Поправляю косу, которая окончательно растрепалась, берусь за вилы. Работа есть работа, сено само себя не переберет. Начинаю напевать себе под нос старую песенку, которую пела еще бабушка: «Ой, рябина кудрявая, белые цветы...»
Вилы ритмично вонзаются в сено, телята довольно мычат, а я думаю о том, что так и проходят мои дни – в работе, в заботе о животных, в тишине. И ничего, хорошо. Спокойно. Предсказуемо.
Но внезапно шестое чувство подсказывает мне, что я не одна. От ощущения чужого взгляда по спине бегут мурашки. Я резко оборачиваюсь, занося вилы, и чуть не вонзаю их в шею незнакомому мужчине.
– Черт! – вырывается у меня, когда острые зубцы останавливаются в нескольких сантиметрах от его горла.
Думала, что это Гриша решил подкрасться и устроить очередное «ухаживание». Я уже была готова раз и навсегда показать ему, куда он может засунуть свои комплименты про «племенных буренок».
Но передо мной стоял новый хозяин фермы.
Высокий, широкоплечий, с волевым подбородком и удивительно красивыми глазами. На секунду я теряюсь Я перед ним в коротком халате, резиновых сапогах, с растрепанной косой и косынкой, которая окончательно сползла на затылок. Вид скажем так странный у меня.
Быстро опускаю вилы и пытаюсь привести себя в порядок, но понимаю, что уже поздно. Он увидел больше чем надо.
– Простите, – бормочу, поправляя халат, который, кажется, стал еще короче. – Думала, что это...
И тут я замечаю кое-что странное. Его джинсы мокрые. Очень мокрые. Особенно в области... ширинки и ниже.
Боже мой. Неужели он от страха...?
Округляю глаза и невольно делаю шаг назад. Надо же, а казался таким уверенным в себе. Марат следит за направлением моего взгляда, его лицо краснеет, как наши августовские помидоры.
– Это не то, что вы подумали! – быстро говорит он, размахивая руками. – На меня случайно вылили молоко! В коровнике! Ведро опрокинулось!
– А-а-а, – протягиваю, пытаясь сохранить серьезное выражение лица. – Молоко. Конечно.
– Правда! – он выглядит таким возмущенным, что я почти верю. Почти.
– Ну конечно, правда. У нас тут молоко такое... само на людей льется.
Он смотрит на меня с подозрением, пытаясь понять, издеваюсь я или нет. Стараюсь сохранять невозмутимый вид, хотя внутри смеюсь. Надо же, городской франт попал в такую нелепую ситуацию.
– Вы... – он запинается, разглядывая мой наряд, – вы всегда так... работаете?
Опускаю взгляд на свой халат и усмехаюсь. Ну да, наверное, для него это непривычное зрелище. Небось в городе девушки сидят в офисах, в деловых костюмчиках, на каблуках. А тут я – в коротком халате и резиновых сапогах, с вилами в руках.
– А как еще? – пожимаю плечами. – В вечернем платье сено ворошить? Или в костюме от Шанель коров доить?
– Я не об этом, – он явно смущается. – Просто... халат какой-то...
– Короткий? – подсказываю я, и он кивает. – Ну так жарко же. А длинные халаты все порвались о вилы. Этот еще держится кое-как.
Тянусь вверх, раскладывая сено, и замечаю, как его взгляд невольно скользит по моим ногам. Хм. А ведь неплохо смотрит, надо признать. Не как Гришка, который пялится, словно голодный на колбасу.
У Марата взгляд... другой. Заинтересованный, но с уважением.
– Значит, вы сын Захара Петровича, – говорю, продолжая работать. – А мы и не знали, что у него есть наследник.
– Он не любил рассказывать о семье, – отвечает Марат, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Мы... не очень близко общались последние годы.
– Понятно. Городская жизнь затянула?
В его глазах мелькает что-то похожее на вину.
– Что-то в этом роде.
Я изучаю его украдкой, делая вид, что полностью сосредоточена на работе. Надо признать, мужчина видный. Широкие плечи, подтянутая фигура – видно, что спортзал не пропускает.
Сильные руки, правда, наверное, только штангу поднимали, а не вилы с сеном. Красивые глаза, волевой подбородок – не то что у Гришки, у которого лицо словно из теста слепили и забыли допечь.
Да, такой мужчина мог бы и мне понравиться... если бы я была дурой. Но я уже проходила этот путь. Городской красавчик, обещания, мечты – а в итоге одиночество и разбитое сердце.
Нет уж, спасибо. У таких, как он, в городе целое лукошко «ягодок» – зачем им деревенская дурочка в резиновых сапогах?
Хотя что-то в груди все равно противно ойкает, когда он смотрит на меня.
– Значит, теперь вы хозяин, – продолжаю разговор, втыкая вилы в сено с особым усердием. – Планы грандиозные наверняка есть? Ферму модернизировать, роботов поставить, чтобы без людей обходиться?
– Пока я еще не решил, что буду делать, – честно признается он.
– Не решили? – удивляюсь. – А Гришка наш уже готовится вам ботинки языком лизать. Думал, вы с готовым планом приехали.
– Гришка – это ваш управляющий?
– Ага. Григорий Иванович. Только мы его все Гришкой зовем. Он того... активный очень. Особенно в плане женщин.
Марат хмыкает, и я понимаю, что он уже успел оценить «обаяние» нашего управляющего.
– И как он... работает?
– Как управляющий или как донжуан деревенский? – уточняю. – Потому что второе у него получается лучше первого.
Он смеется, и звук этого смеха мне неожиданно нравится. Не натянутый, не фальшивый – искренний.
– Расскажите о нем как об управляющем.
– Ну... – тщательно подбираю слова. – Скажем так, при нем ферма не развалилась окончательно. Это уже достижение. Но и процветать особо не процветает. Григорий иванович больше любит командовать, чем реально работать. И за девушками бегать, конечно.
– За вами тоже бегает?
Вопрос прозвучал как-то... личностно. Поднимаю на него взгляд и вижу искренний интерес в его глазах.
– Пытается, – пожимаю плечами. – Но я не из тех, кто легко дается.
– И что он делает? Комплименты говорит?
– Ага. Называет меня «племенной буренкой, которой не хватает бычка». Романтично, правда?
Марат давится смехом.
– Серьезно?
– Абсолютно. А еще говорит, что я «как цветок в навозе сияю». Поэт, одним словом.
– И как вы на это реагируете?
Многозначительно поднимаю вилы.
– А как думаете?
– Понятно, – кивает он. – А почему ты не пожаловалась отцу?
– Захар Петрович был добрым, но... слабым. Гришка умел ему зубы заговаривать. Да и вообще, я привыкла сама за себя постоять.
Марат молчит, задумчиво глядя на меня. А я продолжаю работать, чувствуя на себе его взгляд. Странное ощущение – не неприятное, но... тревожное. Словно во мне просыпается что-то, что я давно и надежно похоронила.
– Скажите, – вдруг произносит он, – вы всегда были такой... колючей?
Я останавливаюсь и смотрю ему прямо в глаза.
– А вы всегда были таким любопытным?
– Просто интересно. Вы давно здесь работаете?
– Пять лет.
– И за все это время никого не было?
Вот это уже наглость. Ставлю вилы острием вниз и опираясь на них руками.
– А это ваше дело?
– Возможно, нет, – соглашается он. – Но я все равно спрашиваю.
– Так вот, это не ваше дело.
– Понятно, – тихо говорит Марат. – Простите.
– Допрос закончен? Сходите в бухгалтерию, они там более приветливые и не мешайте работать.
Отворачиваюсь, внутри все клокочет от его наглости и прожигающего взгляда. Марат долго и пристально смотрит на меня.
– Хорошо, на сегодня закончим.
Уходит, оставляя меня одну с колотящимся сердцем и мыслями, которые лучше бы не приходили мне в голову.
Кажется, будут проблемы.
Глава 4 Марат
Дом отца встретил запахом старины и воспоминаний. Скрипучий пол, обои с выцветшими цветочками, фотографии на комоде, все то же, что и двадцать лет назад. Даже занавески те же, только выгорели еще сильнее.
Бросаю сумку на кровать в своей бывшей детской комнате и оглядываюсь. Боже мой, да здесь ничего не изменилось. Тот же письменный стол, за которым я делал уроки, те же полки с книгами, даже плакат с футболистом до сих пор висит на стене. Как будто время остановилось в тот день, когда я уехал в город в поисках «лучшей жизни».
Желудок предательски урчит, напоминая, что я не ел со вчерашнего дня. Иду на кухню в надежде найти хоть что-нибудь съедобное. Открываю холодильник и... пусто. Совсем пусто. Только одинокая банка соленых огурцов стоит на полке, как последний солдат на поле боя.
Беру банку, рассматриваю этикетку. Красивым почерком написано: «Соленые огурчики. Нина».
Нина. Сразу вспоминается сегодняшняя встреча в коровнике. Эта девушка с непослушной косой, голубыми глазами и в том самом коротком халате, который...
Стоп. Не думай об этом, Марат. Совсем не думай.
Но мысли словно живут своей жизнью. Помню, как она стояла с вилами в руках, как поправляла халат, который действительно был коротковат. И эти ноги в резиновых сапогах... Кто бы мог подумать, что резиновые сапоги могут быть такими... сексуальными?
А еще я помню ее взгляд – скептический, насмешливый, совершенно равнодушный ко мне. Это задело меня сильнее, чем я готов был признать. Я привык к восхищенным взглядам, к заинтересованности. А она смотрела на меня, как на надоедливую муху.
Хорошо еще, что джинсы были мокрыми от того проклятого молока, которое на меня вылили в коровнике. Иначе... ну, в общем, было бы неловко. Очень неловко. Потому что при взгляде на аппетитный и пышные формы Нины, скованные узким халатиком, я реально возбудился.
А зачем я вообще туда пошел? К этой Нине? План был простой: осмотреть ферму, сделать фотографии, передать все своим людям для оценки и продажи. Зачем мне было лично знакомиться с работниками?
Но что-то тянуло меня туда. Может быть, любопытство. А может быть, Григорий, который так активно рассказывал о «золотых руках» Нины, что мне захотелось увидеть это чудо еще раз своими глазами.
Чудо... Да, она определенно чудо. Колючая, неприступная, но чудо.
Открываю банку с огурцами, достаю один и откусываю. Боже мой! Во рту взрывается такая концентрация соли, перца и укропа, что глаза слезятся.