Само был храбрым воином и выдающимся политиком, заслужившим уважение и признание со стороны славян. Кем бы ни был Само по происхождению (этот вопрос просто не может быть однозначно разрешён), по своему политическому положению он был славянским князем, выполнявшим традиционные для славянских правителей общественнополезные функции: защита своей земли, суд, текущее административное управление, охрана безопасности торговых путей, строительство городов и крепостей, сбор дани с подвластных его славинии[160] племён, руководство религиозными церемониями и общественными пирами и т. д.
Демократические порядки предков чехов с народным избранием судей и вождей из числа наиболее достойных по своим качествам мужей описывает Козьма Пражский (ок. 1045–1125): «Если только среди племени или в составе рода оказывался кто-либо, обладающий лучшими нравами и более уважаемый за своё богатство, люди добровольно обращались к такому человеку без его вызова, без свидетельства с печатью и с полной свободой толковали о своих спорных делах и о тех обидах, которые им нанесены. Среди таких людей выделился некий человек, по имени Крок, его именем назван град, заросший теперь уже деревьями и расположенный в лесу, что близ деревни Збечно. Соплеменники считали этого человека совершенным. Он располагал большим имуществом, а при рассмотрении тяжб вёл себя рассудительно; к нему шёл народ не только из его собственного племени, но и со всей страны, подобно тому как к ульям слетаются пчёлы, так к нему стекался народ для разрешения своих тяжб»[161].
Избрав себе в князья пахаря Пшемысла, чехи обратились к нему с такими словами: «Госпожа наша Либуше и весь наш народ просят тебя прийти поскорей к нам и принять на себя княжение, которое предопределено тебе и твоим потомкам. Всё, что мы имеем, и мы сами в твоих руках. Мы избираем тебя князем, судьёй, правителем, защитником, тебя одного мы избираем своим господином»[162].
Публий Корнелий Тацит (сер. 50-х — ок. 120 г.) сообщает о том, что германцы конца I — начала II в. избирали своих королей и военных предводителей: «Царей (reges) они выбирают из наиболее знатных (ex nobilitate), вождей (duces) — из наиболее доблестных (ex virtute sumunt). Но и цари не обладают у них безграничным и безраздельным могуществом, и вожди начальствуют над ними, скорее увлекая примером и вызывая их восхищение, если они решительны, если выдаются достоинствами, если сражаются всегда впереди, чем наделенные подлинной властью»[163].
Очевидно, подобные процедуры выбора на народном собрании (вече — *větje) князей и/или военных вождей из числа наиболее знатных и/или доблестных и одарённых талантами людей существовали и у славян[164].
Обратим внимание на явный параллелизм известия Тацита о вождях германцев, которые должны «увлекать примером и вызывать восхищение» и рассказа Фредегара о Само, который «проявил столь большую доблесть», что «узнав доблесть Само, виниды избрали его над собой королём». Славянское общество при этом выглядит более демократичным[165], чем германское: на основе доблести у славян можно было стать не только военным вождём (*vojvoda), но и князем (*kъnedzь)[166], в то время как у германцев последнее было прерогативой выходцев из определённого круга знатных семей.
Характерен в этом отношении приводимый Фредегаром эпизод: когда Само отказался принять франкского посла Сихария, тот, видимо для того, чтобы обмануть стражу, переоделся в славянскую одежду и предстал перед Само[167]. Получается, доступ к князю для славян был весьма свободным: любой человек мог рассчитывать на приём у него в случае необходимости, что указывает на демократический характер славянских общественных институтов.
Скорее всего, славянские жёны Само были представительницами местных знатных и влиятельных родов и, таким образом, своими браками он, будучи человеком «со стороны», «укоренял» себя в славянском обществе, выстраивал определённую политико-династическую систему, долженствующую укрепить славянскую «державу».
Обычай многожёнства у языческих славян в целом и у славянских князей раннего средневековья, в особенности, зафиксирован множеством источников: «Киевская летопись свидетельствует, что на Руси в XI веке, возможно в начале XII века, вятичи, радимичи и северяне имели по две-три жены; то же подтверждают Ибн-Русте и Казвини, а также ряд церковных и светских запрещений, относящихся к XI и XII векам. В Чехии наличие полигамии подтверждает Козьма Пражский, а биограф св. Войтеха указывает, что главной причиной, вынудившей епископа покинуть чешскую землю, было многожёнство, которое он не смог искоренить. Князь Бржетислав в 1039 году наряду с другими пороками резко обличал наложничество. Точно так же было и у поморян, где с полигамией ревностно боролся епископ Оттон Бамберский. Письмом папы Иоанна VIII, посланным в 873 году князю Коцелу, запрещалось двоежёнство в его княжестве на озере Балатон. На Балканах полигамию запрещал Козьма Болгарский. О гаремах славянских князей рассказывает Ибрагим Ибн-Якуб, отмечающий при этом, что они держат взаперти по 20 и более жён. Летопись упоминает гарем князя Владимира в Вышгороде, Белгороде и Берестове с пятью жёнами и 800 наложницами; Ибн-Фадлан рассказывает о другом русском князе, имевшем 40 жён; в Чехии много жён имел князь Славник; в Польше Мешко до принятия им христианства имел семь жён, а поморанский князь во время посещения его епископом Оттоном Бамберским имел несколько жён и 24 наложницы. В славянских языках для их обозначения имелся ряд терминов, из которых более всего известен термин наложница, а также суложница, приложница (suložnica, priložnica). Эта полигамия, разумеется, не являлась чем-то специфически славянским и была известна у всех соседей славян»[168].
Многожёнство в это время практиковали и франкские короли. Так современник и противник Само, Дагоберт I, по словам Фредегара, «предаваясь чрезмерному разврату, завёл множество любовниц и одновременно трёх женщин держал в качестве королев. Королевами же были следующие [женщины]: Нантильда, Вульфегунда и Берхильда. Приводить здесь имена наложниц значило бы чрезмерно увеличить эту хронику из-за их многочисленности»[169]; «В 8-й год своего правления, когда по королевскому обычаю он (Дагоберт I — М. Ж.) объезжал Австразию, он принял на своё ложе некую девушку по имени Рагнетруда, от которой в этом же году у него родился сын по имени Сигиберт»[170].
Весьма вероятно, что Само прибыл к славянам во главе целого купеческого каравана, возможно, военизированного. Учитывая нестабильность политической ситуации, купеческие путешествия средневековья нередко носили военизированный характер — купцам в любой момент могло потребоваться с оружием в руках защищать себя и свои товары[171].
Ни малейших оснований считать Само работорговцем, как это делают некоторые авторы[172], источники не дают. Торговля славянскими рабами становится в Европе значимым явлением существенно позже рассматриваемого времени — только с развитием германской экспансии на славянские земли, которая и дала поток славянских пленных, обращаемых в рабов[173]. У самих же славян формы зависимости в VI–VII вв. носили патриархальный характер, а виды эксплуатации были мягкими[174], что несовместимо со скольким-нибудь широким развитием работорговли. Поскольку в аваро-славянском конфликте Само активно встал на сторону славян, невозможно и предположение о покупке его экспедицией славянских рабов у аваров[175].
Скорее всего, поскольку торговый караван Само направился в ареал разгорающегося славяно-аварского вооружённого конфликта, основным товаром, который он вёз, было оружие для продажи его славянам (в западнославянском ареале археологи периодически находят франкское оружие, которые славяне могли получать именно в результате торговли). Учитывая, что Само с лёгкостью присоединился к боевым действиям на стороне славян, показал в них себя храбрым человеком, и, видимо, знатоком военного искусства, а впоследствии не раз побеждал как аваров, так и франков[176], можно предполагать, что он был человеком, знакомым с военным делом и знающим позднеантичную и франкскую военную тактику и стратегию.
Высказывалась гипотеза, что Само помимо торговой миссии, мог быть политическим эмиссаром франкского короля, и имел задачу помочь славянам в борьбе с аварами, тем самым подорвать могущество последних и усилить в Среднем Подунавье франкское влияние[177], однако рассказ «Хроники Фредегара» не даёт для неё оснований: торговая миссия Само к славянам представлена его собственным предприятием; ни о каких его связях с франкским правительством ничего не говорится; тому, что Само храбро показал себя в бою, Фредегар удивляется, что логично если речь идёт о купце и нелогично, если речь идёт об эмиссаре франкского правительства; дальнейшее поведение Само, ставшего славянским князем, отмечено резкой враждебностью к Франкскому государству (отказ принять франкского посла, отказ компенсировать преступление своих подданных против франкских купцов, регулярные набеги славян из «государства» Само на земли Франкского королевства).