– Понимаю, непросто. Но уж сделай милость, тезка, попробуй еще раз. Вы с Ольгой были в квартире одни.
– Да.
– Собрался дождь, Оля предложила отцу отнести зонт.
– Да.
– И ты отправился, с зонтом, подошел к дороге, на той стороне его увидел. Он тебя увидел и, наверное, ускорил шаг?
– Так.
– В это время полил дождь.
– Верно.
– Потемнело.
– Так.
– Появилась машина. Она ехала с выключенными фарами?
– Да, наверное, поэтому отец поздно спохватился.
– Номер машины не видел?
– Видел. Я побежал за ней.
– Побежал. Зачем же?
– Не знаю, Николай Николаевич. Побежал – и все.
– Так, а номер?..
– Видел, товарищ капитан. Молния ударила, и я видел. Две цифры были заляпаны грязью, а две последние были восемь и семь.
– Поня-ятно, – протянул Сорокин, колеблясь, но все-таки спросил: – Ты точно видел или за Санькой повторяешь?
– Что повторяю?
– То, что Приходько сказал.
– Нет, я сам видел.
– А марка машины?
– «Победа».
– Уверен?
– Вот теперь точно, – твердо заявил Николай, – я ж на такой ездил.
Сорокин изобразил изумление:
– Когда успел, тезка?
Колька даже обиделся:
– Ну как же, на Кузнецовской «Победе»!
– Представь, я и забыл про твои связи в преступном мире. Значит, «Победа», а цвет?
– Вроде бы блестящая, серебристая.
– И подтверждаешь, что фары потушены, сигналов водитель не подавал, тормозить не пытался.
– Вот это точно так.
– Коля, а ты, значит, наперерез кинулся.
– Верно.
– И он тебя без труда объехал.
– Так. Автомобиль вильнул, потом поехал в сторону области, а я за ним кинулся.
Помолчали.
– Так, тезка, а не приметил, кто за рулем сидел? Ну, знаешь, могло броситься в глаза – одежда, может, волосы?
Парень подумал.
– Вроде кто-то в светлом. Точно! Точно! Потому и увидел, что в светлом! Белом. И вроде бы в очках. Блеснули стеклышки. И мне показалось… но не уверен.
– Говори, говори.
– Вы просто напишите, что в белом и очках. А то, может… нет, не стану зря говорить.
– Тезка, время.
И Колька решился:
– Мне кажется, что баба была за рулем, Николай Николаевич.
– Почему ты так решил?
– Ну… не воротник у нее был, а вырез эдакий. – Он провел треугольник от плеч к груди, довольно низко.
– В самом деле, мужики такое не носят, – согласился Сорокин и пообещал: – Будем искать, и найдем. Ты иди, иди, а то мать места себе не находит.
Колька улыбнулся, пусть и через силу, и сказал:
– Домашних Санька предупредил, его шофер на машине подбросил.
– А! Так это он, негодяй, угнал оперативный транспорт. Как же сговорился-то?
– Они знакомы, – пояснил Колька, – пересвистывались, наверное, голубятники. У них же братство.
– Ну, иди, иди.
Уже в дверях парень, вспомнив, повернулся:
– Николай Николаевич, а вот у бати портфель был, черный такой, пряжка золотая. Он где?
Сорокин поднял бровь:
– Что за портфель?
– У отца был портфель. Отлетел он… пряжка раскрылась, бумаги рассыпались.
– Что за бумаги?
– Я не знаю.
Трудно сказать, чего Колька ожидал от своего сообщения. Что сейчас капитан все бросит и побежит разыскивать пропавший портфель? Или, что скорее всего, извлечет пропажу из-под стола? Или сей же час расскажет, что делать, чтобы отец немедленно вернулся домой?
Чего-то подобного он ожидал. Чего угодно ожидал Колька, но не того, что Сорокин с полной рассеянностью, бездумно поддакнет, а потом продолжит, как последний подлец, перебирать собственные листы и листочки. Далее, точно спохватившись, напомнит: мол, возможно, понадобится еще раз явиться и дать показания… И попрощается.
Что ж, Колька и побрел домой, предвкушая все, что ждет его там, – заплаканная мама, опухшая от слез Наташка, Ольга, пытающаяся вести себя, как обычно, натянутая донельзя. Вздохнув, Пожарский-младший вышел на улицу и раскрыл ставший ненужным отцу зонт.
– Жив. Все хорошо, – твердо сказал он, распрямил плечи и зашагал по улице.
Капитан, проводив его взглядом, поднялся из-за стола, вышел в коридор.
Там сидели только Тихоновы. Евгений Петрович был мрачнее тучи, а Мурочка – что Мурочка? Было очевидно, что у нее только что закончилась истерика. Она уже подсохла, размокшие от дождя кудряшки черным облаком клубились вокруг лица. Приободрился, засиял антрацитом необычный, скорее всего, заграничный плащ-дождевик, темно-серый с бархатной вишневой подстежкой. Она довольно вульгарно закинула ногу за ногу, покачивая щеголеватой лаковой туфелькой на маленькой ступне.
«Царь-птица, да и только. Интересно, чего это обувь у нее такая чистая, когда на улицах грязь», – отметил капитан, и заботливо уточнил, опросили ли их уже.
Она разогнулась, как пружина, вздернула голову, уставила на него свои кошачьи глаза, возможно, желая нагрубить, но вовремя спохватилась и промолчала. Ответил Тихонов:
– Да, благодарю вас.
– А что же вы тут сидите, не идете домой?
– Мы дожидаемся Владимира Алексеевича.
– Простите, это я сплоховал. Куда ж он без вас, он же ваш гость?
– Товарищ Золотницкий в столице проездом, – пояснил Евгений Петрович, – не дождался свободного номера в гостинице, вот и мы его пригласили погостить.
– Часто он вас навещает?
– Как получается.
– Хорошо. Ну что же, граждане, спасибо за помощь. Помните: не исключено, что придется вас побеспокоить еще раз.
Тихонова вновь полыхнула:
– Совершенно не понимаю, зачем это надо! Неужели так трудно один раз все записать и больше никого не беспокоить?
Сорокин участливо спросил:
– Вы, простите, по какой причине так возмущаетесь? Вас же не было на месте несчастья, вас и не вызовут.
Тихонова подскочила со скамейки, как черт из табакерки, нервно сдернула перчатки, рванула пояс. И все-таки, откуда это она такая нарядная?
Юбка, вроде бы длинная, по щиколотки, скромная, но узкая до последней степени пристойности, а главное – белая блузка с довольно низким вырезом. Конечно, не таким низким, как Колька показал, но в глаза бросающимся. И очки вот, на ней. Сверкая ими, она булькала и кипела:
– По-вашему, я могу быть равнодушна к тому, что моего мужа, нездорового, заслуженного человека будут дергать по пустякам! Между прочим, у него давление, тахикардия… но, конечно, мне не о чем беспокоиться.
Намеренно сделав паузу, Сорокин одобрил, мол, похвально, и все-таки спросил:
– Между прочим, Мария Антоновна, вы где были, когда произошло несчастье?
– С чего вы взяли, что меня не было дома?
– Свидетель столкнулся с вами в калитке.
– Я не обязана вам отвечать… – снова вскинулась было она, но тут вступил в разговор муж.
– Если позволите.
– Пожалуйста, пожалуйста.
– Мария Антоновна возвращалась из института.
– Какого?
– Евгений, – начала было она, но полковник все-таки продолжил:
– Литературного, имени Горького.
– Это на Тверском бульваре? – уточнил Сорокин.
– Верно.
– Не ближний свет, если на электричке.
– Обычно я встречал жену на машине. Это сейчас не на чем.
– Вы приехали на такси, Мария Антоновна?
– Какое это имеет значение?
– Все-таки ответьте.
– Мы не миллионеры бросать деньги на ветер. Я вернулась на электричке.
Сорокин, подумав, уточнил:
– А вы, Мария Антоновна, не заинтересовались, что случилось там, по дороге со станции?
– Нет.
– Люди толпятся, милиция.
– Не имею привычки торговать варежкой.
– Чем-чем?
Тихонова высокомерно разъяснила:
– Не имею склонности к праздному любопытству.
– Так, а может, вы шли со станции другой дорогой?
– Простите, это имеет какое-то значение? – кашлянув, вмешался Тихонов.
Мурочка разразилась своими всхлипами-смехом:
– Вот! Даже законный супруг недоумевает. Что за вопросы?
Дверь открылась, в коридор вышел Золотницкий, доложил:
– Мы закончили, – и, обратившись к капитану, спросил, могут ли они быть свободны.
– Конечно. Вы у нас проездом. Оставите свой адрес проживания?
Военврач заверил, что все в полном порядке:
– Готов явиться по первому зову. Скажите, нет ли новостей о пострадавшем?
– Положение очень серьезное, – сдержанно признал Сорокин.
– Серьезное?
– Весьма. Врачи делают все возможное. Но сотрясение мозга, переломы, потеря памяти и речи.
– Потеря памяти и речи, – повторил Золотницкий. – Ну вот. Подтвердились первоначальные результаты. Что ж, будем надеяться на лучшее.
Простившись, они разошлись. Капитан отправился к Акимову.
– Как, Сережа, что показали наши друзья?
– Да вот, товарищ капитан, – начал Акимов, протягивая листки протокола.
– За очками идти некогда, давай своими словами…
– Тихонов и Золотницкий показали, что находились на даче и как раз поднялись на балкон – покурить, как они сказали, на свежем воздухе. Утверждают, что видели, как выехала на полном ходу машина и сбила мужчину.
– Цвет, номер?
– Они одними и теми же словами показали, что «эмка», синяя…
Сорокин переспросил, подняв бровь:
– «Эмка»? Синяя?
– Да, я тоже удивился, – признался Акимов, – ведь и Пожарский, и Приходько, который со своей голубятни наблюдал, утверждают, что была серебристая «Победа».
– Издали не разглядели, ошиблись.
– Кто?
– В самом деле, кто? Ладно, а насчет номера? Не знают?
– Золотницкий утверждает, что последняя цифра была единицей.
– Да? А как же разглядел?
– Пояснил, что как раз ударила молния, он и заметил на черном фоне единицу. К слову, единицу видела и свидетельница Симонова.
– А мальчишки что говорят?
– Серебристая «Победа» и номер оканчивается на цифры восемь и семь.
Сорокин резюмировал:
– Колька Пожарский, который нос к носу столкнулся с машиной, и Санька Приходько, у которого все в порядке и с мозгами, и с глазами, утверждают, что серебристая «Победа», восемь и семь.