Затем всё стало обычным — шум воды, крики птиц, шелест листьев. Девочки на скамье не было. Только холодная коробочка в руке напоминала, что это не сон.
Пожилая женщина медленно поднялась. «Сколько времени прошло?» — мелькнула тревожная мысль. Часы показывали ровно 7:55. Всего две минуты. Но она знала — что-то изменилось навсегда.
Сердце забилось чаще. Что это? Галлюцинация? Гипноз? Или, может быть, Вадим был прав насчёт технологий будущего?
После стольких лет, проведённых среди книг,библиотекарша знала: иногда самые невероятные истории начинаются именно так — с тихого шелеста страниц и таинственного шёпота между строк.
Она вновь оглянулась, поправила на себе одежду и, как ни в чём не бывало, продолжила путь на работу.
Всё произошло так, как сказал голос. К её столу подошёл молодой человек лет двадцати пяти-двадцати семи. Высокий, статный, с благородными чертами лица, он напоминал героя из старинного романа. Но опытный взгляд библиотекарши сразу заметил — за внешним спокойствием этого парня скрывалась настоящая буря.
Его глаза, похожие на предгрозовое небо, казалось, хранили глубину невысказанной тоски. Беспокойные пальцы нервно взъерошили и без того непокорные пряди волос цвета тёмного янтаря. А этот прищур... Казалось, он не просто смотрит на мир, а вглядывается сквозь него внутрь себя, пытаясь найти ответ на неведомые вопросы.
— Марсель Маратович Кольцов, — представился он, кладя на стойку читательский билет. Тот самый номер... Его голос звучал ровно, но в нём чувствовалась какая-то робость, словно молодой человек стеснялся её потревожить. — Пять дней назад я заказывал несколько книг. Мой заказ должен быть у вас в системе. Вот его номер.
Наталья Борисовна машинально проверила компьютер, но не могла оторвать глаз от парня. В его печальном взгляде читалась осязаемая боль и необъяснимая, завораживающая сила. Когда он улыбался, в уголках его глаз появлялись лучики морщинок, делая его лицо ещё более загадочным.
— Да, ваш заказ готов, — кивнула библиотекарша, стараясь сохранить профессиональный тон. — Красивое имя, Марсель. Ваш отец увлекается французской культурой?
— Это семейная традиция, — ответил он, и его прищур стал чуть заметнее. — Мой дед жил на улице Марата и боготворил идеи французской революции. Назвал именем кумира моего отца, а тот продолжил традицию.
— О, какая интересная история! — оживилась почтенная дама. — Кстати, сегодня мы вручаем значки членам клуба любителей фантастики. Позвольте... — Она вышла из-за стойки и аккуратно прикрепила значок к лацкану его пиджака. — Идеально подходит!
Марсель поблагодарил лёгким кивком, и библиотекарша снова отметила необычный цвет его глаз — они действительно напоминали грозовое небо. Тёмно-серые, глубокие, полные скрытой энергии.
— Проходите в читальный зал, — жестом указала она. — Ваши книги будут у вас через пару минут. Добро пожаловать в Российскую государственную библиотеку!
Когда он ушёл, Наталья Борисовна ещё долго смотрела ему вслед, задаваясь вопросом: какая же тайна скрывается за этим Эдмоном Дантесом Александра Дюма? А ведь красавцу с печальным взглядом было всего двадцать пять...
***
Всё началось с ощущения, что за мной следят.
Я шел по улице, и мне казалось, будто чьи-то глаза впиваются в спину. Оглядывался — никого. Прохожие шли мимо, не обращая на меня внимания. Машины проезжали, не замедляя ход. Но чувство не исчезало.
«Это паранойя», — убеждал я себя.
Я не шпион, не преступник, не должник. Врагов не нажил. Я всегда старался избегать конфликтов и со всеми находил общий язык. Про таких обычно говорят — скучный и правильный. Одним словом — серая мышь. Меня даже девушка из-за этого бросила. Звёзд с небес, видите ли, не хватал. Некому было за мной следить. Ценного я с собой не носил, ничего не украл и к государственным секретам доступа не имел.
Бред. Или наваждение.
Я — Марсель Кольцов, человек, чья жизнь словно застыла в туманной пустыне неудач. Врач по профессии, мечтатель по натуре и вечный беглец от самого себя.
Каждое утро погружало меня в однообразие будничного существования. Унылый звон будильника разрывал тишину спальни, и я, как механическая кукла, подчинялся рутине: потёртый халат, который уже давно потерял свой первоначальный цвет, становился моей бронёй для встречи с очередью пациентов. Их голоса сливались в монотонную какофонию:
— Доктор, у меня давление!
— Доктор, мне бы больничный!
— Доктор, да что вы вообще понимаете?!
Истина заключалась в том, что я действительно ничего не понимал. Особенно в самом себе.
Но хуже всего было осознавать, что Вика оказалась права...
Последний разговор с ней случился в её съёмной квартирке, где пахло свежесваренным кофе и булочками. Она стояла у окна, за которым мерцали вечерние огни Москвы, и аккуратно складывала в чемодан свои вещи — книгу на английском, любимый шарф, флакон духов с ароматом, который ещё долго будет преследовать меня в пустой квартире.
«Нью-Йоркский университет берёт меня на программу, Марсик. Это шанс, о котором я мечтала», — сказала она, не глядя на меня. В её голосе не было злости, только усталая решимость. «Ты мог бы поехать со мной. У тебя же диплом международного образца...»
Я сглотнул ком в горле. Мы оба знали — я не поеду. Не потому что не хотел. А потому что боялся. Боялся не найти работу, боялся не потянуть финансово, боялся, что у неё там появится кто-то смелее, успешнее... Кто-то не я.
«Ты хороший человек, но...» — она наконец повернулась, и в её глазах я увидел то, что ранило больше любых слов: жалость. «Ты никогда не рискуешь. Не бросаешь вызов. Ты... как будто заранее сдаёшься. А я хочу жить, а не существовать. Мне нужно, чтобы ради меня доставали звезду с небес, бросали мне под ноги покорённые царства и сражались на дуэли».
Мои пальцы сжали спинку стула так, что побелели костяшки. Я мог сказать, что поеду. Мог упасть на колени и умолять подождать. Мог... Но вместо этого просто прошептал: «Я понимаю».
И остался один.
Через неделю после её отъезда главврач Сидоренко вызвал меня в кабинет. Запах лекарств, жёсткий свет лампы, его пронзительный взгляд поверх очков.
«Кольцов, в Хабаровском крае наводнение. Нужны врачи в полевой госпиталь. Месяц работы. Опасная зона, но...» — он бросил на стол моё личное дело. «...я подумал, вам это могло бы быть полезно. Развеяться после... ну, вы понимаете».
Ему было известно о Вике. Об этом знал весь этаж. Благодаря болтливости подруги Вики, работавшей у нас медсестрой в процедурном кабинете, я ощутил, как моё лицо заливается краской.
«Спасибо, но я...» — язык будто онемел. «...у меня мать болеет. У нее операция. И... она просила посмотреть за квартирой...»
Сидоренко медленно снял очки, протёр линзы. «Ясно», — сказал он, и в этом слове было столько разочарования, что мне захотелось провалиться сквозь пол. «Знаете, Кольцов, медицина — это не только выписывать больничные офисному планктону. Настоящий врач идёт туда, где больно и страшно. Но, видимо, это не про вас».
Он не кричал. Не оскорблял. Просто посмотрел мне в глаза. Когда я выходил из кабинета, мне казалось, что на лбу у меня клеймо: ТРУС.
Его взгляд — полный разочарования — преследовал меня всё лето.
Я проработал до самого конца августа — четыре месяца, сто двадцать дней. Каждый день тянул за собой цепь воспоминаний, вины и бесполезных оправданий. Каждое утро я шёл в больницу, как на казнь, чувствуя на себе груз осуждения — не только со стороны других, но и собственного.
Люди смотрели с недоверием, будто пытались разглядеть то, что скрывалось за маской врача. А я пытался убедить себя, что всё не так уж плохо. Что я поступил правильно. Что есть вещи важнее совести.
Но правда была другой. Я знал её. Просто боялся сказать вслух.
Найти компромисс с совестью не получилось... Не вышло.
В последний день августа я положил на стол Сидоренко заявление. «По собственному», без объяснений. Отработал две недели — ровно столько, сколько требовалось по договору.
И вот теперь я свободен. Свободен от больницы. От их осуждения. От необходимости каждый день доказывать, что я не трус...
А потом наступила осень. Библиотека...
В тот роковой день, когда всё изменилось, я зашёл в Ленинку полистать что-нибудь о законах гравитации и принципах работы антигравитационных двигателей. Но если честно, за толстыми томами я прятался от себя, пытаясь заглушить голос совести, твердивший, что жизнь проходит мимо. Пожилая библиотекарша — такая же мудрая и древняя, как книги из зала редких изданий, — внимательно посмотрела мне в глаза и внезапно одарила тяжёлым металлическим значком с выгравированной цифрой «17» и незнакомым фиолетовым минералом. Она собственноручно приколола его к лацкану пиджака и еле заметно улыбнулась каким-то своим мыслям.
«Вам идёт», — произнесла она с загадочной улыбкой, и в её голосе звучала такая уверенность, будто она знала обо мне больше, чем я сам. Значок странным образом нагрелся у меня на груди, и по спине пробежали мурашки. Что это?
Глава 2. Бесплатный сыр или начало большого путешествия
Москва, Земля «U-333», недалёкое будущее
После библиотеки я решил прогуляться. Погода стояла чудесная, и я хотел немного отвлечься. Я шёл по Маховой, мимо журфака, в сторону метро «Охотный ряд». Люди наслаждались ещё одним тёплым днём, подаренным осенью, а меня охватила хандра. Нужно было что-то с этим делать.
Пришло время повзрослеть и принять жизнь такой, какая она есть. А для начала — научиться жить без Вики. Это у книжных героев всё получалось легко, а мне требовалось время.
Как назло, вокруг всё напоминало мне о ней: в этом кафе мы когда-то пили кофе, а в эту аптеку она забегала за пластырем, который просила купить её бабушка.
Моя душевная рана была ещё совсем свежей, а отвлекаться на что-то другое я толком не научился. Зря я выбрал этот маршрут. От потока воспоминаний мне стало только хуже. Лучше бы я отправился на Третью Песчаную, где армейцы играли с самарскими «Крыльями». Я мог бы поболеть за нашу команду вместе с ребятами, и, возможно, это помогло бы мне прийти в себя.