Труднее всего оказалось определять положение судна при отсутствии видимого горизонта. В этих случаях Нибур создавал горизонт искусственно — при помощи чаши с водой или стеклянной пластинки, от горизонтальной поверхности которых отражались лучи. Так на практике он убедился в правильности советов, которыми снабдил его Иоганн Тобиас Майер. Да, метод Майера — производить градусные измерения на море, основываясь на определении высоты небесных светил, — наиболее точен, решил Нибур. Свои наблюдения он уже из Марселя выслал Майеру в Геттинген. Замечательный математик был тяжело болен. Но он успел еще порадоваться посланию Нибура и отправил его как доказательство своего научного метода в Англию, где готовилось издание его астрономических таблиц (оно вышло в 1770 году, уже после его смерти).
Благоприятный перелом в плавании наступил с того момента, когда вечером 21 апреля «Гренландия» прошла через Гибралтарский пролив в Средиземное море. После пережитых штормов и холодов участники экспедиции почувствовали себя как в раю. Вместо непроницаемой серой пелены, почти постоянно окутывавшей корабль. яркое солнце и синее небо над головой, прекрасные южные пейзажи вдали. Бауренфейнд буквально не уходил с палубы, зарисовывая наиболее живописные виды в свой дорожный альбом.
14 мая 1761 года «Гренландия» отдала якоря в полутора милях от гавани Марселя. Четверо путешественников, вступив на берег, с облегчением вздохнули. Какова же была их радость, когда вскоре они встретили фон Хавена, который без всяких затруднений прибыл в Марсель, как и договаривались, по суше! Все вместе устремились в книжные лавки, где каждый пополнил свой багаж нужными ему изданиями. Форскол повел всех в естественный музей, а Нибур — в обсерваторию.
Однако наступило время возвращаться на корабль, чтобы следовать дальше.
14 июня «Гренландия» подошла к Мальте. С юга берег у острова крут и неприступен. Поэтому суда входят в гавань с северной стороны. Здесь же расположёны форты, редуты, крепостные степы. Впрочем, остров весь похож на крепость, ибо состоит из скал, по которым ступенями поднимаются вверх дома, сложенные из того же материала, что и скалы. Эта порода камня так мягка, что вырубать ее и обрабатывать не труднее, чем дерево. Некоторые лавки выдолблены прямо в скалах. Столицу острова составляют многочисленные мелкие поселения, прорезанные неширокими бухтами.
Нибур, вдруг почувствовавший себя усталым и больным, не хотел сходить на берег. Но уговоры коллег сломили его сопротивление, и он не пожалел об этом.
Духовно-рыцарский мальтийский орден (до 1530 г. он назывался орденом иоаннитов, или госпитальеров), владевший островом в XVI–XVIII веках, был очень богат. Поэтому весь город, его старинные дворцы с изысканной лепниной, храмы, и прежде всего собор святого Иоанна, являли собой поистине великолепное зрелище. Взорам наших путешественников открылись бесценные сокровища: золотая и серебряная храмовая утварь, огромные светильники, золотые кресты весом до 25 фунтов, усыпанные драгоценными камнями, люстры, которые стоили, по мнению Нибура, сотни тысяч талеров.
Впрочем, в местном госпитале, где с одинаковой заботой лечили и богатых и бедных, больных кормили тоже на дорогой серебряной посуде.
19 июля 1761 года в Смирне путешественники пересели на турецкое судно, отправлявшееся через Дарданеллы и Мраморное море в Константинополь. Это было прощание не только с командой корабля, вместе с которой было пережито немало трудных дней, но и со столь милой сердцу Европой. Какому бы риску ни подвергались они на датском корабле, до этой минуты они находились в привычном окружении. Что же ожидало их теперь?
30 июля судно вошло в Золотой Рог. Нибур чувствовал себя все хуже и хуже, и поэтому вся прелесть и своеобразие столицы Османской империи на этот раз прошли мимо него. Он с трудом выбрался на официальный прием у датского посла Гейлера, в резиденции которого они жили. Важнее всего ему было поправить здесь свое здоровье. Заботливый и гостеприимный Гейлер расспросил участников экспедиции о ближайших планах, выхлопотал им у султана паспорта, дал рекомендательные письма к египетским властям. В то время на проезд по землям Османской империи требовалось дозволение султана.
— Вы очень неразумно одеты, — в заключение беседы сказал Гейлер. — На что похожи ваши наряды!
Путешественники с удивлением осмотрели себя, потом друг друга и, не обнаружив ничего необычного, вопросительно взглянули на Гейлера.
— В европейских костюмах слишком много лишнего, — объяснил он. — Жилеты с лацканами, рукава с обшлагами, чулки с бантами, туфли с пряжками… Как это отличается от простой восточной одежды! Вы же не хотите, чтобы повсюду вас сопровождали с улюлюканьем толпы зевак? Возможно, в Александрии это будет еще не так заметно, там европейцы не в диковинку, но вот уже в Каире ваш вид будет слитком необычен. Это может вам многое осложнить в дальнейшем. Настала пора некоторого, я бы сказал, маскарада. Впрочем, необходимость его вы скоро и сами поймете. И не вздумайте, пожалуйста, носить парики или бриться. Гладкие белые лица, без бороды и усов, также будут привлекать всеобщее внимание.
Они были к этому готовы. Прощание с Европой становилось для них еще и прощанием с привычным обликом. Без парика они уже сами начали обходиться. Особенно охотно Нибур. Бесконечное количество вариаций париков, строго регламентированных по рангам и сословиям блюстителями моды и нравов, ему, крестьянскому сыну, всегда казалось нелепостью. Но вот бородатый студент в Геттингене произвел бы странное впечатление! Ведь в Германии XVIII века борода в светском обществе считалась чем-то совершенно неприличным. Бороду разрешалось носить только актерам, да и то лишь тем из них, кто играл убийц или разбойников. Усы же были частью формы у солдат особых полков, причем если усы росли плохо, то их наклеивали.
Наши европейцы перестали бриться и заказали себе одинаковые мусульманские одежды, состоявшие из длинных рубах, теплых накидок, шаровар, тюрбанов и сандалий. Тюрбаны давили на голову, накидки сползали с плеч — привыкнуть ко всему этому оказалось не простым делом. Надо было присмотреться, как носят свои наряды местные жители, как в них садятся, ведь отныне не будет даже стульев. Багаж путешественников пополнился и за счет приобретенной посуды, кухонной утвари и съестных припасов: на провиант далее можно было рассчитывать далеко не всегда. Начиналась новая жизнь.
8 сентября они погрузились на судно, пришедшее из Африки и теперь следовавшее в Александрию.
Ученые получили отдельную каюту. Это несколько успокоило их, хотя им все же приходилось выходить на палубу.
Нибур с завистью рассматривал знатного араба, который драпировался в свой наряд не менее величественно, чем римский патриций в тогу.
В форте Кумкале, в Дарданеллах, на границе между Европой и Азией, куда они доплыли лишь к 15 сентября, таможенники тщательно досматривали все суда, плывшие из Константинополя, — искали беглых рабов или запрещенные товары. Нибур, наконец-то оправившийся от болезни, взял свои инструменты и сошел на берег. У форта его постигло разочарование: это был маленький каменный прямоугольник с невысокими толстыми стенами и башенками. Прямо на земле стояли потемневшие от времени медные пушки, стрелявшие каменными ядрами.
Во время остановки на острове Родос, входившем в состав Османской империи, Форскол и Бауренфейнд отправились с визитом к французскому консулу. К их удивлению, в приеме им было отказано, и притом в весьма грубой форме. На обратном пути они встретили капуцина, разговорились с ним, и тот рассеял недоразумение: ведь они же были в турецкой одежде, а консул устал от посещений местных жителей. Монах уговорил их вернуться обратно, сам провел к консулу, который оказался столь любезен, что предложил своего переводчика для осмотра города Родос.
Но — увы! — от былого центра эгейской культуры не осталось и следа. Осмотрели крепость, византийский храм, постройки иоаннитов. А где же образцы знаменитой родосской школы скульптуры III–I веков до нашей эры? Где прославленный Колосс Родосский — одно из семи чудес света? Никто не мог им этого сказать. Гигантская статуя была уже давно разрушена землетрясением.
— А не отведать ли нам восточной пищи? — предложил Форскол. — Ведь рано или поздно придется к этому привыкать.
Они присели прямо на улице на какие-то сомнительного вида скамьи, и им принесли непонятное для европейского вкуса блюдо. К тому же в грязной посуде, без ножей и вилок.
— Вот теперь по крайней мере ясно, что нас ожидает впереди, — шутил Форскол.
Такое требовалось запить. В мусульманской стране найти спиртное не так-то просто. Им объяснили, что вином в этих краях разрешено торговать лишь одним евреям. Отыскали торговца, у которого обнаружили не только отличное вино, но и двух прелестных дочек. Европейцы разговорились с ними и были вознаграждены — девушки подарили им на память кошельки, которые соткали сами. Для наших путешественников это были первые восточные сувениры.
На пути от Родоса к Александрии, когда берега исчезли из виду, Нибур рискнул зайти к капитану за консультацией. Капитан был турок, но хорошо говорил по-итальянски. Нибур обрадовался, увидев в рубке множество карт, песочные часы, два компаса — морской и обычный. Однако при первых же словах выяснилось, что капитан не имеет ни малейшего понятия, как всем этим богатством пользоваться. Нибур вспомнил чей-то рассказ о том, как местные жители пробираются на европейские суда и там крадут вещи непонятного для них назначения. Из деликатности он не стал спрашивать капитана о происхождении карт и компасов, а, воспользовавшись ими и своим секстантом, начал отмечать на собственной карте местоположение судна. Капитан позвал помощника и велел ему научиться делать то же самое, но вскоре увидел, как это непросто, и от своей идеи отказался.
А тем временем спутники Нибура нашли весьма увлекательное занятие. Над собой они обнаружили каюту, полную рабынь, молодых и красивых. Высунувшись из иллюминаторов, мужчины попытались знаками объясниться с ними. Но это вызвало средн женщин такую панику, что ученые отскочили в глубь каюты.