продолжать. Вот тогда я и услышал о том, что в нашей фирме ищут кого-нибудь на должность лидера команды программистов. Это было бы для меня шагом на ступеньку выше, и самое главное — что работа была в Нью-Йорке. Со мной провели длинное собеседование, я получил работу и съездил в первый раз в Нью-Йорк, чтобы познакомиться со своим новым руководством. И не успел оглянуться, как опять летел в Нью-Йорк на самолете компании «Верджин Атлантик» с зеленой картой в кармане.

— Все это так интересно, — подбадривающе сказала Джинни.

— Оно так и было, хоть поначалу меня это все несколько ошеломило. У меня были всякие планы: я хотел купить «Форд Гранд Торино», как у Старски и Хатча[23], чтобы на нем ездить в долгие путешествия в отпуске, и я собирался начать ходить в спортзал, чтобы нарастить 6ицепсы, — я много чего хотел. Но вместо этого в первую свою неделю в Нью-Йорке, всего через два дня после того, как я нашел себе квартиру, на одной вечеринке в Гринич Вилледж я познакомился с Элен. У нас возникло взаимопонимание. Две недели мы встречались почти ежедневно, а потом она поругалась со своими соседями по квартире и переехала ко мне — временно, пока не найдет себе что-нибудь получше, — и так и осталась насовсем.

— Переселиться второпях, потом спать на диване и уже никуда не спешить, — глубокомысленно произнесла Джинни.

— Примерно так оно и было, — продолжал я. — И довольно долго все было хорошо, особенно по сравнению со всеми моими прошлыми девушками, а потом все вдруг стало плохо. Мы не ругались. На самом деле мы всегда очень хорошо ладили между собой. Мы были — и до сих пор остаемся — хорошими друзьями. У меня с собой ноутбук, и я пишу ей по электронной почте почти через день. Я могу разговаривать с ней о чем угодно, но, наверное, если я спрошу себя: «Могу ли я представить себя с ней через пять лет?» — ответ всегда будет «нет», и если спросить о том же Элен, она ответит то же самое. — Я посмотрел на Джинни, не уверенный, следует ли мне исповедоваться дальше. — Когда мы расстались, все было нормально. Ни я, ни она не делали из этого проблемы. Все было кончено, и нас обоих это устраивало, и тогда…

— Что?

— В последнюю минуту я передумал.

— Но ведь это хорошо, правда?

— Нет. Это плохо. Все было хорошо, пока оба хотели расстаться. А когда один хочет, а другой — нет, это все просто… безнадежно.

— Почему ты передумал?

Я снова посмотрел на Джинни, решая, могу ли доверять этой женщине, сидящей напротив.

— Потому что мне скоро тридцать, — ответил я. — Знаю, что не стоит слишком из-за этого переживать. Знаю, что это всего лишь еще один день рождения. Но в тот момент я просто подумал, что уже устал от всех этих встреч и расставаний. Я устал знакомиться с новыми девушками, убеждать их, что я могу им понравиться, проводить с ними время, а потом понимать, что это все зря. Не знаю, мне просто показалось, что она — мой последний шанс. Не слишком-то оптимистичный взгляд на мир, понимаю, но и я уже не такой оптимист на самом деле.

Джинни кивнула, словно размышляя над моими словами:

— Вам не хватало этого.

— Чего?

— У тебя с Элен не было того, что должно быть у тех, кто любит друг друга, — вспышек молнии, хлопков грома, ну, что там еще может быть такое, что заставляет тебя думать, что без этого человека ты не сможешь прожить ни секунды?

— Думаю, ты права. У нас, наверное, когда-то было что-то подобное, но я тогда этого не понимал. А теперь, возможно, этого больше нет. — Я сделал паузу. — А как насчет этого у тебя с Иэном?

— Что? — Джинни показала пальцем на себя, словно не понимала о чем речь. — Есть ли у меня Это Самое с Иэном? Не знаю. Иногда я думаю, что оно у нас есть, а иногда мне кажется, что он так далек от меня, как если бы жил на другом краю земли. Все, что я знаю, так это то, что я в чем-то похожа на тебя и половина всех моих разочарований происходит оттого, что я всегда представляла себя в тридцать лет совсем по-другому.

Я абсолютно точно понимал, что она имеет в виду.

— И как ты себя представляла? — спросил я. Джинни задумалась.

— В четырнадцать лет я думала, что стану адвокатом, потому что смотрела каждый четверг сериал про адвокатов. Я даже решила, что буду заниматься уголовным правом и защищать женщин, которым больше некому будет помочь. И что я буду ездить на «БМВ-кабриолете», носить солнечные очки на голове, независимо от погоды, и что у меня будет умный парень с квадратной челюстью. И мы с ним поженимся и родим двоих детей — мальчика и девочку, — и я одну половину недели буду проводить с ними, а другую — выносить приговоры всяким отвратительным мужикам. А теперь давай посмотрим на реальность. Я — тридцатилетняя преподавательница рисования в неплохой, в общем, школе, у меня есть парень, который иногда молодец, а иногда просто мудило, но ни у одного из нас нет никаких планов сделать эти отношения более постоянными. У меня есть свой дом, но я не умею даже наклеить в нем обои. У меня двое котов, которые, без сомнения, заменяют мне детей, и в свободной комнате живет мой бывший парень, который как бы и не совсем парень. Ко всему этому я сирота. — Она грустно улыбнулась. — Ну как, разве это то, что я планировала? Несколько минут мы сидели молча.

— А ты, Мэтт? Каким ты представлял себя в тридцать лет?

— В смысле карьеры все получилось примерно так, как я хотел. А что касается спутницы жизни, то кто знает? Подростком я был влюблен в Мадонну. Но она, я полагаю, уже занята.

— А о ком еще ты думал?

Я некоторое время упорно размышлял над этим вопросом, а потом произнес:

— О тебе.

65

— Разве это удачная мысль, Мэтт?

— Ты не уверена?

— Нет, — сказала Джинни. — Я не уверена.

— А в чем ты не уверена?

— В том, что ты. И я. Здесь, на этом диване. Твоя… левая рука у меня под свитером.

Я убрал руку.

— Мне говорить дальше? — спросила Джинни.

— Не надо, — вздохнул я. — То, что ты скажешь, только растянет эту нездоровую интерлюдию. Ты просто не могла не разбудить свою совесть, а заодно и мою. А ты хочешь на самом деле?

— А ты? — спросила Джинни, в волнении проводя рукой по своим волосам.

— Да, — ответил я, но мой голос звучал неубедительно.

— Ты точно в этом уверен? Или просто уверен?

— Я уверен! Я уверен! На самом деле думаю, что ни разу в истории человечества никто еще не был в чем-нибудь больше уверен, чем я сейчас.

Джинни засмеялась, и мы продолжили целоваться, но через несколько секунд остановились.

— А сейчас в чем дело? — недовольно произнес я.

— Не слишком-то подходящий тон для такого момента. — Я засмеялся. — Извини.

— Хорошо. А сейчас представь, что мы сделали то, что собирались, и что было бы потом? Я хочу сказать… и я знаю, что это звучит как планы на перспективу и вовсе не так страстно, но я не хочу, чтобы мы… ну, ты понимаешь.

Я с шумом выдохнул воздух и сложил руки в защитной позе:

— Хорошо, давай не будем.

— Подожди, — сказала Джинни. — Не стоит спешить. Я просто хочу, чтобы мы были друзьями. По-моему, неплохая идея, да?

Я кивнул. Она была права.

— А теперь перестань дуться, и давай поговорим обо всем по-взрослому, — продолжала она. — Хорошо? Давай договоримся, что не будем сходить с ума.

— Договорились. Что-нибудь еще?

Джинни задумалась на секунду:

— Нет.

— Хорошо.

Мы продолжали целоваться, но потом она вдруг опять резко остановилась.

— А что, если кто-нибудь из нас передумает?

— Ты что, собираешься передумать? — спросил я, меняя свое положение на диване. Нога Джинни лежала теперь на моей, как бы убаюкивая ее.

— Не обязательно, а вот ты можешь передумать.

— Поверь мне, Джинни, я сильно сомневаюсь, что передумаю…

— Значит, договорились?

— Абсолютно. Что-то еще?

— Нет.

— Ты уверен?

— Да.

— Хорошо.

— Ну, значит…

— Что?

— Ничего. Не обращай внимания.

— Что?

— Ничего. Честно. Давай.

Она поцеловала меня в шею, пытаясь подбодрить, но было уже слишком поздно. Ее «ничего» на самом деле означало «что-то не так», и пока в воздухе висело это «ничего», моя совесть не давала мне продолжать, несмотря на все усилия.

— В чем дело? — умоляющим тоном спросил я. Джинни засмеялась.

— Извини, Мэтт, не обижайся. Это все мелочи, правда? Ладно. Я просто хотела убедиться, что если мы на самом деле сделаем то, что собирались, то это будет только один раз. И ни разу больше. И никогда не повторится в этой или в следующей жизни.

— Почему?

— Тебе что, недостаточно того, что я встречаюсь с Иэном, а ты все еще переживаешь разрыв со своей бывшей девушкой и собираешься скоро переехать в Австралию?

— Да, — ответил я. — Мне этого недостаточно.

— Ну, во-первых, все это может повториться и растянуться надолго, и тогда у нас возникнут проблемы. И ты ведь знаешь, как тогда все это будет называться?

— Кошмар?

— Нет, сумасшествие. И, кроме того, нам уже не по семнадцать.

— И всякое действие имеет свои последствия, — добавил я.

— Точно. Поэтому лучше давай остановимся.

— Да, — сказал я с грустным видом, высвобождаясь из объятий Джинни. — Да, пожалуй, стоит остановиться. — Я вздохнул и поцеловал ее в щеку. — Никакого ущерба не было нанесено, да?

— Мы ведь только целовались.

— Это было какое-то наваждение.

— Это все ничего не значило. Это была просто… ностальгия.

— По волнам моей памяти. Мы долго молчали.

— И это не должно больше повториться, — сказал я осторожно.

— Да. Ты прав. Это не должно повториться.

66

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Ситуация

Элен!

Вопрос: Что получится, если взять бывшего парня, который был как бы и не совсем парнем, а сейчас стал жильцом, прибавить бывшую девушку, которая была как бы и не совсем девушкой, и несколько бутылок вина, и все это в замкнутом пространстве? Да… увы, моя жизнь так предсказуема. Как ты и предрекала, у нас с Джинни действительно кое-что началось, но мы остановились, пока это не зашло слишком далеко. Как это ни прикольно, мы превратили все в шутку, но у меня все равно осталось нехорошее чувство. У нее ведь есть парень, и, по-моему, она с ним вроде как счастлива. Мы не устраивали никакого тщательного анализа, потому что выбрали другой вариант: притворились, что ничего не было. Знаю, что это всего лишь попытка оправдать СЕБЯ, но я обдумываю теорию, что все это лишь любопытство, связанное с прошлым. Да, мы разговаривали о личной жизни друг друга, и мы выпивали, но это не желание и не страсть заставили меня поцеловать ее, а любопытство: а что бы я почувствовал, если бы поцеловал девушку, которую не целовал с тех пор, как мне было двадцать четыре? Не знаю, чего я ожидал, но это точно было совсем не то что тогда, в прошлом. Честно говоря, это было что-то привычное и приятное — как картофельное пюре с маслом, или охлажденное пиво с сигаретой, или английский завтрак и чашка теплого чая.

Поэтично, да? В любом случае, каким бы обычным и лишенным страсти это ни было, оно закончилось, и все вернулось к норме, чему я могу только радоваться.

Жду ответа.

С любовью,

Мэтт ххх

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Re: Re: Ситуация

Мэтт!

Читай внимательно: Я ТЕБЯ ПРЕДУПРЕЖДАЛА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Мне даже не потребовалось каких-то особых женских инстинктов, чтобы догадаться. Это было видно по твоим письмам! Послушай, ты и в правду хочешь моего совета? Избегай ее. Ты уезжаешь через месяц, и, как ты сам писал, она вроде как счастлива со своим этим Иэном. Хоть это совсем не в моем стиле, но я поняла твою аналогию насчет привычного и приятного. Если бы это ты спал на Адском диване вместо Сары (которая, кстати, меня уже достала тем, что не моет за собой посуду) и я вернулась бы однажды домой после трудного дня, как, например, сегодня, то, наверное, мне бы тоже захотелось чего-нибудь привычного и приятного в стиле Мэтта Бэкфорда!!! Но, следуя твоей аналогии, я вынуждена довольствоваться позавчерашней холодной пиццей из холодильника. Удачи!

С большой любовью,

Элен ххх

P.S. Знаю, Мэтт, что это было ошибкой, но ты должен сделать так, чтобы такое больше не повторилось. Знаю, что если бы я была на месте Иэна и узнала бы об этом, то очень бы страдала. Ты меня знаешь. Честность прежде всего.

67

Четверг. Вторая половина дня. Точнее, три часа дня.

Я обратил внимание на то, который сейчас час, потому что с удивлением подумал, направляясь к супермаркету и ведя за руку Шарлотту, что всего два месяца назад в это же самое время я сидел на презентации, или на встрече с клиентом, или на собрании по стратегии, или на брифинге по стратегии — разница между двумя последними невооруженным глазом не видна. А сейчас я шел в супермаркет в Бирмингеме в компании четырехлетней девочки, за которой присматривал, собираясь купить на неделю продуктов для своей бывшей девушки (которая была как бы не совсем девушкой), а по совместительству моей квартирной хозяйки (в какой-то степени).

Как все странно бывает в жизни.

Когда мы дошли до «тележечного парка» — или как называется это место в супермаркетах, где скапливаются тележки для покупателей, — Шарлотта потребовала, чтобы я посадил ее на место ребенка в гигантскую тележку, которыми пользуются только домохозяйки, ездящие на «Вольво». Я собрался было сказать «нет», потому что такая тележка выглядела не по-мужски, но у нас с Шарлоттой уже возник перед этим конфликт из-за того, что я не разрешил ей рисовать губной помадой своей матери, и мне не хотелось опять с ней ссориться из-за заботы о своей мужественности. Итак, толкая перед собой громадную тележку, на которой сидела сияющая Шарлотта, я прошел через автоматические двери и начал делать покупки строго по списку, который дала мне Джинни. Если бы кто-то наблюдал за мной — чего, я надеюсь, не происходило, — то я наверняка показался бы образцовым мужем и отцом: двадцатидевятилетний молодой человек с тампонами в тележке и четырехлетним ребенком. Из-за того, что ни ребенок, ни тампоны (точнее, женщина, для которой я их покупал) не были моими, я чувствовал себя очень неуверенно.

Стоит ли говорить, что я встретил еще нескольких бывших учеников своей школы: Адама Хеллера (тогда: все думали, что он станет торговцем наркотиками; сейчас: дипломированный дантист), Лайонела Ортона, сестра которого, Дженин, была в том же выпуске, что и я (тогда: мальчик, с которым дружили старшие ребята, которые хотели встречаться с его сестрой; сейчас: библиотекарь в университете), и Фэй Джонс (тогда: все думали, что она станет парикмахером; сейчас: парикмахер). При каждой из этих встреч, даже если они сами про это не спрашивали, я чувствовал необходимость объяснить этим людям, что ни Шарлотта, ни тампоны не были моими, и они недоверчиво смотрели на меня, как будто хотели сказать: «Давай, заливай больше». Наконец я задал себе вопрос: «А чего я так боюсь? Что среди выпускников моей школы пойдут слухи о том, что Мэтт Бэкфорд превратился в домохозяйку? Неужели мне есть дело до таких мелочей?» Как только мое подсознание ответило: «Да! Мне очень даже есть дело до таких мелочей», я едва не налетел на Иэна, который стоял в отделе алкоголя и рассматривал этикетку на бутылке красного вина.

— Все в порядке? — сказал я. — Как дела, дружище?

— Мэтт… — рассеяно произнес Иэн.

— А я бы подумал, что человек вроде тебя должен пользоваться чем-нибудь покруче, — сказал я, показывая на его большую тележку.

— Что? — спросил он, не понимая.

— Я имею в виду тележку поменьше — они более стильно смотрятся. Как будто специально разработаны для стильных одиноких людей вроде тебя. Чтобы в них было достаточно места только для двух пачек макаронов, чесночного соуса и свежего номера «Гардиан».

Он нервно засмеялся и посмотрел по сторонам.

— Да, я понял.

Я снова посмотрел на его тележку. Судя по всему, ребенок, живший у Иэна внутри, не на шутку проголодался, потому что, кроме обычного набора фруктов и овощей, я обнаружил в ней восемь коробок мармелада, три пачки леденцов в шоколаде и большую бутылку лимонада. Я уже собирался отстать от него, зная, как раздражают людей разговоры по поводу их покупок в супермаркете, но не мог.

— Все очень питательно, — весело произнес я, кивая на его тележку. — Я уже столько лет не ел такой мармелад. Помню, Гершвин постоянно приносил его в школу. Стоило ему открыть пачку, как запах распространялся по всему классу.

— М-м… да, — пробормотал он. — я… это…

У Иэна не было возможности закончить фразу, потому что его прервала молодая женщина, размахивающая двумя бутылками белого вина.

— Какое возьмем? Венгерское, которое мы пили прошлый раз, или вот это итальянское, со скидкой пятьдесят пенсов?

— Все равно, — ответил Иэн без всякого выражения.

Она тяжело вздохнула:

— Другого от тебя ожидать не приходится. — Она посмотрела на меня, потом на Иэна, потом несколько смутилась. — Ой, извините, пожалуйста, вы, кажется, разговаривали.

— М-м… да, — сказал Иэн.

Она махнула мне рукой и бодро произнесла:

— Добрый день. Мы, кажется, не знакомы, да?

— Добрый день, — сказал я, думая о том, как хорошо было бы, если бы поблизости был еще один супермаркет, только не так часто посещаемый знакомыми. — Меня зовут Мэтт Бэкфорд.

Я пожал ей руку.

— А я Сюзанна, «половина» Иэна.

Иэн посмотрел на меня виновато, как школьник, которого родители застукали за каким-нибудь нехорошим занятием. На какое-то время на его лице отразилась паника, но потом, как только Сюзанна посмотрела на него, ожидая, что он меня ей представит, оно снова обрело свое обычное выражение.

— Мэтт — знакомый одной из моих знакомых в школе, где я когда-то работал, — объяснил он. — Мы познакомились как-то в баре после работы.

— Да, точно, — сказал я с отсутствующим видом. — В баре после работы…

Я не успел закончить предложение, потому что меня прервал финальный сюрприз этого спектакля.

— Папа! — закричал ребенок, держащий за руку пожилую женщину. — «Джемми Доджерс» или шоколадное печенье?

— Ни то ни другое, — ответил Иэн. — Мы ведь не хотим, чтобы у тебя выпали все зубы, так ведь? Положи их на место, будь хорошим мальчиком.

— Мы встретили знакомого Иэна, — сказала Сюзанна пожилой женщине, которая, как я предположил, была ее матерью. — Это Мэтт Бэкфорд.

— Здравствуйте, — сказала она. — Извините, я должна бежать — ловить трехлетнего внука, который только и думает, что о сладком.

Сюзанна взяла инициативу на себя.

— Не помню, чтобы ты когда-нибудь рассказывал мне про Мэтта, — сказала она, а потом, прикрыв рот ладонью, как суфлер в театре, шепнула мне: — Иэн никогда мне ничего не рассказывает. Я всегда последняя узнаю обо всех его новостях. Почему мужчины такие? Почему они так любят все скрывать?

Я засмеялся — возможно, чересчур громко, потому что мой нервный шок к этому моменту прошел, и я не знал, что делать дальше. Иэну пришлось тоже засмеяться, чтобы я не выглядел совершенным идиотом. Сюзанна просто стояла и смотрела на нас двоих, прекрасно понимая, что ее шутка была не такой уж смешной.

— Это ваша девочка? — спросила она, улыбнувшись Шарлотте. — Привет, крошка.

Шарлотта безучастно посмотрела на нее, закусила губы, потом посмотрела на меня.

— Она не очень разговорчивая, — сказал я. — Но она не моя. И тампоны тоже не мои.

— Тампоны? — переспросила Сюзанна.

Черт подери, она их даже не заметила.

— Ах, так вы настоящий мужчина, — сказала она. — Покупаете своей женщине тампоны. У Иэна случился бы сердечный приступ, если бы я попросила его купить мне тампоны.

— Они не для моей женщины, — объяснил я, но получилось еще хуже, как будто я собирался сказать, что они мои. — Это для Джинни, я снимаю у нее комнату.

— Это та самая Джинни, с которой Иэн раньше вместе работал?

Мой язык чуть не заклинило.

— Э-э… да.

— Я не поняла сразу, что она и есть та самая знакомая, Иэн. Ты должен был объяснить. А Джинни молодчина. Я видела ее несколько раз, когда Иэн работал в школе Кингс Хит. Очень приятная женщина. Так жалко, что ее мама умерла. Помню, Иэн рассказывал. Она была просто в шоке.

— Я в курсе, — сказал я.

— Знаете что, — сказала Сюзанна, пытаясь оживить разговор, — вы с Джинни должны как-нибудь прийти к нам на ужин. Я была бы рада снова увидеть ее.

— М-м… да, — сказал я. — Отличная идея, но она сейчас загружена работой по самые уши, так что…

— Понимаю, о чем вы. Ну, в любом случае скажите ей, чтобы она позвонила Иэну, когда немного освободится.

— Обязательно, — сказал я, потом посмотрел на часы. — Ничего себе — уже так поздно. Мне надо поторопиться.

— Да, конечно, — сказал Иэн. — Рад был тебя увидеть, Мэтт.

— Да, а я тебя. — Я остановился и посмотрел на Сюзанну. — И приятно было познакомиться с вами. — Я улыбнулся. — Увидимся.

— И не забудьте позвонить нам, — сказала Сюзанна.

— Конечно, — ответил я, радуясь тому, что это сумасшествие наконец закончилось. — Я скажу Джинни, чтобы она вам позвонила. — Потом я сделал руками этот дурацкий жест, который означает «Да, я позвоню обязательно, это не пустое обещание», и отошел.

68

Когда я отвез Шарлотту домой и вернулся к Джинни, была половина шестого. Входя в дверь, я окликнул Джинни: я уже принял решение все ей рассказать. Хорошо зная ее, я понимал, что для нее это будет шоком, и она наверняка захочет расстрелять гонца, принесшего такую новость, а потом осыпать его труп проклятиями. Но у меня не было другого выхода. Я не представлял себе, как могу все это утаить, по опыту зная, что нет ничего разрушительнее, чем двойной шок от того, что это случилось и что все друзья узнали об этом раньше тебя. Мне сейчас очень не хватало Элен, которая хорошо умела справляться с сильными эмоциями, и я боялся, что обязательно скажу что-то не то и это только расстроит Джинни еще больше. Я понятия не имел, как я ей все расскажу. Каким здесь должен быть этикет? Я что, должен сначала спросить, как ее дела, а потом сразу же вставить: «Да, кстати, у твоего парня есть жена и ребенок»? Или нужно, как в мыльной опере, принести ей выпить, потом усадить ее в кресло и только потом перейти к самому главному? Кроме того, конечно, можно было использовать метод «двух новостей, хорошей и плохой»: «Сначала хорошая: у тебя ведь скоро зарплата, да? А теперь плохая: тот, с кем ты встречаешься, врун и кусок дерьма».

Но все было не так просто.

Явных признаков присутствия Джинни я не обнаружил, но из ее спальни доносилась музыка, а в ванной слышался звук душа. Она слушала третью симфонию Малера, которую включила на полную громкость. Это в сочетании с тем, что Джинни принимала ванну так рано, могло означать только одно: она пытается сгладить последствия исключительно плохого дня на работе.

— Эй! — крикнул я, пытаясь перекричать музыку. — Джинни!

— Я в ванне, — донесся из ванной ее приглушенный голос. — Оставь меня в покое, пока я не приму человеческий вид!

— Я только хотел… — Я задумался, что сказать дальше. — Я просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

— Я в порядке, — прокричала в ответ Джинни. — Просто у меня был длинный, ужасный, изнурительный день.

Я оставил ее в покое и пошел в кухню выложить покупки. Проходя через гостиную во второй раз, я решил проверить автоответчик на случай, если Иэн звонил. Конечно же, на автоответчике было сообщение от взволнованного Иэна, который просил Джинни срочно перезвонить ему на мобильный. Очевидно, он хотел рассказать ей свою версию до того, как я расскажу свою. Я стер сообщение, разложил покупки, приготовил две чашки чая и поднялся наверх. Джинни уже вышла из ванной и сушила волосы у себя в спальне.

Я постучал в дверь:

— Ты уже приняла человеческий вид?

— Да, насколько это возможно.

Я плечом открыл дверь. Джинни сидела на краю кровати в халате, держа в руке фен.

— Чем могу вам служить, мистер Бэкфорд?

— Чашка чая для вас, миледи. Без сахара, без молока, не слишком крепкий, не слишком слабый.

— Такой, как я люблю, — сказала она, потом удивленно посмотрела на меня. — Для чего это?

— Так просто. Просто чашка чая. — Я сделал паузу. — Может быть, для того, что у меня такая хорошая хозяйка.

Джинни сузила глаза.

— Ты хочешь одолжить денег, да?

— Нет, — ответил я. — Хотя если ты раздаешь их направо и налево, то я тоже возьму немного. Нет, я просто подумал, что это довольно приятно, когда кто-то приносит тебе чашку чая. Если хочешь, могу ничего подобного не делать, а оставаться занудой вроде тебя.

Джинни захохотала.

— Нет, мне нравится такой заботливый Мэтт. Это надолго?

— Не знаю. А в чем измеряется заботливость? — Я глотнул чаю.

— Не знаю, как это Элен могла тебя отпустить, ну, ты понимаешь.

Я улыбнулся.

— Телефон не звонил, пока ты была в ванной?

— Нет, — сказала Джинни, вытирая руки полотенцем. Она остановилась и задумалась. — Вообще-то вспоминаю, что звонил. Да, точно звонил. Но я была такая усталая, что не могла подойти и ответить. Что-то важное?

— Нет, — солгал я. Мне хотелось узнать, успела ли она поговорить с Иэном. — Это было сообщение для меня. От родителей. Просто хотел знать, во сколько они звонили. А больше никто не звонил?

— Насколько я знаю, нет. Ладно, хватит про телефонные звонки. Спроси у меня, как прошел мой день.

— Как он прошел?

— Хуже не бывает. Все, что могло получиться плохо, получилось плохо. — Она тяжело вздохнула. — Я думаю о том, чтобы куда-нибудь сбежать от всего этого.

— Куда?

— Куда-нибудь, где жизнь легче.

— И где есть пляж. Да?

— Точно. Где-нибудь на Карибских островах. Я бы сидела целый день на пляже и учила рисованию местных ребятишек.

— И ты могла бы делать композиции из раковин и водорослей, — предложил я.

— Великолепно! — Она улыбнулась. — Мне нравится эта идея. Ну как, едешь со мной?

— На Карибские острова? Зачем?

Джинни захохотала:

— Даже в раю нужны друзья.

— Значит ли это, что мы должны взять с собой и Гершвина?

— Было бы просто некрасиво не взять его.

Мы снова посмеялись, после чего последовала пауза, и я понял, что должен сейчас ей все рассказать. Но я не рассказал. Вернее, я не мог.

— Что будешь делать вечером? — спросил я.

— Иэн, как всегда, занят. А ты?

— Не знаю.

Она посмотрела на меня задумчиво.

— Ты снова грустишь из-за того, что хочешь назад в Америку, так ведь? По тебе заметно.

Я сделал гримасу, показывая, что, как это ни грустно, но она права.

— Ты голодна? — спросил я.

— Ты хочешь сказать, что приготовишь ужин?

— Может быть. Чего бы ты хотела?

— Что-нибудь привычное и приятное.

— Привычное и приятное? — повторил я.

Джинни удивленно посмотрела на меня.

— В этом нет ничего странного, Мэтт, правда. Я бы сейчас хотела чего-нибудь из картошки — например, замороженные вафли или оладьи, а еще бобов и яичницу. И на все это вылить побольше кетчупа.

— И все?

— И чтобы кто-нибудь посидел со мной у телевизора до конца вечера, чтобы я не чувствовала себя одинокой неудачницей.

— Хорошо, — сказал я, испытывая облегчение. — Я приготовлю тебе оладьи, и бобы, и яичницу.

— А как насчет кого-нибудь, с кем посмотреть телевизор?

— Я подойду?

— Конечно.

— А мы поиграем в «Скорую помощь»?

— Конечно.

69

Была уже половина двенадцатого ночи. Мы с Джинни съели наш плотный ужин. Мы посмотрели кучу всякой ерунды по телевизору. Мы поиграли в «Скорую помощь». Но я все еще не мог решиться сказать ей про Иэна. И только когда Джинни, зевнув, сказала «Ну, я ложусь», я решился наконец все ей рассказать.

— Я видел сегодня Иэна в супермаркете.

— С кем ты только не встретился в этом супермаркете? Ты хоть с ним поздоровался?

— Он был с женщиной.

После едва заметной паузы она сказала:

— Только не говори мне, что его преследует в супермаркете какая-то женщина. — И она засмеялась. Но было уже слишком поздно. Какой бы короткой ни была пауза, она поставила все на свои места.

— Ты ведь уже знаешь об этом, да?

— О том, что Иэн был в супермаркете?

Я посмотрел ей в глаза и понял, что прав.

— Ты знаешь, что он женат, так ведь?

— Я всегда знала, — сказала Джинни, закусив губу, и в глазах у нее появились слезы.

Я обнял ее за плечи. Никто из нас не произнес ни слова, пока она плакала. Когда она наконец успокоилась, я поднялся и принес из прихожей одежду.

— Пошли, — сказал я, подавая ей ее джинсовую куртку.

— Куда?

Я улыбнулся и поцеловал ей руку.

— Мы убегаем отсюда.

70

— Парки странно выглядят по ночам, — сказала Джинни. — Но мне нравится.

— Понимаю, о чем ты. Кажется, что это какое-то совершенно новое место.

Как на автопилоте, мы дошли до парка Кингс Хит, который и сейчас, после полуночи, выглядел притягательно. Как только мы вошли в парк, Джинни сказала: «Пошли на нашу скамейку», и я согласился. Это была старая деревянная скамейка в центре парка, у фонтана. Мы всей своей семеркой приходили сюда, чтобы немного расслабиться и снять стресс, когда готовились к экзаменам. Трудно было поверить, но скамейка была на месте, хоть уже прошло столько времени. Я бы поставил немало денег на то, что хулиганы должны были давным-давно расправиться с ней, но скамейка была цела, несмотря на некоторый ущерб, нанесенный школьниками, вооруженными фломастерами и перочинными ножами.

— Значит, ты расскажешь мне, почему так получилось? — спросил я после некоторой паузы. — Если не хочешь, то не надо. Хочешь — просто посидим здесь. Но если ты думаешь, что лучше все-таки поговорить про это, я готов слушать.

Джинни помолчала некоторое время. Пока мы шли сюда, почти не разговаривая, я размышлял про обстоятельства Джинни и про то, как они на нее повлияли. Ясно, что ей приходится сдерживать слезы с того самого момента, как у них с Иэном начались отношения.

— Все так, как я сказала, — произнесла она слабым голосом. — Я сама во всем виновата.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, я такая. Некоторые мои подруги, как только видят красивого мужика, сразу думают «Ну, этот от меня не уйдет!» А я, когда разговариваю с ними, чувствую себя фальшивой, потому что мне может понравиться какой-нибудь полуголый мужик с жирными волосами, который выпил и танцует в баре, если он сможет хорошо приготовить чашку чая. Я сама виновата, что я такая. Меня не привлекают незнакомцы, совершенно не привлекают. Они для меня никто. Если я ничего не знаю о мужчине, он мне не интересен. — Она остановилась и посмотрела на меня. Я тоже посмотрел на нее, и она отвела глаза. — Ну, в общем, у меня довольно долго никого не было. Наверное, мне просто надоело вкладывать столько усилий в отношения, о которых я заранее знала, что они никуда не приведут. И поэтому для меня существовали только подруги, работа и мама…

— А потом?

— Потом Иэн начал работать в нашей школе на замене.

— На кафедре географии?

— Ты знаешь, — ответила она и полуулыбкой показала, что поняла: я ее дразню. — Поначалу я его терпеть не могла. После разговора с ним у меня было чувство, словно он играет со мной в какие-то игры. Не могу объяснить почему. Но потом, благодаря его настойчивости или своему любопытству, я изменила свое отношение к Иэну, и мы начали иногда заходить вместе в бар после работы. Мы стали друзьями — настоящими друзьями. И эта дружба продолжилась, когда он перешел в другую школу. Когда мама умерла, он показал себя настоящим другом. Мне тогда было очень тяжело, и он появлялся всегда в нужное время, чтобы помочь мне. Он, можно сказать, стал незаменимым — заполнял дыры в моей жизни. В то время у нас еще ничего не было, но я знала, что влюбляюсь в него. Потом однажды вечером, прошлым летом, он был у меня, и мы сидели в саду на закате, и я посмотрела на него и поняла в тот момент, что он мне нужен… ну, вот так все и получилось.

— Когда ты узнала, что он женат?

Ее голос стал тише.

— Он сказал мне про это тем вечером. Знаю, что это прозвучит смешно, но он сказал это после первого поцелуя.

— И?

— И тогда было уже слишком поздно.

— Что значит слишком поздно?

— Я влюбилась в него, — произнесла она нетвердо.

Я обнял Джинни за плечи.

— Все в порядке, — сказал я, крепко сжимая ее. — Все в порядке.

— Ничего не в порядке, — сказала она, рыдая. — Далеко не в порядке. Хоть я и очень легко обо всем этом говорю, на самом деле это не так. Я даже описать тебе не могу, как мне тяжело. Я сто раз пыталась все оборвать, но не могла. Я люблю его. Это так глупо. Так бессмысленно. — Она остановилась и позволила себе как следует расплакаться. — Ненавижу всю эту ситуацию. Я чувствую себя стервой, но ведь это неправда. Неправда. Я ничего такого не делаю. Поэтому я больше никому не сказала. Я только потому представила его тебе как моего парня, когда мы случайно встретились на дне рождения Гершвина, что думала, мы после того вечера больше не увидимся. Терпеть не могу, когда люди думают, что я такая. Не хочу, чтобы ты думал, что я такая.

— Все нормально, — сказал я. — Я вовсе о тебе так не думаю, правда.

— Зачем я это делаю? У него же ребенок, ты знаешь, мальчик.

— Полагаю, что его жена — Сюзанна — ничего не знает?

Джинни покачала головой.

— Нет. Мы даже знакомы — и это еще хуже. Иэн говорил ей, чтобы оправдать наши встречи, что у нас совместный проект для начальных классов. И однажды она предложила, чтобы он пригласил меня на ужин, и он не мог сказать «нет», чтобы не вызвать подозрений. Это было ужасно, один из худших вечеров в моей жизни.

— А что он говорит жене, когда идет на встречу с тобой?

— Что ходит с друзьями играть в футбол, что работает над диссертацией в библиотеке. Все, что только можно придумать.

— Он собирается от нее уходить?

— Нет. Он с самого начала это сказал. Он говорит, что по-своему любит ее и любит своего сына, Джейка, больше всего на свете. Он не собирается всем этим жертвовать ради меня, как бы он меня ни любил.

— А ты уверена, что он тебя любит? — я не хотел задавать этот вопрос, но мне нужно было знать наверняка.

— Да, любит, — сказала она. — Когда я пыталась со всем этим покончить, он в слезах умолял меня остаться. — Она сделала паузу. — Это смешно, но я рассказала ему, что мы с тобой в какой-то степени бывшие парень и девушка, и меня поразила его реакция. Он ревновал, хоть это все и было много лет назад.

Мы говорили еще минут пятнадцать или около того. Я говорил мало, только изредка вставлял свои замечания, и Джинни, должно быть, заметила, что я отмалчиваюсь, и задала мне единственный вопрос, на который я не хотел отвечать.

— Что, по-твоему, я должна сделать?

Когда друзья задают тебе этот вопрос, они вовсе не хотят, чтобы ты сказал им то, что на самом деле думаешь. Они хотят услышать подтверждение того, что решение, которое они уже приняли, — правильное. И это естественно. Я бы хотел того же самого. Но если я чему-то и научился, живя с Элен, так это вот чему: то, что ты хочешь услышать, редко оказывается тем, что тебе действительно нужно. Поэтому всегда, когда я спрашивал у Элен совета, она честно высказывала свое мнение, даже если это было мне неприятно. И это ее качество больше всего меня в ней восхищало.

— Ты и сама знаешь, что должна перестать с ним встречаться, так ведь? — сказал я.

— Это не так просто.

— Понимаю, — согласился я. — Нет ничего сложнее. — Вдруг мне в голову пришла одна мысль, и губы сразу расплылись в улыбке.

— Что такое?

— Ты подумаешь, что я сошел с ума.

— В первый раз, что ли?

— Хорошо, — начал я. — Я подумал, что в какой-то момент между восемнадцатью и тридцатью годами у человека как бы начинается эра мыльных опер.

— Ты говоришь какой-то бред, Мэтт. Ты совсем не слушал, что я сказала.

— Жизнь становится мыльной оперой — одни сплошные повороты сюжета и неожиданные продолжения. Ты понимаешь, о чем я: в юности все жизни гораздо более предсказуемо. До какого-то момента у тебя так мало плохих и хороших новостей, что ты начинаешь сам изобретать поводы, чтобы волноваться. Поэтому у подростков так часто меняется настроение: дело не в гормонах, а в том, что у них в жизни ничего не происходит. Я вспоминаю тебя, себя и Гершвина подростками — все было так просто. А вот прошли годы, и посмотри на нас: Гершвин женат, у него ребенок, но он устал от жизни, у тебя роман с женатым мужчиной, а я пытаюсь определить для себя, нужна ли мне моя бывшая девушка, которая осталась в Штатах. Вот что я имею в виду, когда говорю о мыльной опере.

— У меня есть знакомый в Брайтоне, — сказала Джинни. — Который не знает, что его девушка спит с его лучшим другом.

— А, ты поняла меня. Это мог быть сценарий для «Красивых и смелых» или для «Бруксайд». — Я задумался на мгновение. — А как тебе вот это — незадолго до моего отъезда из Нью-Йорка одна наша знакомая пара узнала, что они не смогут иметь детей даже при искусственном оплодотворении?

— Кажется, я видела что-то подобное по телевизору на прошлой неделе, — сказала Джинни, заметно воодушевляясь. — Хорошо, вот тебе еще один пример. Одна моя знакомая, которая живет в Киле, узнала в прошлом году, что у ее матери двадцать восемь лет назад был роман и ее отец — вовсе ей не отец.

— Это — типичный эпизод из «Далласа», — сказал я, и Джинни засмеялась и на какой-то момент снова стала той прежней Джинни. — Ну, теперь ты поняла, что я хочу сказать? — продолжал я. — Это обязательно есть во всех мыльных операх: пары, которые не могут иметь детей, предательство со стороны лучших друзей, ситуация, когда «он не твой настоящий папа», — а тут это все происходит с реальными людьми. А сейчас скажи мне, почему это так?

— Не хочу, чтобы моя жизнь была мыльной оперой, — сказала Джинни тихо. — Хочу, чтобы все было в норме. Хочу нормальной жизни. — Она пододвинулась поближе ко мне.

— И я тоже, — произнес я, снова обнимая ее за плечи. — Нам нужно найти сценаристов получше.

Через полчаса мы уже были дома.

— Ты в порядке? — спросил я, когда Джинни в халате вышла из ванной.

— Да, все нормально, — ответила она, потом подошла и поцеловала меня. Ее дыхание пахло зубной пастой. — Спасибо, что поддержал меня.

— Спокойной ночи. Увидимся утром.

Джинни почти уже дошла до дверей своей спальни, потом обернулась:

— Мэтт?

— Что?

— Ничего.

— Что? — повторил я.

— Ничего.

— Хочешь, чтобы я здесь простоял всю ночь?

Она улыбнулась:

— Это все ерунда. Я собиралась просто поделиться с тобой своим бредом, только и всего. Знаю, ты скажешь, что все это бред в стиле «Нью Эйдж», но, по-моему, ничего не происходит просто так. Думаю, что ты, я и Гершвин снова встретились для того, чтобы помочь друг другу. Знаю, что и у меня, и у тебя сейчас все не слишком хорошо, но я на самом деле верю, что у нас все будет в порядке, потому что… ну, потому что если твои друзья болеют за тебя, то нет ничего невозможного.

71

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Жизнь, да?

Элен!

Жизнь здесь становится довольно странной. Вчера я узнал, что идеальный парень Джинни, оказывается, женат. И у него есть ребенок. Она никому про это не говорила. А сам я узнал только потому, что случайно увидел его с женой. Поговорив с Джинни, я понял, что в глубине души она хочет порвать с ним, хоть и говорит, что смирилась с тем, что он никогда не уйдет от жены. Она знает, что у них нет будущего. Они видятся редко, но она все же не хочет или, вернее, не может расстаться с ним. Я не собираюсь скакать на коне моральных принципов — или, скорее, на маленькой лошадке, если такая есть в наличии, — но я уверен, что это все неправильно. Или я превратился в старого пердуна? Хуже всего, что я знаю: он себя прекрасно чувствует. Ему достается все, а Джинни — ничего. Я даже думал о том, чтобы пойти и «поговорить» с ним, но он довольно здоровый мужик, и у меня нет особых шансов. Но я решил, что если бы я был в мафии, то я бы — говоря их языком — «заказал» его. Думаю, это было бы честно. Сейчас буду смотреть «Крестный отец-2», потому что я в подходящем настроении. Напиши мне, что происходит в Нью-Йорке, чувиха.

С любовью,

Мэтт ххх

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: В мире полно женатых мужчин!!!

Мэтт!

Я так сочувствую Джинни из-за ситуации, в которую она попала. Помнишь Мелиссу, мою подругу по университету? Ты всегда говорил, что в ней есть что-то странное, и я сказала, что это из-за того, что она всегда слишком сильно выщипывает брови, и ты сказал, что поэтому она всегда выглядит удивленной. Ну так вот. Она встречалась с этим Дэнни, и он тоже был женат. Как и ожидалось, он совершенно разбил ей сердце. Но вся штука в том, что она опять сделала то же самое через несколько лет, и все опять кончилось плохо. В конце концов ее мама заплатила психотерапевту за то, чтобы он позанимался с Мелиссой, потому что решила, что это будет дешевле, чем звонить ей из другого города каждый раз, когда она в кризисе. Ну, сводя все к одной фразе, терапевт сказал ей, что у нее тяга к неудачным романам. Когда она рассказала мне, я сразу согласилась, потому что в университете она была магнитом для всех неудачников в городе. Но даже и это знание ей не помогло. Я разговаривала с ней только на прошлой неделе: она живет с мужчиной, который дважды ей изменил, и оба раза она ему простила. Я не говорю, что она сама виновата, но это все печально. Из более приятных новостей — ты будешь рад услышать, что я сделала себе татуировку с японским иероглифом — символом любви на верхней части ягодиц. Не спрашивай меня зачем, потому что я не смогу объяснить. Просто мне казалось, что так надо. Не расстраивайся.

Элен ххх

P.S. Что касается Джинни. Знаю, тебе хотелось бы все наладить, потому что это твой стиль. Но в такой ситуации не всегда все можно наладить. Поэтому попробуй просто быть рядом с ней. Если она хотя бы наполовину такая, как ты мне ее описал, то сама сможет со всем этим справиться.

72

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Татуированные девушки

Элен!

Ты меня иногда пугаешь. Я был убежден, что у тебя самый инфантильный мозг на всей планете, а тут ты вдруг выдаешь крупицы мудрости размером с хороший бриллиант. Джинни говорит, что, когда твои друзья болеют за тебя, нет ничего невозможного. Она, наверное, немного переоценивает возможности друзей — надо ли говорить, что Иэн еще никуда не исчез из ее жизни, — но она права в том, что друзья могут сделать по крайней мере хоть что-то. То время, которое я провел с Гершвином и Джинни с тех пор, как приехал в Бирмингем, — лучшее, что у меня было в жизни. И это не упрек тебе, просто эти люди — моя история. Поэтому я последую твоему совету — я не буду пытаться все наладить!!! Но я готовлю приятный сюрприз для Джинни. Просто чтобы дать ей понять, что… ну… я на ее стороне.

С любовью,

Мэтт ххх

P.S. Я всегда пытался все наладить для тебя, да?

To: [e-mail]

From: [e-mail]

Subject: Ты

Мэтт! Приятный сюрприз — это хорошая идея. Ей это понравится.

С любовью,

Элен ххх

P.S. Да, ты всегда пытался все для меня наладить, но только тогда, когда это было нужно.

Месяц третий