Любые совпадения имен и событий этого произведения с реальными именами и событиями являются случайными.
Часть перваяУбийство
Ретро-1
Бабочка была великолепна. Когда и как попала она в автомобиль, Александр не знал. Она неподвижно сидела на лобовом стекле автомобиля, лишь слегка покачивая своими исполинскими крыльями. «Совка Агриппина» — так называется этот вид — вообще одна из самых крупных бабочек в мире, размах ее крыльев достигает тридцати пяти сантиметров. А эта, решившая скрасить тянучее одиночество Александра, была среди собратьев великаншей…
Ждать пришлось недолго. Виктор подобные комбинации создавать мастер. Моисеев появился с опозданием всего на двадцать минут. Мог ведь и вообще не появиться!
— Senhor Педру? — спросил вежливо.
Александр молча указал на сиденье рядом с собой. Моисеев глядел на приезжего с тревогой.
— А куда мы едем?
По-португальски он говорил с заметным акцентом, неверно применяя падежи.
— Тут, недалеко…
«Бьюик» быстро проскочил мост через Акари, оставил справа район Иража, вырвался на набережную.
Моисеев оглядывался с нарастающим беспокойством:
— Куда мы едем?
Александр не ответил. Громко жевал резинку. Он считал, что это безотказно убеждает человека в тупости собеседника.
Миновали район Пенья. И свернули, наконец, на мост.
— Мы что, едем в Университетский городок? — Моисеев глядел на него с нескрываемой надеждой.
Александр выплюнул жвачку в открытое окно и спросил по-русски:
— Неужели ты еще не понял, куда и зачем мы едем?
Моисеев с ужасом отодвинулся от него. А потом попытался броситься на соотечественника. Александр ударил его легко, локтем в челюсть, снизу вверх. Громко клацнули зубы.
— Не дергайся, — произнес спокойно. — Тебе уже ничто не поможет. Так хоть умри, как подобает…
Обреченный посмотрел сквозь стекло на лазурно-чистую воду бухты под мостом. Сзади вонзались в знойную синеву небоскребы Рио-де-Жанейро. Рядом по мосту мчались к аэропорту Галеано потоки машин. В них были люди. Но рассчитывать на их помощь предатель мог не больше, чем на ту же бабочку, которая по-прежнему сидела, распластав крылья, на лобовом стекле.
1
Стакан с водой стоял совсем близко. Рядом — рукой подать. Он чуть подрагивал. Поверхность чистой, хрустально-прозрачной влаги подергивалась едва заметными концентрическими кругами ряби и дробила нестерпимо яркий свет на ослепительные вспышки радужных бликов. Вода казалась ледяной — на стакане оседал туманный конденсат. У верхней кромки его образовалась крупная капля. Она на какое-то время замерла, подрагивая и набухая. А потом вдруг неровно, рывками, покатилась вниз, оставляя на запотевшем стекле ломано-извилистый след.
Александр судорожно-сухо сглотнул. С жадностью глядя на тонкостенное стеклянное вместилище влаги, предвкушал, как эта студеная жидкость живительным комком провалится в желудок, омыв по пути спекшиеся губы, шершавый язык, растрескавшееся нёбо, нежные гланды и чувствительную глотку, перехватив ледяным обручем горло, заставив на мгновение замереть легкие.
Мужчина жадно потянулся к стакану. Рука повиновалась с трудом, будто занемевшая от долгого лежания на боку. Приходилось напрягаться, чтобы достать вожделенное питье. Предощущая, как пальцы вот-вот сомкнутся на холодной скользкой поверхности, сжал ладонь. Но… они беспрепятственно прошли сквозь стенки сосуда, не ощутив ни холода, ни влаги. Странно… Но жажда мучит. Александр решил попытку повторить. Он потянулся к стакану губами. Вот-вот жадные губы коснутся хрупкого стекла с подернутой туманом росинок красной полосочкой вдоль края… Но вместо этого ощутил грубую горячую материю.
Он понял, что это только сон. И от осознания этого факта проснулся.
Пить и впрямь хотелось нестерпимо. Во рту, как говорится, словно табун ночевал. До тошноты болела голова: пульсируя в висках, наливаясь тяжестью в затылке. Совершенно не было сил подняться.
Со стоном Александр перевернулся на спину. Разлепил подернутые засохшей корочкой блефарита глаза. Зрение сфокусировалось не сразу, размытые силуэты предметов принимали привычные очертания постепенно, неровно, зигзагами наплывая друг на друга.
Начинался очередной бесконечно длинный день. Делать было абсолютно нечего. Спешить некуда. Можно было бы еще пару-тройку часиков поваляться в постели. Если бы не невыносимая жажда.
Сейчас бы того кисленького вина, которым потчевала его Джоанна в городке Кашуэйра-ду-Сул, что на самом юге Бразилии. Как оно называлось-то?.. Попытка припомнить не увенчалась успехом.
Пора было вставать.
Александр с трудом приподнял разламывающуюся с похмелья голову. Первым делом взглянул на себя.
Н-да… Опять спал одетый… Без постели… Скосил налитые болью глаза. Затоптанный немытый пол не загажен. И то ладно…
Желудок угрюмо заворчал. Из горла рванулась прокисшая отрыжка. Пора было вставать.
2
Народ уже кучковался. Наташка, разбитная, грудастая, веселая продавщица, всегда спозаранку открывала свое заветное окошко прямо в стене магазина.
В ночное время изнутри и снаружи это окошко прикрывалось железными ставнями. Утром металлические листы снимались, в пазах приподнималось вверх и так фиксировалось исцарапанное оргстекло. Через образовавшийся под полупрозрачным листом проем Наташка и обслуживала свою многочисленную клиентуру. У нее всегда можно было дернуть стакашек или пивком поправиться.
Вот и теперь реанимация страждущих граждан шла полным ходом…
Вообще-то Наташка ничего, хорошая баба, добрая, с пониманием. Своим иной раз могла и в долг налить. Но и своего, естественно, не упускала.
Одно время Александр ходил «поправляться» к расположенной за углом пивной. Там раньше татары работали, они честно не доливали, цену держали высокую, но зато не разбавляли. К ним народ со всей округи ходил, даже на автобусе иной раз подъезжали — благо остановка рядом. А потом доходную точку перекупили свои, русские, — и пиво пить стало невозможно: прокислое, разбавленное, с порошком для пены, но зато все по той же, явно завышенной, цене. Потому Александр и перебрался к Наташке.
— Bom dia, senhora Наташенька, — поздоровался хрипло по-португальски.
— Что, хмурое утро? — приветливо улыбалась Наташка.
Она всегда приветливо улыбалась тем, кто приносит ей стабильный доход.
Надо сказать, к Харченко она вообще благоволила, выделяла среди остальной клиентуры. Как ни говори, а офицер, хоть и бывший, в органах работал, интеллигентный, культурный, не курит, не слишком матерится… Вон даже на иностранном языке разговаривает. В общем, не чета остальной похмельной братии…
— Ой, хмурое, — согласился он. — Не голова — котел с дерьмом.
— Так уж и с дерьмом… — с готовностью хохотнула незамысловатой шутке Наташка. — Налить?
— В долг, — выдавил Александр слово, которое так и не привык произносить без смущения. — Ты же знаешь, у меня пенсия скоро…
— Знаю-знаю, — покивала Наташка. — Ты б подзавязал немного, а, Сан Саныч?..
Наташка всегда называла его Сан Санычем, хотя Александр по отчеству был Михайловичем. Но он не возражал: хоть горшком, как говорится, назови…
Между тем Наташка, хотя и призвала Харченко к трезвости, «огненной воды» в мерный стаканчик нацедила. Честно, из «кристалловской» бутылки, которую держала под прилавком, для своих, и до самой рисочки «100». Перелила в пластмассовый стаканчик и сверху еще бутерброд примостила.
— Так ведь тебе доход, — алчно глядя на стаканчик, выдавил Александр.
— Доход, конечно, — не стала спорить продавщица. — Тебя вот только жалко. Молодой вон какой, здоровый, красивый, когда не с похмелья, конечно, а себя не жалеешь…
— А чего жалеть-то? Подумаешь — на десяток лет раньше на прокорм червям отправлюсь… Так им ведь, червям-то, все равно кого жрать — академика или алкоголика.
Скаламбурил, так сказать.
— Так ведь раньше срока на тот свет не больного хочется…
Наташка даже улыбаться перестала, перекрестилась торопливо.
— Почему? — безразлично спросил Александр, осторожно стараясь обхватить трясущимися пальцами мягкий стаканчик. — Что наша жизнь с точки зрения вселенского мироздания? Даже не миг между прошлым и будущим — а вообще ничто. Просто искра в тумане.
Поняв, что одной рукой не управится, он положил бутерброд на грязную, в засохших разводах стойку, обхватил пластмассовую посудинку двумя ладонями и, хакнув, рывком опрокинул водку в себя. Тело сотрясла волна неприятия. В животе стало горячо. Александр с шумом втянул воздух и впился зубами в хлеб с колбасой.
Наташка смотрела сквозь царапины жалостливо.
— Слышь-ка, Сан Саныч, — окликнула она из-под прозрачного листа. — Зайди-ка ко мне сюда. Покормлю хоть… Ты, наверное, забыл уже, когда завтракал в последний раз…
В голове привычно и приятно затуманилось. Желудок судорожно трепетал — он хотел есть.
«Опускаемся еще на одну ступеньку, — безразлично подумал Александр. — Поступаем на иждивение к женщине».
И отправился в обход магазина, где была дверь в служебные помещения.
3
Через час Александр был уже другим человеком. Выпив еще стаканчик и сожрав целую кастрюльку невероятно вкусных макарон по-флотски, которые для него разогрела на электроплитке Наташка, он почувствовал себя великолепно. И теперь сидел в тесной клетушке за бутылочными ящиками и, размягчившись от выпитого и съеденного, разглагольствовал о превратностях судьбы. Наташка занималась своим делом — похмеляла страждущих. Тем не менее слушала внимательно.
— Эх, Наташенька, ты бы знала, каким я был раньше, до всех этих перестроек-перестрелок!.. Что я ел и пил, как одевался! Где, в каких странах бывал! Какие женщины у меня были!.. Все потерял, все спустил, все посеял. Сказать, что только я сам в этом виноват, — так ведь не скажешь. В чем-то и сам виноват, конечно. Но не в этом главное. Суть в другом. Все вокруг переменилось, все стало не таким, как я привык, как мне нравилось. А я-то, я, понимаешь, прежним остался. Лишний я здесь стал, Наташенька, лишний в этой жизни. Вот в чем трагедия думающего человека. Нет цели в жизни, нет стержня, ради которого жить хотелось бы.