– Знакомься пока, а булка до обеда подождет.
Он переставил за станками еще нескольких человек. Белов, у которого появилось время следить за всеми разом, удивился, но виду не подал – воспитанный, ни за что не допустит, чтобы уронить авторитет педсостава.
Белов не виноват, нет у него времени смотреть за тем, кто как стоит, как готовит материал, как выкладывает инструменты. Разве что за беспорядок попеняет. Но ведь из этой мелочовки проценты и план составляются. Правду поведал Ильич: непросто Белову было одному, а ведь ни слова не сказал, не сдал, не нажаловался. «Нет, все-таки хороших людей вокруг еще очень и очень много», – решил Колька, бодро направляя на путь истинный очередного неумеху. Оказывается, когда настоящим и своим делом занимаешься, жизнь куда веселее и местами в чем-то проще.
…Вечером у подъезда ждало еще одно открытие, даже два: на лавке сидели, помахивая ногами, точь-в-точь как рыночные бабки, Витька Маслов и Санька Приходько, с корзинкой, прикрытой чистой тряпочкой. Физиономии у них были недовольные.
Желчный Санька, только увидев приятеля, немедленно принялся придираться:
– Ты где ходишь? Сколько ждать-то!
– И тебе не хворать, – от всего сердца пожелал Колька, пожимая им клешни. – Как сами-то?
– Вполне терпимо, – успокоил Маслов. – Принесли вот для бати. Очень полезные.
Привычным, спекулянтским то есть, движением откинул тряпицу, открыв содержимое корзинки. Колька, глянув, спросил, что это.
– Гранаты, темнота, – важно просветил Приходько. Витька толкнул его в бок:
– Не выпендривайся, давно ль сам узнал? – и продолжил, обращаясь к Николаю: – Гранаты. Бери, хорошие, спелые, из самого Азербайджана. Дяде Игорю передашь, очень полезно для укрепления здоровья.
Колька растрогался было, потом, правда, строго уточнил, не хапанные ли.
– Ни боже ж мой, – поклялся Витька, – век свободы не видать и честное пионерское. Бери, не сомневайся.
Колька, разумеется, не разрыдался, не баба, хотя в носу пощипало. Что за день такой сегодня? Одни как ледяной водой окатывают, от вторых тепло, как от солнца, бодрит! Эва, даже скобарь Витька от сердца дефицит оторвал.
– Ну вот и хорошо, – заметил Санька, – а от меня вот, яблочко. И нечего смотреть! Не краденое.
– Я ничего.
– И привет передавай.
– Хорошо, передам.
– Чего, я видел, нашли машину-то, что… наехала? Витька говорил, у отделения стояла.
– Не-а, это не та.
Санька удивился:
– Чего ж не та? Вроде бы и та. Пусть не серебристая, в темноте под дождем могло и блестеть. «Победа», и номер восемь-семь.
– И покарябанная, я видел, – вставил Витька.
Колька дружелюбно нахлобучил ему картуз на нос:
– Видел он, автомеханик. Это не та машина, а летчика-испытателя Тихонова, угол Пилотной и Нестерова, дом три.
– А повреждения откуда?
– Ну, жена влетела куда-нибудь, вот и попортила.
Тут Санька, спохватившись, вспомнил, что ему пора, и Витька тоже засобирался. Оба приятеля ускакали. Колька, присев на лавочку, закурил, еще раз, отодвинув тряпочку, полюбовался на бордовые, сияющие бока чудо-плодов. Интересно! Никогда не пробовал гранаты, а рот сам собой слюной наполнился. Так уж хотелось хотя бы один разрезать, посмотреть, в самом ли деле они такие сочные, кроваво-красные, как на картинах рисуют. Но сдержался, стало стыдно, точно собрался скрысятничать.
Глава 12
С утра Колька сделал Наташке завтрак, поскольку мама еще не вернулась со смены, и в школу выставил. Сам же, поприличнее одевшись, причесался как следует, а не как обычно, собрал в вещмешок Витькины гранаты, чай, сахар, и отправился в центр.
Пейзаж за окном настраивал на философию, да еще и в голову лезли мысли о вчерашних событиях, которые за ночь совершенно потеряли свою остроту. Колька не то что успокоился, но пришел к выводу, что надо все решать постепенно, по задачам. Сейчас какая задача – наведаться в больницу, ну как к бате пустят? Если так и получится, то по сравнению с этим все глупые, злые, нехорошие слова, прозвучавшие вчера, совершенно ничего значить не будут.
«Иной раз бывает: считаешь, что все неправильно, неверно, а это потому, что всего не знаешь. Как это Палыч заметил: сначала факты, а потом уже выводы и прочие подозрения. Дурак дураком, а бывают просветления!»
Погрузившись в размышления, Колька задремал, а когда проснулся, то выяснилось, что пора на выход. В центре было многолюдно, оживленно, сколько людей – уйма, так и снуют туда-сюда. А уж машин-то! Огромное количество. Колька вдруг представил на минуту, что вскорости такая же история случится на родной окраине, то есть по новой дороге, будь она трижды проклята, станут кататься не одинокие такси, скорые или служебные машины знатных дачников, а вот такие колонны и вереницы. Стало не по себе. Даже дышать расхотелось, чтобы не хапнуть ядреного воздуха, сдобренного выхлопами из сияющих хромовых выхлопных труб. Колька поспешил свернуть в сторону от дороги – пусть не по прямой, зато во дворах поспокойнее и куда менее пыльно. Дворники все чисто вымели, полили тротуары – иди себе да радуйся.
До больницы Колька добрался быстро. Выяснилось, что стены Склифа окончательно перекрасили, сняли леса, красота строгих колонн резала глаз. Все клумбы уже были засажены, все эти белые, красные, ярко-рыжие цветы придавали больничному двору какой-то праздничный, легкомысленный вид.
Надежды увидеть отца не оправдались. Дежурная, ранее невиданная, пожилая, в очках с сильными стеклами, выслушав Кольку и рассмотрев документы, посочувствовала, но никуда не пустила.
– Нет-нет, и не проси, голубчик. Порядок есть порядок. Туда не каждую уборщицу пускают.
– А может, хотя бы передать, – Колька, открыв вещмешок, показал гранаты, – друзья старались, доставали.
Дежурная, приподнявшись, заглянула и ахнула:
– Красота! Нет, сынок, не проси. Не до того ему. Он все еще под круглосуточным наблюдением.
– Жив? Вы мне главное скажите – жив? Точно ли? Сколько времени, а мы одно и то же слышим.
– Говорят – значит, так и есть. Организмы у всех разные. Бывает, и годами не выходят из такого состояния… но-но, – женщина погрозила пальцем, – это я к примеру, не про твоего папу. Он жив и непременно будет здоров.
– Если все так хорошо, чего ж не пускаете нас?
– Вот пойдешь в медицинское училище, потом в институт, потом станешь хирургом – тогда и будешь суждения выносить. А пока – распоряжение главврача: режим и покой. Ведь если каждого желающего пускать к слабому человеку, так он, может, и не окрепнет вовсе.
– Так я не каждый желающий, – втолковывал Колька, – я ж сын.
– Много желающих.
– Прямо очередь!
– Очередь не очередь, а наведываются.
Тут Колька припомнил, что говорила в самый первый раз дежурная: как только привезли отца, к нему наведывались какие-то мужики и якобы жена. Только тут всплыла в памяти и невесть откуда вычитанная, стародавняя история, о том, как водитель, сбивший пешехода, постоянно к нему ходил в больницу, чтобы в суде ему это зачлось за раскаяние. И поинтересовался, с видимым равнодушием:
– Кто бы это мог быть?
– Имени он не называл. Сказал лишь, что товарищ по работе, по поручению трудового коллектива. Но я и его не пустила, – успокоила медсестра.
– Это такой небольшого роста, круглый и вот тут, – Колька провел по голове, – ничего нет?
– Нет, это не он, – возразила женщина и, подумав, продолжила: – Волос у него хватает, чернявые, кудрявые. Вообще из себя видный, смуглый, южанин. Нос у него крупный. Прихрамывает. И вот тут, – она указала на лоб над левой бровью, – шрам у него и сам глаз косит. Не знаком?
Николай уверенно соврал:
– А‐а-а-а, так это, надо думать, товарищ Жаров, из месткома. И у него еще усы такие, и с бородкой?
– Нет, он гладко выбрит.
– Может, и сбрил. Мы давно виделись. Спасибо.
– Не за что. Иди, сынок. Как только изменится что, немедленно оповестим, а пока иди, успокой маму.
Вежливо попрощавшись, Колька вышел на улицу.
Что ж, с этим делом не выгорело, но бодрости он покамест не утратил. К тому же тлела надежда на то, чтобы увидеть отца. Он посидел на лавочке, послонялся по двору, поглядывая на окна, надеясь вот-вот увидеть знакомое лицо, но чуда не произошло.
Что ж, снова оставалось утешать себя главным: что жив, обязательно будет здоров и хорошо, что такой строгий режим, ему ж спокойнее.
Колька отправился на отцовскую работу, проехал несколько остановок на трамвае. Выйдя на площади Борьбы, дошел до проходной. Тут повезло, дежурил знакомый вахтер. Выслушав Кольку, заверил, что все понял, и позвонил по «вертушке»:
– Светлана Ивановна, тут товарищ Пожарский пожаловал. Нет-нет, Николай Игоревич. Да. Вопросик у него по вашей части. Мы на проходной ждем.
Четверть часа спустя появилась эта Светлана Ивановна, строгая на вид женщина лет сорока, чем-то похожая на Веру Владимировну Акимову-Гладкову. Она принесла пропуск для Кольки и пригласила:
– Пойдемте, Николай Игоревич.
Колька уже как-то бывал в отделе кадров, но с тех пор многое поменялось. Женщину эту он видел впервые, и шли они куда-то в другое место.
Завод был огромный, коридоры его были удивительные и бескрайние, точно катакомбы. Колька пытался было проследить, куда они путь держат, но вскоре махнул рукой. Целый квартал домов объединили тайными тропами, и порой от того, поднимешься ли ты на пять ступенек или на все семь, зависело, придешь ли ты на первый этаж или очутишься на четвертом. Никаких светлых, открытых цехов, как на фабрике Веры – сплошные глухие двери и окна, какие занавешенные, какие замазанные мелом. К тому же в некоторых местах горело лишь аварийное освещение, что тоже ясности не придавало.
Светлана Ивановна перемещалась тут, как рыба в знакомом пруду, и Кольке оставалось лишь поспевать за ней. Неудивительно, что она такая тоненькая, подтянутая, спортивная. Если так каждый день крейсировать, никаких других зарядок не надо.