– Смотри, эта дрянь доставляет тебе массу хлопот и боли. Есть предложение: я ее снимаю, и мы с тобой торжественно сжигаем ее в печке. Как тебе такое?
Пес следил за каждым его движением. Егор встал и подошел к столу. Взял нож. Ответом на его действия стало глухое рычание.
– Понял, – он положил нож обратно и задумался. Порывшись в аптечке, нашел маникюрные ножницы. Спрятав их в ладони, Столетов вернулся к собаке и присел на корточки.
Пес опять положил голову на лапы и протяжно вздохнул.
– Нож ты знаешь... – вслух рассуждал Егор. – И, наверное, не в смысле, что им колбасу нарезают. Что-то мне подсказывает, что и при пальпации я у тебя много чего поганого на шкуре найду. – Он уже успел заметить выболевшие и затянувшиеся раны на ногах и тощем бедре. – Били тебя, парень? – Егор стал гладить по жесткой шерсти одной рукой, а второй аккуратно вздевывать пальцы в дужки ножниц. – И меня в детстве дворовые били. Отец говорил: не обращай внимания, а я не мог. Понимаешь, характер у меня дурной. Другому бы раза хватило, а я нет – как же без сдачи? Один раз спустишь, потом вообще на шею сядут. Каждый будет пинать и шпынять. Эх, видел бы ты меня тогда! Синяки вообще не проходили! Нос как груша, бровь рассечена... А отец у меня врачом был, известным, очень хорошим... А я его позорил...
Тонкие лезвия ножниц кромсали задеревеневшую бечевку, а Егор продолжал гладить пса и тихо говорить.
– А мама у меня, знаешь, какая была? Добрая. Готовила хорошо. Я же хилый был, тощий. Вот как ты. Она рассказывала, что когда я у них появился, то наесться не мог. Ел, ел... а потом блевал... Отец специальную диету мне назначил, чтобы я потихоньку привыкал к режиму и распорядку, а у меня внутри будто волчара ненасытный жил, даром, что я трехлеткой был. Я же вижу, что в холодильнике еда, на столе пряники и конфеты, а в шкафу банки с вареньем... Не поверишь, сухие макароны жрал. Не потому, что голодал в принципе, а потому что не знал, что это такое. Пищевой интерес – вот как это называется. Ну и нервный был, конечно. А как ты думал? Я же к родителям из детского дома попал, а у нас там было...
Егор коротко выдохнул, когда в нос ударил мерзкий запах воспаленной кожи и гноя.
– Было там, в общем, не так как дома... Свой режим и распорядок...
Пес взвизгнул, когда бечевка натянулась в руках.
– Тихо, дружочек, тихо... По-хорошему бы промочить сначала надо, тогда она легче отойдет. Ты как, потерпишь?
Егор посмотрел на окна. Если уж идти на Сладкий, то прямо сейчас. Пока туда, пока там, и уж темнеть начнет. День короткий – хочешь все успеть, собирайся.
– В общем, Джек, я сгоняю на остров, а ты тут полежи. – Он взял бутылку хлоргексидина и, немного погрев ее в широких ладонях, стал потихоньку поливать вдоль воспаленной раны.
Пес задергался, вскочил, а затем отошел на несколько шагов. Конец бечевки свисал теперь до полу, все еще опутывая шею по горлу.
– Я все понимаю, – Егор закрутил колпачок и показал бутылку псу. – Но без этого никак. Ведь доктор не приедет. В смысле, собачий доктор. А я человеческий. Ну и не совсем доктор... – он покачал головой и с горечью усмехнулся. – Одно название... Морды переделываю, понимаешь? Носы, рты. Кожу лица на затылок натягиваю. Омолаживаю, блин!
Пес снова зарычал и сместил корпус назад.
– Извини, брат, – понизил голос Егор. – Завелся я опять. Характер... Мне бы накостылять кое-кому, глядишь, и отлегло бы. Да отец бы меня не понял. Я ж ради него, ради матери изнутри себя столько времени ломал. Чтобы, значит, человеком стать. Хорошим человеком. А потом вот за большой деньгой отправился. Послушался друга. Ну так и получил, за чем шел. Думал, счастливее стану. Нет, брат, не в деньгах счастье... И не в бабах. – Столетов развел руками. – В чем? Не спрашивай. Честно, не знаю. Но вот если ты поправишься, то, наверное, я буду немножечко счастлив. Как думаешь?
Пес махнул хвостом и зацокал к подстилке. Остановился на полпути, заметив свисающую бечевку. Уцепился за нее пастью, попробовал содрать, но задрожал, заскулил и посмотрел на Егора таким взглядом, что у того сжались челюсти.
– Потерпи, Джек. Попробую раздобыть лекарства. Глистогонное надо? Надо... Антибиотики, витамины. Надеюсь, что-нибудь найду. А вернусь, мы с тобой каши наварим с мясом. Мы же мужики, нам мясо нужно.
Егор постоял посреди комнаты, а затем, намотав на шею шарф, вышел в сени. Снег на стоявших в углу лыжах еще не успел оттаять. Егор сколупнул с креплений намерзший лед и, прихватив палки, направился во двор.
Что, и черти будут?
– А еще у нас баба Люба есть! – оттопырив мизинец и прищурив правый глаз, Слава подул на горячий чай.
Варвара с аппетитом уплетала слоеную «заправскую» булочку с сосиской и отхлебывала кофе из простой белой чашки. На заправке было тепло, светло и вкусно пахло. Слава отогнал грузовичок от заправочных колонок и теперь поглядывал в его сторону через большое окно, у которого они стояли.
– Баба Люба, – напомнила она и, скомкав салфетку, вытерла губы.
– Ага. Так вот она, значит, наш местный оракул. Погоду предсказывает, все даты церковные помнит, ну и по мелочи... – мужчина шмыгнул носом.
– Что по мелочи-то? – рассмеялась Варвара.
– Заговоры, – понизил голос Слава. – Гадания еще. На картах. Говорят, бабка ее цыганкой была. Но что-то, мне кажется, вранье это все. Любка наша, деревенская. К тому же, рыжая.
– А что, цыган рыжих не бывает?
– Может, и бывают, – задумался водитель. – Сама-то она хитрит, всей правды не говорит. Знаю, что из Якимихи. Замуж как вышла, на Сладкий переехала. Чтобы значит, за мужиком своим жандобиться.
Варя покрутила головой:
– Жандо... что?
– Ходить! Э... ухаживать, во! Только он возьми, и через год помри, вот так-то...
– Понятно, – Варвара выбросила салфетку и посмотрела в сторону витрины. – Я пожалуй, на дорожку еще одну слойку возьму. Вкусно.
– Ага, давай бери да поехали!
Они вышли с заправки. Снежок припустил и теперь падал крупными, похожими на куски ваты шарами.
– С тех пор Любка в гадания и ударилась, – подтянул штаны Слава.
– И как, сбывается?
– С погодой, да. Прям жо... этим местом она ее чувствует. А касательно личной жизни не знаю, не обращался. У меня, слава богу, все в порядке – жена, дети выросли. Разъехались... – он вздохнул. – Ну а что им у нас делать? Тоска, едрена вошь!
– А вы мне еще про монастырь расскажите, пожалуйста!
– Это тот, где тюрьма, что ли?
Варвара уселась поудобнее и захлопнула дверь грузовичка.
– И про тот, где тюрьма, и про другой тоже.
– Так это... Ты фильм «Калина красная» смотрела?
– М-м... – Варвара кивнула. – Что-то припоминаю. Старый, да? Там еще Василий Шукшин снимался. Мама моя его любила. Говорила: вот мужики были!
– Во-во, – Слава поднял вверх темный узловатый указательный палец. – Он как раз по тому мосту из тюряги и шел. Токмо с Огненного вот эдак запросто не отчалишь. Там на пожизненном сидят. Как революция случилась, заместо монастыря тюрьму сделали. Это, значит, на Огненном. А на Сладком с той поры служивые жить стали. А раньше монахи в том монастыре такой сбитень готовили, что на всю округу славился. Потому остров Сладким и назвали. Теперича, конечно, от того сбитня, сама понимаешь, ничего не осталось. Но природа, мать! Какая у нас природа! Новое озеро, Новозеро по-нашенскому, тебе понравится. Ты бы летом приехала – на рыбалку бы сходила. А зимой оно мертвое совсем, стылое.
– А тот монах, про которого вы говорили... С факелом?
– А... это на материке дело было. На Огненном-то, почитай, в 16 веке монастырь отстроили, а тот еще раньше хотели. Но что-то, видать, не срослось. Болота, опять же... В общем, место гиблое, неудачное оказалось. И вот один монах воспротивился тому, что строить перестали. Уперся! Сказал, что не покинет того места. И... – Слава вывернул руль и поддал газу.
– И? – Варвара уперлась ладонями перед собой, чтобы не завалиться на водителя.
– И не покинул. Так там и остался. На-всег-да!
– А вы сами там были? В том монастыре, который заброшенный?
– Вот еще! – Слава кашлянул. – Чего я там не видел?
Варвара бросила на него хитрый взгляд:
– Да вы боитесь?
– Я?! Окстись, не боюсь, а остерегаюсь! Не все так просто, малая! Ты думаешь, раз монах остался, так место святым стало? Ни-ни! Монах ведь человек тоже подневольный. Ему приказ был, а он ослушался. Почитай, против начальства пошел. А значит, не тем силам поддался.
– Ох, и жутко! – встрепенулась она. – Как раз то, что мне нужно!
– Чую, бедовая ты, Варвара!
– Скажете тоже... – она вдруг скисла, задумалась.
За окнами мелькали деревни, заснеженные поля. Настоящая зимняя сказка, которая тепло отзывалась в ее сердце.
– Мужняя ты али как? – поинтересовался Слава.
– Али как... – поджала губы Варвара.
– Что, не нашлось в столице тебе мужика хорошего?
– А, – отмахнулась она. – Я и не искала... – Варя почувствовала, что лицо заливает краской.
Слава дипломатично помолчал, а потом сказал:
– К бабке Любе сходи. Ты надолго к нам?
– Не знаю еще. Решу на месте. Все зависит от того, как материал соберу.
Внутри стянуло от неприятных мыслей: работа ей нравилась, а вот видеться с Олегом теперь будет очень неприятно. Оно, конечно, со временем забудется истрется в труху, да только Разумов с его шуточками и ласками от нее так просто не отстанет, это она точно знала. Есть такая порода людей, которые, словно репей пристанут и тянут, тянут за кудрявый локон, пока не повыдергаешь его вместе с волосами.
– Черт меня попутал... – прошептала она, закрывая глаза.
– Говорю же, к бабке Любе сходи! Она тебе все как есть скажет!
– Угу... Обязательно...
– Не боись, кудрявая, все путем. Матерьялу мы тебе накидаем, на книжку хватит!
– Мне на книжку не надо, только на статью. Про монаха вы это хорошо придумали... И про бабку-гадалку...