— Уверен в этом?..
— Головой ручаюсь.
— Побачим, — пробасил Симоняк. — На войне по-всякому бывает.
Он пригласил комбрига к столу. Оба склонились над картой, расчерченной красными и синими линиями. Уточняли буквально каждую деталь переправы через Неву и боя на переднем крае неприятельской обороны, хотя оба знали, что нельзя все предусмотреть и дело может обернуться совсем не так, как они планируют.
Да, война есть война. Пять раз уже пробовали наши войска прорвать кольцо блокады. Не получалось. Фашисты будто клещами впились в приладожскую землю.
И сейчас бой предстоит трудный. Вести его надо будет на таком участке, который дает много преимуществ противнику. Наши позиции от неприятельских отделяются шестисотметровой шириной Невы. По ее левому обрывистому берегу и проходит немецкий передний край. К нему не подберешься незаметно. И люди, и танки будут двигаться по открытому льду на виду у противника.
— Сколько минут? — прикидывал Симоняк. — Пожалуй, не меньше шести-семи…
— Танки пройдут быстрее, — сказал Хрустицкий. — Но забираться на берег им будет тяжелее, чем пехотинцам.
— А вы подумайте, как облегчить… Подумайте.
Они говорили о трудностях и заранее искали возможности их преодолеть. Оба как будто остались довольны друг другом. Прощаясь, Симоняк сильно пожал руку новому знакомому.
— Значит, каждый танк пойдет, как русский солдат?
— Надеюсь, товарищ генерал…
Машина, подпрыгивая на ухабах, бойко мчалась по шоссе. Перед ветровым стеклом суетливо метались пушистые снежинки.
— В штаб, товарищ подполковник? — спросил шофер.
— Нет. На то самое озерко, где были вчера…
Свернули на проселочную дорогу, которая петляла по мелколесью. На поляне Хрустицкий увидел прикрытые брезентовыми чехлами стволы тяжелых гаубиц, в другом месте — целый городок из шалашей, — прибыла какая-то стрелковая часть. Между густых елок стояли тяжелые танки…
К Неве стягивались войска для участия в операции «Искра», накапливались силы для удара, который должен был соединить Ленинград с Большой землей. Все, с кем Хрустицкий встречался в последние дни, с тревожным волнением ждали начала исторического боя, готовились к нему. Этим же жила и 61-я танковая бригада, которой командовал Владислав Владиславович. Ни днем, ни ночью экипажи не знали покоя. Упорно учились одолевать крутые склоны и холмы, перебираться через глубокие противотанковые рвы и зыбкие болота.
Машина, резко затормозив, остановилась на берегу озера. Хрустицкий направился к стоящей неподалеку группе офицеров. Среди них комбриг разглядел и самого главного танкиста фронта — генерала Виктора Ильича Баранова. «Приехал проверить, готовы ли к наступлению», — мелькнула мысль.
Комбриг, на ходу расправляя кожаную куртку, подошел к генералу.
— Здравствуй, — сказал ему, не поворачивая головы, Баранов.
Внизу словно на громадном блюде с крутыми, выпуклыми стенками разыгрывался «бой». Оставляя в глубоком снегу извилистые борозды, пробивались к противоположному берегу озера танки-малютки. Стрелки в серых ватниках норовили от них не отставать.
Два головных танка пересекли озеро. На какое-то мгновение они задержались перед почти отвесно поднявшимся на их пути берегом. И потом решительно полезли вверх. Брали крутой подъем накренившись так, что издали казалось: вот-вот они перевернутся и скатятся на лед.
У Хрустицкого перехватило дыхание. И он, не таясь, вздохнул с облегчением, когда оба танка, осилив подъем, углубились в лес.
— Кто это у вас такие лихие акробаты? — раздался глуховатый голос Баранова.
— Сейчас фамилии не смогу назвать, — ответил Хрустицкий. — Теперь у нас многие акробатами стали. Если не все…
— Думаешь, поверю? — усомнился Баранов.
В прошлый свой приезд он остался недоволен подготовкой танкистов. Хрустицкий, пунцовея от досады, выслушивал его замечания: и это не так, и то не этак. Танковые экипажи неуверенно действовали на пересеченной местности, не решались углубляться в лес, сбивались с заданного маршрута.
Но это было месяц назад. Баранов увидел, как на «вражеский» берег стали лихо подыматься танки батальона Александра Паршева. Взбирались они еще быстрее и увереннее, чем те, которые одолевали крутизну первыми.
После отбоя отправились в штаб. Хрустицкий ехал с генералом в одной машине.
— Хочется небось мое мнение знать? — спросил Баранов. — Не скрою — понравилось. Но главная проверка впереди — бой. С Симоняком договорился?
— Был сегодня у него.
— Это хорошо. Несогласованные действия в прошлом много нам бед доставили. Помнишь, что под Лиговом случилось?..
Как мог Хрустицкий забыть тот бой? В нем участвовали Родин и многие боевые друзья, вместе с которыми он воевал под Лугой.
На тяжелых танках КВ они прошли через немецкие позиции, а пехота отстала. Немцы воспользовались этим, подбросили свежие силы на свой передний край. Наши машины попали в ловушку. Ни снарядов им доставить нельзя, ни горючего. Сколько жертв понесли, чтобы вызволить уцелевшие танки и их экипажи!
С первой блокадной зимы разошлись у Хрустицкого с Родиным пути. Далеко он теперь. Где-то на Волге… Командует корпусом. И хорошо, рассказывают, воюет. Генералом стал, звание Героя Советского Союза ему присвоили…
Хрустицкий вздохнул. Это не ускользнуло от Баранова…
— Вспомнил?..
— Да, товарищ генерал. И еще о Родине я подумал, Алексее Григорьевиче. Ударить бы и нам так здесь, на Неве, как там, на Волге.
— Вон чего захотел… Время еще не пришло. Сейчас у нас и цели, и силы ограниченные. Вспыхнула бы искра да поярче. Затем, глядишь, и пламя раздуем.
Подъехали к штабу. Баранов, выбравшись из машины, сказал:
— Веди, комбриг, показывай, что вы тут напланировали.
Батальон майора Паршева первым из танкистов пересекал Неву. С наблюдательного пункта комбрига хорошо было видно, как легкие, проворные машины, лавируя меж вздыбленных торосов и снарядных воронок, спешили к левому берегу. Одна минута, две, три… И вот уже головной танк чуть ли не вплотную приблизился к высоченной обледенелой громаде. Остановился. На снег соскочили саперы с тяжелыми пакетами взрывчатки. И тотчас же к ним присоединилась новая группа разграждения с другого подоспевшего танка.
Противник еще не успел опомниться от мощнейшего артиллерийского удара. Немецкие орудия стреляли редко, наугад. Через Неву почти без потерь перекатывались стрелковые цепи.
Пехота обогнала первые танки. По штурмовым лесенкам бойцы взбирались на берег, врывались в неприятельские траншеи. Но и танкисты задержались ненадолго. Там, где только что хлопотали саперы, сильный взрыв взметнул в воздух черные комья земли, желтый песок.
Когда ветер отнес в сторону дымное облако, берег выглядел уже по-иному. Образовалось что-то вроде спуска к реке. И сразу же к желтевшему проему устремился ближний танк. Решительно полез наверх, как когда-то на лесном озере. Хотя и с трудом, но подъем он все-таки одолел. За ним в гору полезли другие машины.
Несколько правее саперы подготовили и вторую дорогу танкам.
Минут через двадцать Паршев радировал:
— Переправились без потерь. Ведем бой…
— Вы где? — задал вопрос Хрустицкий.
Комбат назвал квадрат. Танки подходили к деревне Марьино, оставив позади еще одну преграду — глубокий ров.
— Поздравляю с первым успехом. Идите вперед, — напутствовал Хрустицкий и, вспомнив литовскую неудачу, добавил: — Но не зарывайтесь.
Что он мог еще посоветовать, не видя поле боя, которое с каждой минутой отдалялось от берега. Вот быть бы там… Но это теперь исключалось. Он отвечал не за роту, не за батальон, а за всю бригаду.
Радист, щупленький со вздернутым кверху носом, сказал, что комбрига требует «Метеор».
— Легеза, — пояснил он на случай, если Хрустицкий запамятовал позывные.
Майор Леонтий Легеза командовал батальоном броневиков. Он должен был переправляться через Неву левее, на участке другой дивизии.
Сколько Хрустицкий Легезу знал, тот вечно высказывал какое-либо недовольство. Обижался даже на то, что, хотя у него и три ордена, но все три Красной Звезды. «Не выше, понимаете, товарищ подполковник, и не ниже…»
— Чем-нибудь опять недоволен, «Метеор»? — спросил Хрустицкий.
— А чему тут радоваться?
— Откуда говоришь?
— Со старого места. Меня толкают в спину, а я не иду. Не могу. Не могу.
— Раз так, жди меня.
Уходя с наблюдательного пункта, комбриг попросил своего заместителя по политчасти Румянцева:
— Побудь на капе, Федор Кузьмич. Держите связь с Паршевым. А я пойду разберусь, что там наш Леонтий «налегезил»…
Дело оказалось гораздо серьезнее, чем комбриг предполагал. Хрустицкий отыскал Легезу на КП стрелкового полка, где тот яростно спорил о чем-то с начальником штаба. Оба горячились…
— Прекратить, — сердито сказал Хрустицкий. — Нашли время для перебранки.
Легеза послушно умолк, хотя пехотный капитан еще продолжал бушевать, грозя Леонтию трибуналом.
— Докладывай, — приказал комбриг.
— Пойдемте отсюда, я вам на месте покажу.
По глубокому ходу сообщения они прошли к самой кромке невского берега. Легеза чувствовал себя здесь, в передовой траншее, как дома. Подвел к стереотрубе и сказал:
— Смотрите…
Комбриг прильнул к окулярам. И то, что он увидел, лучше всяких слов объясняло, почему батальон Легезы здесь, а не на левом берегу, где черной громадой высилась гора Преображенская, а левее ее в густой дымке угадывались корпуса Шлиссельбургской ситценабивной фабрики. Нашей артиллерии, видимо, не удалось подавить вражескую огневую систему. Молниеносный бросок через Неву не удался. Первые цепи пехоты, ринувшись в атаку, полегли на льду. Несколько смельчаков, правда, проскочили через опасную полосу, но, достигнув противоположного берега, оказались в огневом мешке. Вражеские снаряды и мины во многих местах раскрошили ледяной панцирь реки, и над обнаженной невской водой клубился пар, словно ее снизу подогревали…