— … вот такие дела. — вздыхает госпожа Мэй и Оби понимает, что все прослушала, погрузившись в свои мысли. Она оглядывается по сторонам. Су Хи — напряжена, значит новости не самые хорошие. Бон Хва — тоже немного взвинчен… о чем же шла речь?
— Вот и все, что я хотела вам сказать. — продолжает госпожа Мэй: — вы подумайте. Лично я свою позицию обозначила. Я не собираюсь сидеть и смотреть как этот Гванхи возвращается в школу и ведет себя так, как будто ничего и не было. Я хочу, чтобы его жизнь превратилась в ад. Чтобы он ходил вдоль стеночки и на носочках и постоянно оглядывался через плечо. И если эта Куоко вздумает вернуться вместе с ним — чтобы с ней произошло то же самое. С вашей помощью или без нее… но вы имеете право знать. Ты… — она поворачивается к Су Хи, которая смотрит вниз, на свой бенто: — ты имеешь право знать.
— Я не хочу его видеть. — тихо говорит Су Хи: — и все так же ненавижу его и Куоко. И остальных. Но я поняла, что в том что надо мной издевались была и моя вина. Дядя Ван сказал что такие как Гванхи — всегда ищут себе жертву. Просто не нужно быть жертвой. Мир устроен так… и пусть я и пострадала, но в результате, в конечном итоге — я нашла друзей. Обрела новую себя. Нашла… — она поднимает голову и смотрит в глаза госпоже Мэй: — … нашла тебя.
Наступает неловкая тишина. Оби во все глаза смотрит на эту странную сцену, кто бы мог подумать, что холодная и отстраненная госпожа Мэй, первый заместитель главы Студсовета — умеет краснеть и отводить глаза вот так — словно испуганная птичка, словно школьница при виде своего кумира.
— Эээ… но ведь… — прерывает затянувшуюся паузу Бон Хва и Оби — делает стойку. Неужели выглянет Старший? При мысли об этом у нее сладко сосет под ложечкой… он такой недоступный. Наверное, это ее и притягивает? Она — не может влиять на него так же легко, как на других мужчин… вот и все. Нет у нее никаких чувств к этому Старшему. Он всего лишь часть шизофрении школьника, синдром диссоциативного расстройства идентичности. Нет никаких логических или рациональных причин для нее — влюбляться в… болезнь. Даже не в человека. И потом — она же даже не знает, что такое «любить». Она понимает, что такое деньги. Что такое боль. Что такое — красное, брошенное в лицо… но она не понимает, что такое «любовь». И что ее могло в нем привлечь?
Она вспоминает тот день, когда пришла домой поздно и застала Старшего в теле Бон Хва — сидящим над документами из папки госпожи Юн. Результаты экспертизы, результаты вскрытия. Небольшой листок, на котором от руки были написаны слова, нарисованы стрелочки и обведено ее имя. Она всегда была умной и сразу все поняла. Он — знает. Знает, что она подменила таблетки, что это она все подстроила. Командировка родителей в другой город, термос с кофе, коробочки с таблетками. В одной — стимуляторы, не дающие заснуть и в другой — очень сильное, почти моментальное снотворное… в инструкции особенно отмечен тот факт, что «следует употреблять с осторожностью» и «противопоказано принимать одновременно с кофеином». Она знала, что отчим закидывает таблетки из женьшеня и энергетика — горстями. Она заранее все просчитала. Что произойдет, если на большой скорости, на выезде из города, на скоростной трассе — водитель заснет за рулем? А еще — она позаботилась чтобы отчим… не выспался. Пока мать спала — она прокралась в спальню отчима и сделала все, чтобы он не сомкнул глаз. И чтобы испытывал потом чувство вины. Не выспавшийся, в смятенных чувствах, испытывающий угрызения совести, старающийся не показать вида, держать лицо перед матерью — конечно он закинул горсть таблеток-энергетиков в рот и запил кофе из термоса. Она все разыграла как по нотам. И увидев как Старший склонился над результатами экспертизы, увидев свое имя на листке бумаги перед ним, имя обведенное несколько раз и надпись «убийца» — она все поняла. Он знает.
Она сделала шаг назад, на кухню и осторожно взяла в руки острый кухонный нож. Тогда она не успела ни о чем подумать, просто взяла в руки нож. И — остановилась. Потому что ее поразила его реакция. Старший не испугался и не разозлился. Он — улыбнулся.
— Почему ты улыбаешься? — спросила она его тогда, а он покачал головой и сказал, что наконец он видит ее — настоящую. Такую, какой она является на самом деле. Безжалостную машину для выживания. Человека, который не остановится ни перед чем на своем пути и такая целеустремленность — заслуживает уважения.
— Ты не боишься меня? — спросила она, шагнув чуть ближе. Старший улыбнулся еще раз и на этот раз его улыбка была грустной. Конечно боюсь, ответил он, человек с ножом в руках всегда опасен, особенно такой как ты — хладнокровный и целеустремленный. Но я уже умирал как-то раз и знаю, что смерть только начало. Было бы грустно покидать вас всех, мне интересно жить тут и наблюдать за вами, особенно — за тобой, Кан Оби, девочка-убийца. Никто не ожидает что у бабочки будет ядовитое жало, не так ли? Так что да, я боюсь, но в гораздо большей степени — удивлен. И даже восхищен. Ты великолепна в своем безумии, Оби. Я еще никогда не встречал человека с такой перекалеченной психикой, ты словно бы уже выжженая изнутри оболочка, все еще способная двигаться и говорить.
— Почему ты… ты же знаешь, что я сделала! — требует она, наставив на него нож. Любой на его месте пришел бы в ужас. Она — убийца, этого было бы довольно для большинства людей. Но и этого мало. Закоренелые преступники одобрили бы убийство. Но не убийство своего отчима и своей матери. Говорят, что девятый круг ада — для тех кто убил своего отца. Или мать. Отцеубийцы. Она — худшая и если кто-то узнает об этом… она стискивает рукоять ножа и направляет его на Старшего, который растягивает губы в улыбке.
— Человечество убивало друг друга два с половиной миллиона лет. Не вижу, почему бы тебе не продолжить эту славную традицию. — пожимает он плечами: — я и сам не ангел. Кстати — даже ангелы убивают, ты знала об этом? Почитай библию, очень познавательно… как там — не мир я вам принес, но меч… — он встает на ноги и наклоняет голову набок, глядя на нее: — кроме того… я же уже говорил, что никогда раньше не видел человека с такой покалеченной психикой как у тебя.
— Хочешь сказать, что я — похожа на психопатку, да? — выкрикивает она, сжимаясь и ожидая волны Красного от него. Волны, которая задушит ее и бросит на колени.
— Что? О, нет. Ты не похожа на психопатку. Ты и есть психопатка, Оби. — кивает он: — однако у этого есть и свои плюсы.
— О чем ты говоришь, ты, старческая деменция в голове у школьника⁈ — она сжимает нож крепче. Он — больше и сильнее, но у нее в руке острый нож и если она…
— Ну кто так нож держит… — почти ласково говорит Старший и спокойно — вынимает нож у нее из руки: — большой палец — вот так держать нужно. Если ты, конечно, хочешь порезать, а не ткнуть. Хват постоянно меняется, в зависимости от цели.
— Ты… почему ты не… Красное? Где… Красное? Я же… — она делает шаг назад, но он — следует за ней. И еще шаг и еще и так до тех пор, пока она не оказывается прижатой к стенке, а он — не возвышается над ней. Вот и все, думает она, нож у него, он сильней, он может сделать со мной все что угодно, я проиграла. Теперь нужно изобразить отчаяние и дать ему сделать это. Все что он захочет. Понравится ему. А уже потом…
— Как я уже и говорил в этом есть свои плюсы. — говорит он и она чувствует его теплое дыхание у себя на лице: — теперь ты — наша психопатка. Более конкретно — моя. — он еще раз улыбается и вкладывает ей в руку нож: — никогда не угрожай оружием, если ты не готова убить.
— Но… — она озадаченно смотрит как он — отходит от нее и снова садится за документы. Нож у нее в руке, а он — садится спиной к ней! Она — поднимает руку с ножом.
— Что ты будешь делать? — требует она от него: — выдашь меня полиции⁈
— Зачем? Какой в том смысл? Если я выдам тебя, то наш иск против «Xi-Tien Group» рассыплется как карточный домик. Это если говорить рационально и логически. Если же ты говоришь о человеческой точке зрения… то я уже говорил что ни разу не видел настолько покалеченной психики у молодой девушки. А единственные кто могли вот так тебя покалечить — твои родители… если точнее, то твоя мать. Так что с точки зрения человеческой ты была в своем праве… наверное если рассматривать это в суде присяжных и показать им насколько ты покалечена — тебя бы оправдали.
— А есть еще точки зрения? — она откладывает бесполезный нож в сторону.
— Конечно есть. Моя личная точка зрения в том, что ты мне нравишься. Ты совершенно долбанутая и это притягивает. Ты… в тебе есть красота ядовитой змеи или крадущейся в ночи пантеры. Ты — опасна. Бон Хва еще мальчик и ему нравится Су Хи, с ее комплексом «барышни в беде», ему нравится быть спасителем. Ему нравится простота и решительность Чон Джа, она ему как старшая сестренка… и он, конечно, не видит твоей красоты. Кстати… а ты знаешь, почему люди так любят смотреть на кошек? Никто не любит смотреть на обезьян…
— Думаю у тебя есть теория. — она наконец расслабляется и садится за стол напротив него. Берет в руки бумагу, на которой обведено ее имя и рвет ее на части. На мелкие кусочки.
— В свое время наши предки были самым частым и питательным блюдом в рационе леопардов и ягуаров. — улыбается он своей раздражающей улыбкой: — и если в поле зрения появлялась большая кошка, то следить за ней было самой разумной стратегией выживания. Люди обожают держать опасность в поле зрения, понимаешь? А когда ты долго смотришь на что-то или кого-то… то тебе может и понравится. В данный момент ты — самая большая опасность рядом со мной. Конечно же ты привлекаешь мой взгляд. Малышу этого не понять… но ты мне нравишься. Рядом с тобой всегда приходится играть по-взрослому. Ол-ин, так сказать. — он снова расплывается в улыбке: — наверное я тебя люблю, странная девочка-убийца. Хочешь убить и меня тоже?
— Ты странный. — заявляет она ничего не понимая. Что тут происходит, почему он себя так ведет и… что она сейчас чувствует. Почему ей сейчас так тепло и уютно. И… безопасно?