ндартов двадцать первого века. Шутка ли, плац общего зала заставлен стильными импортными четырехместными столиками и стульями со спинками. Тонкие спички колонн держат изящные фермы перекрытий. По периметру, вдоль разбитых окнами стен, ряд кадок с монументальными пальмами. Можно было бы принять за недорогой ресторан, да только люди тут все те же, что в любой рюмочной - жадно орудуют ложками в тарелках, не снимая кепок и телогреек. Хорошо хоть лаптей нет, какая-то умная голова из администрации не выдержала позора, кроме спецодежды рабочие бесплатно получают кожаные сапоги или ботинки, вдобавок к ним - деньги на поддержание своей обуви в человеческом виде.
Электрозавод заботится о кадрах всерьез, возможно больше, чем они того заслуживают, эдакая крепость благополучия посреди полуголодной Москвы. Стандартный обед - целых восемьсот калорий, честных, без воровства и недовеса. Вместо городских лавок и рынков - закрытый распределитель со своими буфетами, продмагами, обувью и одеждой. Снабженцы бьются за бартер как львы, а совхоз около Раменского так вообще, тупо входит в штат завода на правах сельскохозяйственного цеха. На вредном производстве молоко, в душевых и туалетах не переводится горячая вода и мыло, одиноким матерям предоставляют бесплатные садики. Заборные книжки дают не только на работников, но и их иждивенцев. Далеко не рай, конечно, но выжить на одну зарплату можно. Если не пить и не болеть.
Но сегодня мне не надо подыскивать местечко в плотно забитом общем зале. Спасибо "Ударнику N1" товарищу Бухарину, для ударников коммунистического труда на каждом приличном заводе предусмотрено усиленное питание, отдельный угол, столы со скатертями и симпатичные официантки-подавальщицы в белых крахмальных чепцах.
Уселся за ближайший, готовый стартовать столик; знакомых у меня тут нет, все чужаки.
- Хорошего аппетита, товарищи!
- И тебе приятно кушать, - неспешно пробасил в замоскворецкую бороду дедок напротив.
Сидящие по бокам, судя по фасонным черным картузам и застегнутым под горло жилетам, мастера из лампового цеха, отделались степенными кивками. Какая-никакая, а все ж культура! Занятые тяжелым физическим трудом сюда не попадают: книжечки едовых привилегий чудесным образом разошлись исключительно по менеджерами среднего и низшего звена.
Габардиновый непарный пиджак, надетый к обеду, выдает во мне равного, поэтому в разговоре коллеги не стесняются ни капли:
- Начальнички х...евы снова поганой погани людям наварили, - брезгливо передернулся левый мастер от запаха из супницы, водруженной официанткой на середку стола. - Где берут-то ее столько?
- Вовсе совесть потеряли нехристи, уж третья неделя пошла! - с готовностью подтвердил правый. Затем сощурил в мою сторону глаза под начавшими седеть кустами бровей: - Скажи-ка нам паря, когда хоть малая мясинка в супе будет?!
- Года через два...
- Ох-хо, грехи мои тяжкие, - избавил меня от продолжения проголодавшийся дедок.
Ловко потянулся к поварешке, мешанул, зацепил со дна погуще и потащил капустно-пшенное варево к себе в тарелку. Следом утянули пайки мастера. Старшинство за столом тут чтут крепче устава ВКП(б), возьмись я первым - тут же, на месте, пресекут с особой жестокостью.
- Остатки сладки, - с недовольной миной я слил себе все оставшееся в супнице.
Выражение лица лишь ширма, ведь суп сварен на превосходном камчатском крабе, видать доехали наши трансформаторы до Владивостока. А в тех самых остатках - целая тарелка небрежно порубленных фаланг. Ковырять крабятину из панциря за столом некомильфо, да и вчерашние крестьяне поймут неправильно - они скорее будут голодать, но к погани не притронутся. Однако забрать еду из советской столовой домой вполне прилично; тем более Александра последнее время очень, очень уважает крабов.
- Собачку подкормлю, - я вытащил из кармана заранее припасенную газету.
- Побольше бумаги-то наверти, чтоб не промокло, - неожиданно добродушно посоветовал дедок. - Был у меня сеттер в твои годы, ох, как же он стоял! А как подранка на топях добирал...
В уголках глаз дедка налились слезы. Неужто он съел своего пса в трудную годину?
- Б-б-бл..ть! - от души, с расстановкой выматерился левый мастер.
- Опять, - констатировал правый, скособочившись при виде поданных на второе тарелок с крабами и картошкой.
- Может возьмешь? - дедок махнул бородой на свою порцию, на сей раз, куда менее аппетитную - осколки панцирей и хорды, давленные вперемешку с белыми волокнами.
- Протечет в кармане, - быстро нашелся я с причиной отказа. - "Правда" у меня хоть большая, да всего одна.
- Зря барствуешь, - дедок брезгливо потыкал в погань вилкой. - Собака, ох, какое же то непростое дело нонче!
- Прикинь, седня ко мне нормировщик подвалил, - решительно сменил депрессивную собачью тему левый мастер. - Такой франтовый, фуражка лаковая, в руке секундомер блестит.
- Не ссы, прорвемся! - отмахнулся правый. - Сам знаешь, у них там в администрации сам черт ногу сломит с нормами.** Малехо подергаются и отья...утся.
- Твои слова да богу в уши! Я ж ему как обычно толкую: "только попробуй на мой кожух к фаре дать меньше пяти часов, сей момент ребята на...уй уволятся". А он, суч...ныш, лыбится нагло в лицо, да царапает в бумажке три сорок!
- С-с-скотство! - правый мастер аж прекратил жевать. - Кивнешь на гаденыша?
- Не лаской, так таской, - рассыпался ядовитым мелким смехом дедок. - На нас еще комсомольских активистов не кинули, те, свекор бает, вообще звери! Встанут поодаль незаметно, секундомером щелк-щелк-щелк, попробуй отвертись как операции сведет.
- Повалят же с завода, - попробовал возразить левый.
Да только дедок и слушать не стал:
- Никуда уж никто не пойдет, забудь, чай не двадцать пятый на дворе; нонче народу везде хватает. А как техникум при заводе заработает, так и до вас, мастеров, доберутся.
- Привыкли вбивать у кулаков скрытые резервы...
Подначка левого мастера оборвалась тишиной.
"Начальство!" - оборачиваясь, подумал я.
Не ошибся. За спиной - не спутаешь и во сне - мышиный в клеточку костюмчик-троечка, несвежая гаврилка, кровавый бутон галстука. Васька-парторг подкрался незаметно.
Подал мне руку наново, будто с утра не виделись, энергично кивнул остальным:
- Здорово живете, о чем молчите?
- Да вот, прикидываем тут с товарищами, как ловчее план закрыть, - дедок нарочито выпятил фальшь в голосе. Немного помешкал, смахнул ладонью с бороды крошки: - Чем обязаны, уважаемый?
- Зашел случайно, - искренности улыбки Василия позавидовал бы крокодил. - Вижу, опытные специалисты учат нашего лучшего изобретателя... всякой х..не!
- Обед у нас! - чуть не хором рявкнули мастера слева и справа.
Что им до чужого парторга?
- Надо спасать талант, - Василий покосился на стол с остатками еды. - Алексей, забирай свои пирожки, допивай компот, да пойдем, поговорим.
Он что, соизволил запомнить мое имя?! Плохо, совсем плохо, даже отвратительно! Ради премии-пятипроцентки или лотерейного изобретательского билетика целый цеховой парторг ни за что не пойдет разыскивать простого гегемона в столовую. Явно у кого-то не по-детски пригорает, соответственно, мне следует ждать оказии или по партийной, или по инженерной части. Иному бы впору радоваться шансу на карьерный рывок, да вот незадача, с моими скелетами в шкафу такие финты категорически противопоказаны, отпираться же от них - подозрительно, а значит опасно.
В любом случае, сожалеть о сделанном поздно; оставив мастерам на прощание чеширскую гримасу, я как агнец на заклание поплелся вслед за Василием Крамером. К немалому удивлению - не на выход, а наоборот, на второй этаж столовой, о котором я ранее и не подозревал.
За лестничным пролетом открылся непривычно тихий, плотно заставленный пальмами коридор, глухие нумерованные двери...
- Приватные кабинеты?! - восхитился я вслух.
- Административный блок, - хмыкнул в ответ парторг. - Нам сюда, - он указал на одну из дверей: - Тут все свои, пихай сильнее!
Открывшаяся комната тонула в многослойном табачном кумаре. Полуденный свет с трудом пробивался из тянущейся у самого потолка стеклянной ленты окна к массивному, крытому кумачом столу. Расположившиеся за ним товарищи удивительным образом оставались в тени; впрочем, не узнать их нельзя. Профорга Лукашенко выдает чуб, он так лихо зачёсан, что страшно за жизнь ответственного товарища - вдруг чуб своей тяжестью перетянет гладкобритую голову на сторону, да переломит длинную рахитичную шею. Начальник цеха Петр Петрович привычно скрутил на груди тяжелые рабочие руки. Он всегда такой, что на трибуне, что в заводском коридоре, незлобивый ворчун-коротышка, совсем как мишка Гамми, только с густой, прячущей безвольный подбородок ярко-рыжей щетиной и кустистыми, низко нависшими на тёмно-жёлтые глаза бровями.
- Надымили, прям как на партсобрании, - поморщился вошедший следом Василий.
- Алексей? - на мгновение оторвался от чтения бумаг товарищ Лукашенко. - Проходь, садись.
Недурно устроился на перекус заводской истеблишмент. Отлитая из молочного стекла ваза полна сочной антоновки, в тарелках буженина, колбаса и сыр, отдельно высокая горка белого хлеба, в хрустальном графинчике, готов спорить, напиток покрепче воды.
- Добрый день, - поздоровался я, устраиваясь на стуле.
- Угощайся, - вместо приветствия Петр Петрович подтолкнул в мою сторону полную папирос серебряную шкатулку "Лафермъ".
- Спасибо, не курю. - Когда уже в этом мире развернется антитабачная компания?!***
- Як не куриш?! - Лукашенко уставился на меня как энтомолог на павлиноглазку. - Який же ты тады м... элэктрозаводчанин?
Ишь ты, акцент не изжить не соизволил, а вот играть словами наловчился, сумел таки вовремя подменить слово "мужчина" на безобидное подобие. Приятная забота, хотя мне не привыкать к роли белой вороны: тут и парни, и девчата смолят с колыбели и до гроба, без остановок на обед и секс.