Много чего было у главного конюха. Не было только денег, чтобы поддерживать конюшню в приличном состоянии. Дело доходило до того, что, рискуя честью российского конного спорта, по ночам воровали овес на ипподроме, у этих пройдох-барышников.
И тут вдруг наметилась такая поклевка!
Егорыч позвонил главному тренеру Устинычу и велел, чтобы тот срочно приезжал. И чтобы захватил с собой директора с бухгалтером. После этого стал демонстрировать богатой американке лучших лошадей конюшни.
Следопыт пошел по периметру против часовой стрелки, подыскивая место для установки второй камеры. Обнаружил щель между железобетонными панелями. И ещё раз осмотрел двор. По-прежнему никаких признаков жизни не было. Там, внутри, не было даже ни воробьев, ни бабочек.
– Да, блин, веселенькое место! – сказал Следопыт сам себе фразу, самим же собой выбранную из большого разнообразия соответствующих ситуации устных штампов. И вдруг входная дверь двухэтажного корпуса распахнулась. И из неё начал медленно выползать человек. То есть вначале появилась левая рука, которая немного подтянула к себе половину головы. Потом её сменила правая рука перетащившая через порог уже всю голову. Было далеко, а бинокль Следопыт не сообразил захватить. Поэтому было непонятно, мужчина это или женщина.
Затем появились плечи… Все происходило необычайно медленно. Как будто человек либо изможден, либо сильно болен.
Когда тело выползло почти до поясницы, кто-то невидимый грубо втащил его назад. Видимо, ухватившись за ноги.
Следопыта поразило, что все это происходило в абсолютной тишине. Ни стонов, которые, может быть, и нельзя было расслышать с такого расстояния. Ни злобных криков преследователя, которые непременно долетели бы до чутких ушей Следопыта.
Два конюха по очереди выводили из денников жеребцов и показывали Дженни в манеже их достоинства. Дилетанты Дед, Танцор и Стрелка восхищенно цокали языками, восклицали при появлении очередного коня: «Вери гуд!»
Были эти кони, на их непросвещенный взгляд, действительно дивно хороши. Вороные, бурые, соловые, гнедые, караковые, буланые, игреневые, серые, чалые, саврасые, мышастые, каурые, чубарые, тигровые, с гордо косящими умными глазами, с прокатывающимися под тонкой шкурой волнами мощной мускулатуры, с точеными бабками, с копытами, на которых вполне уместно выглядели бы даже балетные туфли…
Как писал Поэт, а лучше Поэта никак не сказать: все промелькнуло перед нами, все побывало тут!
Однако Дженни была искушена в конной науке, именуемой иппологией. Дженни поездила по свету и видела ещё и не такое. Пресыщенная Дженни ждала идеала. Но его пока не было. Поэтому она была холодна, почти скучна, редко отхлебывая из фляжки виски. Мелкими, как все эти непримечательные лошади, глотками.
И тут на манеж вывели Ипполита…
Были уже установлены и опробованы две камеры. Третью следовало пристроить как можно эффективней. Поэтому Следопыт, понимая, что изрядно рискует, пошел к воротам.
Метрах в двадцати от ворот влез на березку. Срезал загораживающую обзор ветку. Вбил кронштейн. Насадил камеру.
Все это он делал, не упуская из виду дверь, за которой сидели охранники. И окно, через которое они должны были следить за внешним миром.
Все было тихо и спокойно.
«Наверно, квасят, козлы, на посту», – подумал Следопыт, проверяя на дисплее картинку.
Дженни сказала: «Вау». Пока ещё тихо, боясь спугнуть видение коня, которой снился ей уже лет двадцать. С тех самых пор, как огромное хозяйство мужа перешло в её, тогда ещё совсем юные и неопытные, руки.
Дженни передала фляжку Деду. И начала внимательно расспрашивать главного конюха о родословной Ипполита, о том, где и чем отличились его родители, деды и бабушки. Где и как скакал он сам. И какую славу снискал.
Ипполит принадлежал к ганноверской породе, выведенной в середине восемнадцатого века Георгом Вторым, курфюрстом ганноверским и королем английским. Давний его предок был ввезен в Россию из Германии как контрибуция после Великой Отечественной войны. И сразу же был поставлен на производство.
С тех пор селекционеры улучшали и улучшали российскую ветвь ганноверцев, добавляя в их жилы кровь тракенов, арабов и английских чистокровных. В результате получился Ипполит – венец породы. По резвости он способности состязаться с ипподромными скакунами. По выносливости – с арабскими лошадьми. Феноменальный прыжок: 2,20 на корде и метр восемьдесят под седлом!
Следопыт слез с дерева. И пошел к воротам. Заметили или нет? Если бы его манипуляции были обнаружены, то наверняка бы уже выскочили. Как минимум с дубинками или обрезками водопроводных труб. Не могут же бандиты держать в охране столь отмороженных непрофессионалов.
Выходит, что не заметили, отморозки. Однако надо проверить. Иначе вся работа пойдет насмарку. Да и камеры шпионские ноне ох как дороги! «Накинь, барин, на овес!» – мелькнула в голове у Следопыта дебильная ассоциация. Потому что всё же побаивался. Всё же сердечко молотилось в груди с большей скоростью, чем обычно. Клапана только успевали хлопать, обеспечивая двухтактный цикл. Когда до ворот оставалось метров пять, дверь в сторожку распахнулась. Из неё выскочили двое. Один с Макаровым, второй с Калашниковым. «Заметили», – понял Следопыт.
Дженни, несмотря на свой не юный уже возраст, птицей взлетела в седло Ипполита. Тот не стал артачиться, почувствовав твердую руку профессионала.
И пошел. При-пля-сы-ва-я.
Дженни тронула Ипполита шенкелями, отчего тот Фыркнул и пошел рысью. Все так же грациозно, словно Футболист Марадона в лучшие его годы. Приближалась стена. Дженни чуть тронула трензедем. Ипполит нарисовал крутую дугу. И вновь вышел на прямую
Еще дала шенкелей, уже более настойчиво.
Ипполит пошел легким галопом. Уже не как жалкий Марадона, а как мифический паровоз братьев Люмьер.
И с легкостью, с огромным запасом, взял небольшой барьер.
Дженни перевела Ипполита на рысь, потом на шаг. Нежно потрепала по гриве.
Остановилась. Спешилась.
И поцеловала Ипполита прямо в губы. Потом заплакала. И сквозь слезы сказала одно-единственное известное ей русское слово. И слово это было «ЛЮБЛЮ».
Следопыт посмотрел на рожи отморозков, и ему стало ещё страшней. Поэтому он мгновенно выхватил Беретту, с глушителем, и четыре раза выстрелил. А потом ещё два раза.
Было слышно лишь, как в груди колотится сердце. Его собственное. Спасенное. Да весело чирикают воробышки, божьи твари.
И, удивляясь самому себе, кинулся в сторожку.
В крохотном закутке, два на два метра, было пусто. Ни людей. Ни записывающей аппаратуры. Лишь стол, застланный газетой да на три четверти выпитая бутылка водки на нем. И два стула с покрытыми коричневым дерматином сиденьями.
«Дисциплина, блин!» – прокомментировал мысленно Следопыт ситуацию, ещё более удивившись способности шутить, пусть и мысленно.
Достал жучок и прикрепил его снизу к столешнице.
Второй засунул за отставший в углу плинтус.
Выскочил из сторожки. Никого. Кроме, естественно, двух трупов, которым спешить было уже некуда. «Теперь их носить будут, как падишахов», – подумал Следопыт и удивился своей способности к циничным шуткам.
Забрал Макарова и Калашникова, двух неразлучных друзей, и сунул их в сумку.
Слух о том, что в «Сокоросе» творится нечто невероятное, чего прежде не было за всю историю свободной России, облетела всю конноспортивную Москву. В Сокольники приехали, пришли и приползли спортсмены всех времен и народов, а также конюхи, ветеринары, члены федерации вместе с женами и детьми. Все собрались посмотреть на богатую американку, которая собирается скупить на корню весь конный спорт страны.
Понятно, что ветераны пришли, чтобы гневно протестовать, молодежь – чтобы продаться.
Однако богатая американка выбрала для покупки всего лишь двух жеребцов – прославленного Ипполита и не столь прославленного, но генетически безукоризненного Вельвета.
И торги начались.
Хозяин конюшни Викентьев запросил за каждую голову 10 миллионов долларов.
Дженни ответила по-простому, по-оклахомски: «Фак ю!» Однако в переводе Танцора это прозвучало как: «Господа, ваше предложение абсолютно несерьезно. Я готова заплатить реальную цену, но не намерена выслушивать ваши беспочвенные фантазии!»
– А что вы считаете реальной ценой? – с любезной улыбкой поинтересовался Викентьев.
– Триста тысяч за Ипполита. И сто за второго.
Через пятнадцать минут сошлись примерно посередине. Дженни купила Ипполита за три миллиона долларов, Вельвета – за один.
Перед тем, как оформить сделку, разлили шампанское.
К джипу Танцор, Стрелка, Дед, Дженни и Следопыт подошли одновременно.
На следующий день они опять разделились. Но уже в иной пропорции.
Дед и Стрелка взялись сопровождать Дженни, которая решила немедленно оформить сделку, перевести деньги на счет «Сокороса» и подготовиться к отправке жеребцов на их новую родину – в далекую Оклахомовщину.
Танцор и Следопыт до позднего вечера просидели в джипе примерно в километре от объекта. При помощи специального лэптопа, принимавшего сигнал с камер и микрофонов, наблюдали за тем, что же там происходит.
Ничего интересного не происходило. Изредка из одной двери выходил кто-либо из бандитской обслуги и тут же скрывался за другой дверью.
Микрофоны в сторожке также не вещали ничего ценного. Лишь злобная матерщина по поводу того, что вчера какой-то хер моржовый замочил Чижика и Матадора. И теперь этого хера надо вычислить, отловить и долго пытать, собрав всех пацанов. А потом пропустить через прокатный стан. Сначала медленно до половины. Потом сходить пообедать. Покурить после этого. С телками потрахаться. И уж тогда обработать и вторую половину.
Следопыта, в отличие от Танцора, эти причудливые фантазии нисколько не развеселили. Следопыт был искренне рад, что в джипе затемненные стекла. И, следовательно, снаружи его не видно.