СьёунСкугга-БальдурРоман-предание
I(9–11 января 1883 года)
Удивительно, как полярные бурые лисы порой походят на камни. Бывает, приляжет зимой такая чертовка у какого валуна, и невозможно отличить, где там зверь, а где камень. Да уж, эти куда хитрее, чем белошерстые, что вечно или тень отбрасывают, или желтеют на белом снегу.
И вот затаилась полярная бурая самка, крепко прижавшись к своему камешку и давая поземке припорошить себя с подветренной стороны. Она развернулась к ветру задком, свернулась колечком, уткнула нос под бедро и призакрыла глаза так, что между веками едва-едва угадываются зрачки. Таким манером наблюдает она за человеком, что не сдвинулся с места с той самой минуты, как улегся под снежным наносом здесь, высоко в горах Аусхеймар, — уже почти восемнадцать часов назад. Его так замело снегом, что теперь он смахивает на простой обломок старых развалин. И зверьку нужно постараться не забыть, что человек этот — охотник. Он начал свою охоту далеко отсюда — от хутора Дальботн. Небо было чистое, а рассвет — самый сумрачный, какой только бывает зимой. Человек на лыжах пересек заснеженный луг и взял курс на север, вдоль горной гряды Аусар, к скале Литла-Бьярг — там еще не намело сугробов.
Добравшись до подножия, он заметил, что наверху, на гребне, что-то шевелится. Пошарив под одеждой, достал подзорную трубу, разложил ее и приставил к глазу, что видел получше.
Ну да, так оно и было — там копошилась одна плутовка.
Лиса, казалось, не догадывалась об опасности. Судя по повадкам, она искала себе съестного и действовала потому неторопливо и вдумчиво — ничто другое не занимало ее мысли.
Человек присмотрелся к ней повнимательней.
Он попытался полностью сосредоточиться на ней, как бы стараясь предугадать, в какую сторону она направится, закончив свои дела на гребне. Вдруг, ни с того ни с сего, лисица бросилась наутек, и у человека не было ни малейшего понятия, с чего бы? Ее будто в мгновение охватил сильнейший страх, хотя о близости человека она догадаться не могла — во всяком случае, обычным путем.
Единственным объяснением могло быть только появившееся у нее предчувствие о его намерениях:
Здесь рядом — человек с охотой на уме.
Человек поднялся вверх по склону. Чтобы легче было опять найти лисицу, он старался удержать в голове ее четкий образ: вот несется она во весь дух по снежному насту, точно оперенная стрела…
На гребне он осмотрел оставленные лисой следы. Большим и указательным пальцами измерил между ними расстояние: зверь, похоже, крупный. В приставшей к ладони снежной крошке блестела шерстинка. Цвет ни с чем не спутаешь — это была полярная бурая.
На западе — облачные перья.
Похоже, идет буря.
Лисицы нигде нет.
Лисий след был четким — насколько хватало глаз.
Человек шел бодрым шагом, ветер дул ему в спину, но теперь не имело значения, почует лисица его запах или нет — она знала, что он ее преследует.
Время от времени он останавливался и осматривался, пользовался прежним методом, изо всей силы сосредоточиваясь на одной цели: просчитать, по какому пути она бежит и где он сможет подобраться к ней на выстрел.
Неожиданно ему будто кто-то сказал: «Лисица бежит равниной на север. Вот она резко свернула на восток, а там неподалеку пустошь, сплошные камни — есть где спрятаться бурошерстой коротконожке».
Может, лисица переосторожничала? Только и думала, что об опасности — и тем самым нечаянно допустила его в свои размышления? Забыла проследить за тем, чтобы держать его на расстоянии?
А может, она нарочно внушила ему эту мысль?
На пустоши было морозно, ветер холодил щеку. Заметив к северу от себя бурый комочек, человек присел и затаился.
Спустя некоторое время комочек зашевелился, а потом с камней на лапы поднялась лисица.
Ну да! Она и есть!
Это был редкостный зверь — землисто-черная на вид, густошерстая, с огромным пушистым хвостом и видимо чертовски нервная. Резкими частыми прыжками она заскакала с пустоши прочь.
Человек рванулся за ней.
И все произошло именно так, как он и предполагал: лиса метила прямо в поднятое ветром снежное облако. Прежде чем пурга проглотила ее, лисица на миг остановилась и оглянулась на человека.
И опять сорвалась с места — только ее и видели.
В воздухе свистело и выло.
Рядом с человеком пронеслась куропатка — ее тащило ветром. За ней проследовал сокол, летел высоко, уверенно и ровно взмахивая крыльями.
Отвернувшись от налетающих порывов, человек поплотнее укутал шарфом шею и, чтобы сумка получше прилегла к бедру, трижды обмотал ее лямку вокруг правой руки.
Теперь он был готов к буре.
Он продирался сквозь кромешную мглу.
Сначала у него под ногами были голые камни, и идти было легко, но вскоре камни сменил снег, и двигаться стало намного труднее.
Человеку ничего не оставалось, кроме как довериться прежнему внутреннему подсказчику: «Лисица может по-детски испугаться непогоды. Она зароется в сугроб или втиснется в какую-нибудь расщелину, заползет туда, где потеплее, и будет там лежать, пока буря не стихнет».
Теперь было самое время подобраться к лисице поближе. Человек, пядь за пядью, проталкивался вперед.
Когда ему показалось, что лиса была уже где-то совсем рядом, снег под ногами вдруг стал гораздо глубже. Теперь он доходил ему до самого паха, а еще через пару шагов человек застрял окончательно.
Он был не в силах двинуться ни вперед, ни назад, и совершенно ничего не видел.
Метель обступила его со всех сторон, сверху, снизу…
День клонился к вечеру, а буря все крепчала. Холод забрался под одежду, хоть та и была добротной. Человек так замерз, что стал дрожать — себе для согрева.
Рассудив, что будет лучше, если его всего целиком занесет снегом, он стал осторожно покачиваться из стороны в сторону, помогая пурге выстроить вокруг него непродуваемую снежную скорлупу.
Он был среднего роста, кряжист и толстоват в груди. Лицо скроено грубо, лоб не особо высокий, однако широкий — он-то и придавал лицу характер. Из-под тяжелых сросшихся бровей выглядывали глубоко посаженные маленькие глаза цвета стали, над верхней губой торчал большой мясистый нос. Какими были его щеки и подбородок, угадать было трудно из-за густо покрывавшей их темно-рыжей с проседью бороды, доходившей ему до самой груди. Волосы были землистого цвета, их тоже уже кое-где посеребрила седина. На левой ноздре виднелась крупная выпуклая родинка.
Да, таким был застрявший в сугробе человек.
Ночь была холодная и особенно долгая.
Но вот наконец человек разломал окружавшую его снежную корку. И возблагодарил Ветер и матушку Порошу за то укрытие, которое они соорудили для него на этом живописнейшем клочке земли: с того места, где он сидел в сугробе, взгляд далеко простирался поверх безбрежных, искрящихся белым инеем пустынь.
Он принялся щипать себя и тискать, втирая в мышцы рук тепло, а покончив с тем, надел рукавицы и, оперевшись руками о наст, поднялся со своего снежного трона.
Что и говорить — он был счастливчик!
Закинув на плечо ружье и сумку, человек, не останавливаясь, прошагал до плоских скал Лоуваклёп — останков ледниковой эры. Они залегали высоко в горах, и там почти никогда не бывало снега.
Поднявшись на одну из них, человек снял с себя пожитки, варежки, кожаные башмаки, вязаные носки и разложил все это рядом для просушки. А потом (черт его подери!) он снял с себя все до последней нитки и сидел там в чем мать родила — в одной только коже!
Вот он, сын Земли, дочери Солнцевой.
В животе заурчало, и человек вспомнил, что голоден. Перед самым выходом на охоту он под завязку наелся вареной рыбы, но с тех пор у него во рту не побывало и крошки, а ведь прошло уже не меньше двадцати часов.
Правда, время от времени он все же подкреплялся льдинками, однако ледяная пища эта была однообразной и неосновательной.
И он открыл свою сумку: в ладонь толщиной бараньи бочки, сушеная тресковая голова, добротно смазанные кислющим, как уксус, овечьим маслом и увенчанные шматками бараньего рулета ржаные лепешки, вымоченная в молочной сыворотке кровяная колбаса, вяленая рыба, густая овсяная каша со скиром и кусочек коричневого сахара.
Да, все это умещалось в его охотничьей сумке.
Солнце согревает раздетое мужское тело, а вокруг, робко потрескивая, тает снег — певчая птица этого дня.
В полдень здесь еще по-горному светло, и воздух — весь в пятнах ясного неба. Человеку припомнились бесчисленные чудесные мгновения, проведенные им в горах с малолетства: ничто не могло сравниться с красотой тех дней, кроме разве что новой люстры в Дальботненской церкви…
Стоп! Что это? Человек бросился наземь. Что там за тень такая? Камень?
Человек схватил подзорную трубу, но ничего не увидел — запотело стекло. Он протер его рукавом. И что, неужели не померещилось? Ну вот — исчезло! Нет, опять появилось! Лисья голова!
Вдалеке едва темнела ее макушка! Это была та самая — бурая и, судя по всему, сидела там настороже уже давненько. Человек сложил подзорную трубу.
Лисица испустила леденящий душу вопль.
Земля в тех местах ровная, с уклоном на восток, все кочки — низкие, ложбинки — мелкие. Приблизиться к лисице незамеченным у человека не было ни малейшей возможности, и потому он так и лежал, не шевелясь, на том самом месте, куда плюхнулся, заметив ее. А лисица, вспрыгнув на камень, завыла, и каждый раз, испуская вопль, вытягивала кверху мордочку.
Таким манером она хотела подстрекнуть человека к движению — она потеряла его из виду в тот момент, когда он рухнул на землю.
Человек лежал, распластавшись на земле. С ружьем перед собой, он умудрился осторожно развернуться лицом на север, но теперь боялся пошевелиться, потому что между ним и лисицей не было ни малейшей неровности, ничего, что могло бы его от нее скрыть. К тому же ружье было не заряжено, а затолкать в него заряд так, чтобы самка этого не заметила, не представлялось возможным.