Внезапно подойдя к краю, он резким тычком выставил в зал палец и измененным, резким голосом бросил в уши жующим людям:
- Немцы, покупайте только у евреев!**** Пускай ваши сограждане голодают! Ходите в еврейские универмаги. Еврей будет жиреть от монет, которые вы ему даёте, немец же будет умирать от голода. Чем несправедливее вы будете к своему собственному народу, тем скорее наступит день, когда придёт один человек, возьмёт кнут и выгонит менял из храма нашей отчизны!*****
Где уместнее всего говорить про голод? Правильно! В дорогой, да еще и до отказа переполненной пивнушке. Между тем голос нарастал все сильнее, увлекая за собой слушателей; оратор остервенело швырял в аудиторию слово за словом:
- Десять лет Германия распродаётся оптом и в розницу!
- Миллионы немцев во власти голода и нищеты!
- Наш святой долг все изменить!
Публика сорвалась на аплодисменты, крик и топот, словно благодаря словам их жизнь уже изменилась. Оратор ждал. Его бледное лицо светилось вдохновением и верой. А затем, убедительно и неудержимо, со сцены на в уши людей полились обещания. В дымном, вонючем воздухе пивнушки наливался сиянием серебра и золота купол рая, под которым каждый обретал счастье, богатство и право на святую месть.
Бессонная, полная опасностей ночь обострила мои чувства, я совсем по-новому посмотрел на сидящих за длинными столами людей. Лавочники, рабочие, продавцы, пекари, механики, счетоводы, машинистки и клерки; они все как один подались к оратору, ряд за рядом, голова к голове.
- Бандерлоги, хорошо ли вам слышно?! - прошептал я.
- Ближе! Ближе! - без тени улыбки подыграла мне Саша.
Мне стало страшно; совершенно разные лица приобрели удивительную похожесть. Бессмысленные, устремленные в туманную даль взгляды; зияющая пустота в удивительном сочетании с ожиданием великого подвига. В этом ожидании без остатка растворялось всё: критика, сомнения, правда и реальность. Оратор давал простой ответ на каждый вопрос, мог помочь любой, самой страшной беде.
Легко не только падать, верить тоже легко.
- Поедем отсюда? - засобиралась Саша. - Залезем в кровать, включим радио...
- Да, пожалуй, - полез в бумажник я. Поднял руку, подзывая кельнера: - Уважаемый, рассчитайте!
Словно в ответ, где-то совсем рядом захлопали выстрелы.
- Scheisse! - скрипнул зубами я.
- Думаешь нашли?
- Надеюсь, нет!
Еще вчера невзорвавшаяся мина казалась мне вполне достаточным поводом для перевода стрелок истории на новый путь. Минимально допустимое воздействие, или МНВ, точно по "Концу вечности" герра Азимова. Депутаты целы, газетчики в профите, зипо, шупо****** и рейхсвер при работе. Какая обывателям разница, заложили нацисты мину под тельмановский стол, или все же взорвали ее, по ошибке попав в нерабочее время? Теперь же, после риска, страха и хлопот, мне хотелось выжать из ситуации как можно больше; фотографии разнесенной на куски депутатской мебели выглядят куда убедительнее строчек из полицейских протоколов.
\\\*В нацистской Германии бананы были объявлены "непатриотичными", немецкие доктора выступали с "предупреждениями о вредности" банана. Фруктовые магазины обязали вывешивать плакаты с надписью "Настоящий патриот ест немецкие яблоки".\\\
\\\**Брюква. Едва ли не основной продукт питания голодной зимой 1916-1917 годов.\\\
\\\***Немного измененная запись из дневника Н.К. Крупской (апрель 1901 года).\\\
\\\****Интересно, что в 1932-1933 году массовая агитация против покупок в еврейских магазинах вызвала обратный эффект - люди не верили пропаганде и назло покупали товары в еврейских магазинах.\\\
\\\*****Цитата из речи И. Геббельса.\\\
\\\******Зипо - "полиция безопасности", Sicherheitspolizei, SiPo. Шупо - охранная полиция, Schutzpolizei, Schupo.\\\
- Так мы идем? - поторопила меня Саша.
- Кельнер... ведь специально тянет с расчетом! Ааа! - я бросил на стол бумажку в двадцать марок. - Да пусть подавится, прощелыга!
До выхода мы добраться не успели. Дверь распахнулась от удара: в зал не вошел, а скорее кубарем вкатился совсем юный парень шортах в разорванной, густо залитой кровью коричневой рубашке. С трудом поднявшись на колено, от прохрипел:
- В Рейхстаге взрыв! Тельман убит!
Увидели и услышали вестника немногие, однако его крик, повторенный сотнями голосов, пролетел через огромные залы за мгновение. Если бы не жужжание вездесущих мух, мне бы показалось, что я оглох - такая небывалой тишины в Хофбройхаусе не было со времен сотворения мира.
- Tot!!! - вдруг крикнул кто-то. - Сдох!
- Tot! - стукнула по столу чья-то кружка, - Tot! Tot! - подхватили ритм соседи, волной, все убыстряя и убыстряя темп в едином порыве. - Tot! Tot! Tot!
- Das ist eine Provokation... - недоуменно продолжил свою прерванную речь оратор.
Зал заглушил его слова победным ревом:
- Tot! Tot! Tot!
Оратор отшатнулся в глубину сцены, стушевался, разом потеряв в силе и росте, как видно, пытаясь привести новейшую картину мира в соответствие с партийной доктриной. Я уж думал, уйдет, но он справился. Выскочил обратно на край и завопил, перекрывая стук кружек:
- Kameraden! Kameraden! Zu den Waffen, Kameraden!
- Hurra!!! - заорала в ответ сотня натренированных пивом глоток.
- Ой, что сейчас будет! - изобразила фейспалм Саша.
- Уходим?
- Нет уж, давай досмотрим!
Зрелище того стоило. После призыва к оружию оратор отбросил сложные фразы. Под мерную дробь "tot! tot! tot!" он принялся один за другим выкрикивать нескольких простейших лозунгов с рефреном "muss sterben" - должны умереть - евреи, коммунисты, либералы. Все более и более истеричным голосом и, к моему немалому удивлению, это сработало! Публика, те самые сотни самых разных людей, которые пришли в Хофбройхаус за вкусным обедом с кружкой доброго немецкого пива, заединились в безумную толпу.
Кульминация не заставила себя ждать. Оратор выкинул вперед ладонь, выдержал короткую паузу, и отдал приказ:
- VorwДrts!!!
Спущенная с цепи свирепая свора кинулась к выходу, я едва успел оттянуть Сашу в сторону от дверей. В глазах бегущих мимо нас мужчин и женщин не осталось ничего человеческого. Догнать! Убить! Растерзать! Любого, кто окажется на дороге. Несколько минут - и только заставленные тарелками столы напоминали о сидевших тут людях.
Оратор же... аккуратно спустился по приставленной к трибуне лесенке и уселся за ближайший стол. Подтянул к себе чью-то полную кружку, с видимым удовольствием отпил крупный глоток. Воровато огляделся, вооружился вилкой и подцепил ей из чье-то тарелки сочащееся жиром кольцо колбасы.
- Schweinehund! - не удержалась Саша.
- Чудовище, - согласился я. - Да и с Тельманом как-то неудобно получилось.
- Все что ни делается, делается к лучшему, - кровожадно улыбнулась жена.
- Как, ну как?!
- Провидение...
- Я прогонял взрыватели из этой серии десяток раз!
- Похоже, у нас есть проблема побольше, - вдруг прервала мое самобичевание Саша. - Ты только послушай, что в городе творится!
Будто специально, подтверждая ее слова, улица отозвалась завыванием полицейской сирены.
Не препираясь более, мы рванулись вон из Хофбройхауса. Двери открылись как портал в соседнее измерение. Мюнхен, всего пару часов назад домашний, тихий и спокойный, теперь напоминал застигнутый наводнением муравейник. Напротив, у дверей булочной, истерили домохозяйки, кричали, что не уйдут, "пока осталась хоть одна булка". Лавочник не спорил, угрюмо и торопливо запирал ставни витрин. За углом, наискосок около грузовичка, нервно толкались мужчины в форме СА. А совсем близко, прямо рядом с нашим мерседесом, хищно водил из стороны в сторону жалами пулеметов двухбашенный полицейский броневик.
- Это что, все из-за Тельмана?! - ужаснулась Саша.
- Драка началась после слов "семантика этюдности в прозе Пушкина неоднозначна", - мрачно повторил я старую институтскую шутку.
Забрать машину полицейские не помешали. А вот выбраться из города оказалось не самой простой задачей: время словесных баталий прошло. Улицы быстро покрывались постами, вооруженными патрулями и всяким старым хламом, предвестником баррикад. Как и с кем kameraden собираются сражаться - представлялось полнейшей загадкой. Едва ли не каждый квартал выставлял свою версию красного флага, с серпом и молотом, со свастикой с белом круге, буквами SPD, черным сжатым кулаком, тремя стрелками, орлом или уж совсем дикими кракозябрами. На пути сквозь этот парад суверенитетов я крутил баранку, газовал, сигналил, продирался по тротуарам и задворкам, каждую секунду слыша в ответ все более и более страшные угрозы.
И если бы только угрозы!
Отметки от дубинок и железных прутьев испятнали капот и борта машины. Булыжниками вдребезги разнесены фары и лобовое стекло. На некстати подвернувшейся газетной тумбе осталось висеть вырванное с мясом левое крыло. В довершение всего, удирая задним ходом от агрессивной толпы, я всмятку разворотил багажник. Сверкающий краской и хромом шедевр автопрома превратился в хлюпающую кусками железа развалину, зато мы с Сашей отделались легким испугом. Успели проскочить по той самой зыбкой грани, на которой путчисты уже вполне способны громить лавки и жечь автомобили, но совершенно не готовы убивать лавочников, автовладельцев и всех прочих недругов отечества.
К загородному шоссе мы выбрались в совершенно непонятном месте, проскочив через коровий выпас, длинные ряды луковых грядок и проломив, как минимум, полдюжины оград.
- Куда мы сейчас? - задал я Саше вопрос.
- Домой в шале пани Залевски, или в Берлин?
- Налево или направо! - расстроенно хмыкнул я. - Карты нет, шале черт знает где, а до Берлина, пожалуй, нам без ремонта вообще не добраться. И вообще, впору не в столицу ехать, а в Австрию или Францию валить.
- Леш, а почему мы не остались в Мюнхене?!
Она издевается, или... я со всей дури врезал ладонями по баранке: