В этих показаниях для Шивене не было ничего нового. Разве только это:
« — Не помню, как приехал домой, что говорил сыну. Лег — и сразу отключился. Не знаю, сколько я спал. Только вдруг проснулся и почувствовал, что совершенно трезв. И так легко стало на душе: «Сон! Я спал! Все приснилось!» Это длилось мгновение. Потом затрясло: «Не сон!» Я оделся, пошел на Космонауту, к телефону. Со своего звонить не стал. Набрал номер. Чего бы я не отдал в ту минуту, чтобы все повернуть обратно! У брата долго не снимали трубку. Потом взял он сам: «Алло!» И замолчал. И я все вспомнил: «Было! Все было! Будь оно проклято! Будь проклят я сам!»
«И вот преступление раскрыто! — говорил Петраускас кому-то из молодых следователей. Геновайте и ее коллеги слушали. — Что тогда? Тихая радость? Удовлетворение? И только? Никогда! Никогда, запомните, нельзя нам повторить то, что сказал один из знаменитейших альпинистов, покоритель Аннапурны — Морис Эрцог! Хотя мы тоже берем вершины не меньше, чем тот восьмитысячник... — Джонни поискал в портфеле. Бумага не попадалась. Тогда он стал выбрасывать все, что лежало в нем. Он только что прилетел из командировки, давно не заглядывал в портфель. На стол полетели какие-то записи, сломанные авторучки, засохшие бутерброды с сыром. — Вот! — он поднял листок. — «Резкий ветер обжигает лицо. Мы на Аннапурне! 8075 метров. Сердце переполнено бесконечной радостью. О! Если бы остальные знали! Если бы знали все... Цель достигнута! Но одновременно завершено нечто гораздо более величественное. Как прекрасна теперь будет жизнь! Меня душит волнение. Никогда я не испытывал столь сильной и чистой радости...» Слышите? — Петраускас обвел всех черными прекрасными глазами. — Наша служба не похожа на спорт! Хотя ее иногда пытаются представить увлекательной погоней... Это не шахматный этюд и не только интеллектуальный поединок. Нет! Здесь все настоящее. И на гербе прокуратуры не венчик из роз! А щит и меч! И в наш звездный час — в час раскрытия преступления — нас гложет мысль о причинах и условиях, способствовавших его совершению. Не допустить нового преступления! Исследовать истину без гнева и пристрастия! К этому обязывает нас Закон!»
Из блокнота следователя.
Латинская юридическая фразеология
Наказание не может быть вечным, но вина пребывает вовек.
Кассеты с записью допроса Борислава Паламарчука равномерно вращались. Иногда обвиняемый надолго умолкал, тогда слышалось только его тяжелое дыхание. В одной из пауз пропищали сигналы точного времени: во время допроса оказалось невыключенным радио. Начались последние известия. «Сделайте, пожалуйста, громче!» — попросил Паламарчук. Голос диктора попал на пленку: «...в Вильнюсе ожидается дальнейшее распространение теплой погоды. К вечеру давление будет слабо падать, влажность уменьшится».
Видимо, она выключила радио. Некоторое время кассеты вращались бесшумно. И вдруг:
«Следователь! Прошу вас... Вы спасете мне жизнь?»
Но это все потом...
Начинало светать. Шивене подошла к окну. Над светлой полосой неба у горизонта еще лежала темнота.
Следователю стало ясно, почему бурые пятна встречались по всей квартире. «Мальчика заставляли открывать шкафы и ящики, показывать их содержимое... Чтобы самим не оставлять отпечатков». Она склонялась к мысли, что преступник или преступники несколько раз переходили из комнаты в комнату и вместе с ними двигалась их обессилевшая жертва.
— Гражданин следователь! — позвал хозяин квартиры.
— Почему вы все время называете меня «гражданин следователь»? Вам приходилось быть под следствием?
— Ни разу.
— Тогда почему?
По лицу Паламарчука скользнуло недоумение:
— Но по телевизору, в кино... Я думал — так надо!
— «Гражданин» — это для тех, кто осужден.
— Я ничего в этом не понимаю, следователь! Но вы должны его найти! Нельзя позволить! Это не человек!
Телефонный звонок прозвучал слишком резко, оттого что вокруг — в квартире и за окном — была тишина. Шивене выждала. Первый... Второй... Третий!.. Если кто-то из инспекторов, сейчас он должен положить трубку и позвонить снова. Четвертый... Пятый... Шивене показала Паламарчуку, чтобы он подошел, сняла трубку, поместила между им и собой. Хозяин квартиры мог говорить, следователь — слушать.
— Алло! — всей болью выдохнул Паламарчук, словно ночной неожиданный звонок нес облегчение. — Алло!
На другом конце провода не вешали трубку. Пять секунд. Десять... Шивене напряженно вслушивалась. Тягостное молчание. Вдруг ей показалось, что она слышит в трубке какие-то толчки. Так, прижав к уху руку, ощущаешь стук собственного сердца. Кто-то слушал... Не уходил. Потом послышались гудки. Иллюзия бившегося сердца исчезла.
Здесь же, на месте происшествия, Шивене вынесла постановление о возбуждении уголовного дела: «...принять к своему производству и приступить к расследованию...»
«Мы найдем преступника! — она думала об этом холодно, почти беспристрастно. — Он предстанет перед судом. Я обещаю!»
Олег Баев, Валерий МартыновПОЧЕМУ В ДОМЕ НЕ БЫЛО ТЕПЛА
— Девочки, добрый день, Мухина говорит. Передайте, пожалуйста, Вите Ишутину — пусть едет прямо ко мне.
Светлана Мухина могла бы и не называть себя — ее глубокое контральто в диспетчерской бюро заказов такси узнавали безошибочно. «Повезло нашему Витяте, — рассуждали молодые работницы диспетчерской, — через день она его вызывает. И план у него в кармане, и нос в табаке. Женщина, должно быть, интересная — голос вон какой красивый. Холостякуй, Витятя, покуда, но помни: быть бычку на веревочке...»
Виктор тем временем ехал «на точку» — так у них с Мухиной называлось место встречи у высоченного тополя на тихой улице в центре города. «Третий месяц ее вожу, — недоумевал он. — Только и дела, что платит клево — с доброй намазкой, а дальше ни-ни! Зачем я ей нужен? Ни домой не ведет, ни к себе не допускает. А сама-то подержаная, хоть и следит за собой. Чем я ей приглянулся? Или просто за кучера держит?»
Тут он увидел стоявшую на кромке тротуара изящную блондинку с клетчатой хозяйственной сумкой через плечо. «Я и за кучера сумею, — усмехнулся Виктор. — Давай, Светка, намазывай, да потолще!»
Он мягко затормозил, перегнулся, открывая дверцу:
— Прошу, Светлана Васильевна! Желаю вам доброго здоровьичка!
— Привет, Витенька, — ответила Мухина, усаживаясь поудобней, сумку она поставила на заднее сиденье. — Сегодня левый берег обследуем.
Должность, которую уже давно занимает Иван Иванович Кислинский, по сравнению с должностью, которую никогда больше не будет занимать Светлана Васильевна Мухина, дает ему одну небольшую привилегию — бесплатный проезд на всех видах общественного транспорта, кроме такси. Мухина же, как мы видели, пользовалась, так сказать, персональной машиной — с шашечками такси.
— Это была вовсе не роскошь, — объясняла она потом Кислинскому, — а жестокая необходимость. Боялась же я с такими деньгами по трамваям да по троллейбусам мотаться: вдруг украдут. Вы ведь знаете людей, Иван Иванович, знаете их лучше меня.
«Ах ты, горлинка беззащитная! — подумал Кислинский с улыбкой. Украдут, ограбят злодеи! А сама тем временем тысячи у людей выманивала, немалые тысячи, в дамской сумочке они уже не помещались, хозяйственную пришлось заводить... Но с другой стороны, потому и появились у нее реальные основания для опасений».
— Витя, я передумала, — внезапно сказала Мухина. — Сейчас разворот, поедем назад — на Задонское шоссе.
— За срочность — двойной тариф...
— Это просто невежливо, и не тебе к тому же обижаться! — раздраженно ответила она, коротко поглядывая в зеркало заднего обзора. Убедившись окончательно, что красные «Жигули» вновь пристроились сзади, она поняла: деньги, видимо, придется отдать. Делать это надо на безлюдьи. Только вот шофер, Витя-лопушок... А может, еще повезет и удастся уйти?..
— Быстрей, Витенька, через Клиническую давай!
— Что случилось?
Мухина овладела собой:
— Все в порядке, только надо быстрей.
Они миновали пост ГАИ в начале шоссе. По обеим сторонам пустынной дороги мелькали бурыми, желтыми, оранжевыми пятнами кроны по-осеннему окрасившихся кленов и тополей лесополосы. Красные «Жигули» ровно шли следом метрах в ста пятидесяти.
— Куда теперь — в Хлевное или, может быть, прямым ходом в столицу? — Витя весело улыбнулся. Он пока еще ничего не понимал.
— Сейчас быстро поверни направо, потом еще разок направо...
— Ку-у-уда?! Сойдем с асфальта — тут же и сядем. Забыли, что ли, Светлана Васильевна, дождь недавно прошел.
— Витя! Прошу-у-у!
Настолько резок и неожидан был этот вскрик, настолько отчаянно он прозвучал, что Витя как бы автоматически вывернул баранку, выскочил на проселок и тут же застрял рядом с кустами. Красные «Жигули» аккуратно повторили маневр, но машина не застряла, а остановилась в метре от заднего бампера такси. Из «Жигулей» вышли трое.
«Милиция!.. — тут только догадался Витя. — Прощайте, права мои, правишки! Если не хуже...» Он лихорадочно соображал, что за ним есть. Превышение скорости — да, бывало. Ночная спекуляция — по пятнадцати рублей за бутылку водки, мелочь, конечно, но все-таки... Про Светлану Васильевну, у которой состоял добровольным кучером, он и думать забыл.
Трое («Два молодых лба, — прикинул Виктор расстановку сил, — да и третий — будь здоров, даром что седой») подошли к машине. Виктор вылез навстречу, предупредительно протягивая свои документы.
Седой и не глянул на него, сказал жестко:
— Выходите, Светлана Васильевна! Разговор есть!
Один из молодых бесцеремонно отодвинул Виктора в сторону:
— Ты, водила, отойди — дело не твое.
Тот пожал плечами, отошел к своей машине, закурил. Он так старательно напрягал свой слух, что у него даже в ушах зашумело.