Коридор сделал резкий поворот, ухнул вниз по лестнице и обратился вновь другим сплошным коридором, с одной стороны которого шли шеренгой стальные двери, через одну – с надписями «Посторонним вход воспрещен!», с другой – окна, забеленные наполовину. И снова спустились по темной лестнице, но на этот раз очутились на улице, во внутреннем дворике, посреди которого росли несколько дубов и стояло отдельное строение, тоже с закрашенными окнами. Внутри этого домика что-то мерно завывало. Страсть как любопытно было, что там, но женщина пригласила к сплошной, казалось, стене, и отворила почти незаметную дверь.
– Нам сюда.
Теперь они пошли вверх по лестнице, а она, узенькая, со сбитыми ступеньками, металась туда-сюда зигзагами. И наконец, пробравшись по небольшому тупиковому коридору, очутились еще перед одной дверью. На этот раз с небольшим окошком, закрытым фанерой.
– Проходи, – пригласила Светлана Ивановна, открывая дверь.
Это было помещение с шестью столами, множеством полок и сейфом под потолок. Четыре стола были заняты. Две тетки, помоложе, крутили ручки диковинных машинок, типа магазинных касс, две постарше так бойко орудовали на счетах, что казалось – идет перестрелка с врагами.
Светлана Ивановна пригласила к столу, который был менее других завален бумагами, и разложены они были в бо́льшем порядке. Колька принялся излагать свое дело, запинаясь и краснея, но Светлана Ивановна поняла правильно все и улыбнулась:
– Чего это вы стесняетесь, Николай Игоревич? Все верно сделали. Видите ли, телефона у вас нет, а на окраину не доехать, потому с вами и не связались. На месткоме поставили вопрос о том, чтобы выписать материальную помощь – завтра вопрос должен решиться положительно.
– Спасибо.
– На здоровье. Только попросите, пожалуйста, приехать за ней вашу маму. – Она быстро написала на листке номер телефона, протянула. – Если она позвонит заранее, то я встречу ее на проходной. Не затягивайте. А пока вот.
И, достав из ящика стола, протянула Кольке еще конверт.
– Что это?
Женщина успокоила:
– Это можно и вам выдать, это с товарищами кое-что собрали.
– Что вы!
– И не думайте. Отказа люди не поймут.
«И они туда же!» – и все-таки Колька, вспомнив наставления директора, загнал подальше свою несвоевременную гордость, лишь для порядка уточнил, не отцовская ли это зарплата.
– Нет, не она. Зарплату вам нельзя выдать. Ведь папа, по счастью, жив, опекунство над ним не установлено, и доверенности тоже нет, чтобы его заработок маме получать. А как подарок от коллектива – можно.
У Кольки вдруг возникло еще одно подозрение, настолько дикое, что и подумать стыдно. Но и эту стыдобу он отмел как несвоевременную. Понизив голос – что было бессмысленно, все равно за грохотом счет и машинок никто бы не услышал, – спросил:
– Светлана Ивановна, а вот в ту пятницу вы папе деньги не выдавали?
– Все правильно, – подтвердила она. Открыла одну толстую книгу, проверила, потом во вторую заглянула: – В понедельник он должен был отбыть в командировку, получил суточные, проездные, компенсацию на найм. На сорок пять дней, так что получилась немалая сумма.
Внутри все ходило ходуном, но Колька, скроив наивную гримасу глупого ребенка, лишь спросил:
– Он должен был уехать?
– Да, на полтора месяца.
– Куда? Ох, прошу прощения.
– Извини, Коля. – Женщина развела руками.
– Это вы простите, я сплоховал. А мы с мамой и не знали.
– Так ведь работа такая, – улыбнулась Светлана Ивановна, по-доброму, мягко. – Бери пока от трудового коллектива и обязательно передай мои слова маме, пусть позвонит. И не стесняйся. Напротив, все верно решил сделать, побеспокоился о семействе. Сам-то работаешь или учишься?
– Я окончил учебу, работаю в ремесленном училище, устраивался…
Хотел было добавить, что собирался сюда, к ним, да не вышло, но вовремя прикусил язык. Что, если эта милая женщина спросит: по какой причине не вышло? Глядишь еще и деньги заберет, и будет совершенно права.
– Тогда, раз мы все решили, давай я тебе пропуск отмечу, – тут женщина спохватилась. – Ах, незадача у нас. Ты самостоятельно отсюда не выберешься, а у меня, как назло, ни минуты времени.
– Да я сам, – начал было Колька, не ощущая уверенности в том, что в самом деле справится, но тут в фанерное окошко постучали особым образом.
Светлана Ивановна, подойдя, открыла его, перекинулась парой слов с пришедшим, потом повернулась к Кольке:
– Вот отлично, как раз тебе провожатый. Погоди одну минутку.
Она взяла через окошко бумаги, отнесла их за полки, там похозяйничала и потом пригласила за собой, за дверь. В коридоре ждал человек, Светлана Ивановна представила:
– Знакомьтесь, Василий Борисович, это Коля Пожарский, сын Игоря Пантелеевича.
Колька пожал протянутую руку, человек представился:
– Инженер Ливанов. Здравствуйте, Николай Игоревич. Выведу вас из наших каменоломен, я как раз на проходную отправляюсь.
На прощание Светлана Ивановна снова напомнила передать номер ее телефона маме. Колька заверил, что все помнит и, поколебавшись, протянул-таки доброй женщине один гранат. Светлана Ивановна машинально взяла его, и, не выдержав соблазна, отломила-таки маленький кусочек кожицы, совсем крохотный, там, где топорщилась его корона-розетка, с наслаждением вдохнула:
– Батюшки, какое чудо. Аромат, как в раю, – и решительно вернула чудо-плод: – Что за выдумки. Сам ешь или сестричке отдай, пусть витаминов набирается. Всего доброго.
Она скрылась за дверью. Инженер пригласил:
– Прошу за мной. – Он развернулся четко, по-военному, но когда шел, то заметно припадал на левую ногу.
Колька последовал за ним. Несмотря на его хромоту, поспевать за Василием Борисовичем было не проще, чем за легкой на ногу Светланой Ивановной. Быстро он ковылял. В обратном порядке замелькали все эти лабиринты, переходы, спуски и подъемы, суровые стальные двери, окна, закрашенные мелом. И, что интересно, никого вокруг, пустота, шаги отдают гулом под высокими потолками, того и гляди совы заухают. Лишь однажды соткался, казалось, из ничего человек – Колька не сразу понял, что он вышел из двери, совершенно незаметной в стене, – поздоровавшись с Ливановым, хотел что-то спросить, но при постороннем говорить передумал, лишь уточнил:
– На неделе зайти к вам?
– Я в командировку отбываю. Сегодня сам загляну к вам, примерно, – инженер вскинул руку, глянул на часы, – через час с четвертью.
– Добро.
Распростились, дальше пошли петлять по коридорам. И наконец дошли до проходной, где вахтер пожелал приятного аппетита. Инженер пояснил:
– Променад у меня, Иван Иванович. Гулять иду вместо обеда, – пояснил Ливанов, – врачи настаивают. Вес начинает расти от старательной работы.
– А нога-то? Палку бы взяли мою. Неудобно вам.
Тот категорически отказался:
– Ни-ни. До упора буду на двух ковылять, а как третья понадобится, так лягу и помру.
– И это тоже верно, – согласился вахтер. – Тогда доброго пути.
Вышли через тяжелые дубовые двери, повернули направо, пошли в сторону площади Борьбы. Улица была полна народу, роились студенты-железнодорожники, ребята и девчата, галдели, горячась, о чем-то спорили, тыча пальцами в толстые тетради и учебники, накатывались волнами и уносились в свои синие дали.
В заводских коридорах было сумрачно, теперь, на свету, Колька сумел разглядеть своего нового знакомого. Имя его тоже припомнил: Ливанов Вася, батя упоминал его в разговоре с мамой, как бы удивляясь, какой хороший, толковый мужик, летчик – а туда же… Куда это «туда» и что вообще случилось, Колька, конечно, не вслушивался, но почему-то был уверен, что плохого человека в домашней беседе не будут так называть.
Он сразу подумал, что это он наведывался в Склифосовский. Медсестра все правильно описала: большой нос, видный мужик, смуглый, чернявый. Одет очень хорошо, опрятно, рубашка белая-белая. Хромает. Вот разве шрама не видно. Но в сыщика долго играть не довелось, Ливанов сам признался:
– Я заглядывал к нему. Вот и вчера заходил в Склиф, по дороге домой. Живу недалеко оттуда, на Первой Мещанке.
– И что, пустили? – спросил Колька, напоминая себе, что посещать товарища по работе в больнице не преступление, напротив, это его аттестует с лучшей стороны.
– Нет. А тебя?
– И меня нет.
– И о состоянии не говорят. Как он?
Колька заученно повторил неоднократно слышанное: тяжелое состояние, потеря памяти, речи и прочее.
– Потеря памяти? – переспросил Ливанов, повернув лицо.
Вот и шрам над левым глазом, кривой, от рваной раны. А вот косит ли он – неясно, глаза коричневые, как крепкий чай, смотрят прямо, остро.
– И речи.
Он вздохнул:
– Плохи дела.
«Чего ж хорошего», – недовольно подумал парень, и тут увидел, что у задумавшегося инженера в самом деле глаз пополз в сторону от носа. Зрелище было удивительное. Тут Ливанов, видимо, уловил его взгляд, опомнился – и глаз встал на место. Колька смутился, но инженеру, видимо, такое отношение к его недугу было не в новинку.
– Ты в какие края теперь? – спросил он.
– Я прогуляться хотел, – пояснил Колька. – Выходной сегодня.
– Если желаешь, пройдемся, поговорим.
Колька согласился. Они отправились вниз по Божедомке, к Театру Советской Армии. Погода ясная, солнышко светит, и кругом, с учетом обеденного времени, тоже гуляли. Сновали женщины, кто в шляпках, кто в платочках, в светлых весенних платьях, детсадовцы куда-то шли цепочкой в сопровождении озабоченной кругленькой воспитательницы, которая держала за лапки двоих карапузов и совершенно очевидно жалела, что больше рук у нее нет. Мужчин в форме уже почти не было, все в гражданском, но, конечно, таких замечательных, как инженер Ливанов, не видать.
Шли молча, точно ожидая, когда кто-то другой начнет разговор. Прошли мимо туберкулезного института, за оградой которого во дворе возвышался странный памятник – сутулый человек, ладони сцеплены на груди, рубаха сползает с плеча. Какой-то знаменитый чахоточный? Василий Борисович оч