розов выкатил пушку к развилке дорог.
Бойцы сидели на снегу. Поставив часовых, Морозов приказал остальным спать, но никто не мог даже вздремнуть: так велико было напряжение.
На рассвете фашисты пошли в контратаку. Четыре танка выползли из леса, стреляя на ходу. За ними бежали мелкими группами немецкие солдаты. Подойдя к дороге, танки рассредоточились. Артиллеристы соседней части открыли огонь. Тогда вражеская пехота бросилась к позиции, которую прикрывала пушка Морозова. Сержант отчетливо видел возбужденные лица пьяных солдат, слышал слова чужой речи. Трудно было сосчитать, сколько немцев бежит к пушке. На глаз Морозов определил, что их человек семьдесят. Семьдесят против шестерых! Одними снарядами от атакующей вражеской пехоты не отобьешься. А отбиться надо во что бы то ни стало… Ведь стоит только врагам просочиться в стык, и они обойдут соседнюю часть с фланга, большой кровью придется тогда расплачиваться нашей пехоте за промах артиллеристов.
— У пушки справимся мы вдвоем со Стариковым, — сказал Морозов, — а остальных на время сделаем пехотинцами.
Полекушин, Клашко, Бураков и Саймагамбетов залегли с автоматами за кустами, а Морозов со Стариковым, подпустив гитлеровцев поближе, начали расстреливать их картечью. Падали на снег убитые, истошно кричали раненые, наводя страх на остальных. А четыре автомата тоже беспрерывно вели огонь, и вскоре захлебнулась вражеская контратака. Тогда-то из-за леса показались пехотинцы и бросились за убегающими фашистами. И снова потащил пушку вперед расчет Тимофея Морозова.
Долго шли, не встречая сопротивления, а под вечер добрались до населенного пункта и стали закрепляться в нем на ночь. Только выбрали огневую позицию для пушки, как неподалеку загрохотали гусеницы, загремели выстрелы…
Морозов снова вступил в бой. Первый же снаряд попал во вражеский танк. Двое танкистов подняли люк, на ходу спрыгнули на снег и побежали. Танк пошел дальше, никем не управляемый. Морозов не мог сдержать улыбки, видя, как беспомощно он движется. Но вот танк свернул с дороги как раз в ту минуту, когда из леса вышли наши солдаты. Они захватили в плен обоих удиравших танкистов. Еще несколько десятков метров прошел танк, потом забрался на брошенную фашистами землянку и остановился. Так как бой еще продолжался, рискованно было оставлять на поле подбитый танк: в него могли забраться «кукушки» — вражеские снайперы. Морозов выкатил пушку метров на пятьдесят и двумя выстрелами поджег машину.
Сменили огневую позицию, вырыли в снегу ячейки для расчета, прилегли, решив хоть немного поспать после двух невыносимо тяжелых суток. Вскоре Морозов почувствовал снова ноющую боль в спине и проснулся. Было очень холодно. Слепил свет, — это все еще горел подбитый танк. Стариков стоял возле пушки, переминаясь с ноги на ногу.
— Ну, как? — спросил Морозов. — Чего ждать? Несколько раз я слышал, как перекликались они. Наверно, готовятся к контратаке.
И верно, в половине второго ночи Стариков крикнул:
— Вставай!
Солдаты бросились к пушке. Морозов вынул ракетницу, выстрелил осветительной ракетой, и сразу артиллеристы увидели фашистов. После нескольких выстрелов картечью они разбежались.
Недолго отдыхали артиллеристы. В семь часов утра в контратаку пошли две роты. И эти две роты были рассеяны. Осколком снаряда был тяжело ранен ездовой Полекушин. Отвезли его в тыл санитары, а пушка двигалась все вперед и вперед, отвоевывая родную землю.
Был у фашистов неподалеку от Дятлиц мощный опорный пункт. На картах назван он «Скотным двором». На всю жизнь запомнил Морозов эти места. Самые жаркие бои вел он у «Скотного двора» и под Дятлицами. Батальон наступал на «Скотный двор» по кочкам. Потащил было по болоту Морозов свою пушку, да ничего не вышло, — стали вязнуть колеса в трясине. Решил тогда сержант зайти во фланг. Лошади пошли галопом, расчет за ними бегом. Только выехали за поворот дороги, как враг встретил их пулеметным огнем. Жеребец вдруг заржал, упал на землю, потом сделал усилие, поднялся и снова побежал по дороге. Кровь текла по его серой спине. Морозов остановил коней. Быстро развернули орудие, открыли огонь. А пули врага посвистывали все чаще. Упал на снег Саймагамбетов, — ранило его в левую ногу. Как только фашисты оттащили назад пулеметы, Морозов подполз к Саймагамбетову, сделал ему перевязку.
— Ничего, брат, скоро снова на фронт вернешься, — утешал он Саймагамбетова.
— Болит очень, не дойти мне до санитарного пункта, — ответил Саймагамбетов, тщетно пытаясь подняться с земли.
— Мы тебе враз всё приспособим, как барин поедешь, — отозвался неунывающий Бураков.
Приволок он санитарную лодку, уложил в нее Саймагамбетова, привязал лодку к упряжке, дал в руки казаху самодельные вожжи. И повез раненый жеребец Сом раненого бойца в тыл на пункт санитарной помощи…
Открыв огонь с фланга, Морозов сразу уничтожил миномет и три пулемета. Пехотинцы тем временем зашли в тыл, а наши танки вырвались вперед и заняли дорогу, ведущую к Дятлицам.
Здесь навестил Морозова командир, человек решительный и бесстрашный. Увидел он, как тяжело четырем людям и одному коню тянуть пушку, и дал Морозову двух лошадей. Теперь, когда три коня повезли орудие, расчету стало полегче.
Морозов сел на передок, Стариков, Бураков и Клашко вприпрыжку побежали за пушкой…
Минут через десять догнали пехоту, пошли дальше в боевых порядках. Только доехали до поворота, как показался на дороге вражеский танк «тигр». Он яростно начал обстреливать нашу пехоту. Не успел Морозов выстрелить, а из-за леса на помощь «тигру» вышло самоходное орудие. До танка было метров четыреста, а до самоходного орудия — не больше полутораста. Решил Морозов прежде всего разделаться с самоходным орудием. Стрелял сам и исключительно удачно: сразу вывел орудие из строя.
«Тигр» тем временем ввязался в бой с нашим танком и, видимо, забыл о пушке Морозова. Этой оплошностью врага и воспользовался Морозов: подошел поближе и открыл огонь. «Тигр» заметался на дороге, хотел уйти в лес, да поздно: снаряд попал в моторную часть. «Тигр» задымился, прошел все-таки к лесу метров двести, но потом остановился, и яркие снопы пламени озарили дорогу.
И вот кончилась третья ночь боя…
Чуть потеплело, мокрыми хлопьями падал снег. Над снежным полем взлетали ввысь осветительные ракеты.
На рассвете пехота стремительно пошла в атаку и заняла Дятлицы. И снова, быстро обогнув пылающие улицы, ушла вперед пушка. В полукилометре от Дятлиц Морозов открыл огонь по дзоту, задержавшему продвижение нашей пехоты. На этот раз на помощь дзоту пришла фашистская батарея. Снаряды рвались возле огневой позиции пушки сержанта Морозова. И в ту самую минуту, когда Морозов выстрелил, совсем неподалеку разорвался снаряд. Во все стороны разлетелись осколки. Морозов почувствовал, что теряет сознание, и упал на снег. Он был ранен в ногу и шею. В тот же день его эвакуировали в Ленинград.
Вскоре командиру противотанковой пушки сержанту Морозову присвоили звание Героя Советского Союза.
Артиллеристы рады были, что так высоко оценен подвиг их товарища: со своей пушкой он всегда был впереди и смело прокладывал путь пехоте.
Н. ВисарионовОТВАЖНЫЙ ТАНКИСТ
Капитан Телегин часто писал с фронта домой. Порой это были совсем короткие весточки: жив, здоров, воюю.
Нина Георгиевна по нескольку раз перечитывала дочерям Аллочке и Люсе немногословные письма отца. А однажды она получила от мужа письмо, в котором он рассказывал родным о недавнем бое на берегах Волхова.
Было это в конце июня 1943 года.
«Три зеленые ракеты — сигнал атаки, — писал Григорий Георгиевич. — Ровно в 7.00 машины одна за другой вырвались колонной вперед и с выходом на поляну развернулись в боевой порядок — линию. На южной окраине деревни желтеют немецкие траншеи. Гитлеровцы открыли огонь из орудий, минометов, пулеметов. За нами в боевых порядках двигалась наша пехота с автоматами. Впереди нас — огненный вал нашей артиллерии.
В оптический прицел вижу, как вырвавшаяся вперед машина остановилась. Ее заволокло столбом дыма и пыли, а затем ярко-красные языки пламени охватили броню, — танк подорвался на минном поле. Поворачиваю вправо — горят второй и третий танки. Сердце сжалось при мысли о друзьях, которые, сидя в горящих машинах, продолжают вести огонь.
Обгоняем горящие машины. Давим пулеметные гнезда и противотанковые пушки с прислугой.
Прочесали деревню и вырвались на северную окраину. Впереди — опять траншеи, вырытые в рост человека. Перед траншеями — густой лес с деревьями в обхват и ямы-ловушки. Пройти в лоб нельзя. Гитлеровцы убежали в эти траншеи и вели огонь по нашей пехоте. Я и Миша Сотник подъехали на пять метров друг к другу. Выключили моторы и договорились атаковать фашистов с флангов: он — с левого, я — с правого. Подъезжая к траншеям, я увидел амбразуры дота и начал вести огонь из пушки. Но железобетон не подавался. Дот стоял. Объезжая его, увидел в пятнадцати метрах бочку с надписью «бензин». Я и водитель Миша Шмаров вышли из танка, вылили бензин на дот и подожгли его.
Он моментально был объят пламенем. Затем вдоль траншеи я и Сотник повели танки навстречу друг другу. В упор расстреливали бандитов.
Деревня была взята. Наша пехота закрепилась. Мы двинулись во вторую деревню с тыла и вели бой двое суток…»
Не обо всем тогда написал Григорий Георгиевич.
В этом бою тяжелая немецкая мина разбила ствол пулемета его танка. Заглох мотор. Вышла из строя радиостанция. Телегин не мог вызвать на помощь товарищей. Да и вряд ли сумели бы они пробиться к поврежденной машине командира — настолько силен был противотанковый огонь врага.
Коротка июньская ночь, но экипажу подбитого танка она показалась вечностью. Только на рассвете удалось завести мотор и вернуться в расположение роты.