Форскол остановился и хладнокровно сказал бедуинам:
— У нас в стране думают, что европейцы, вверившие себя вашей охране, могут быть спокойны. И мы тоже поверили вам. Но если вы позволяете какому-то наглецу отнять у меня тюрбан, я расскажу своим соотечественникам, что в вашей стране нет ни верности, ни веры.
Между арабами возникла перепалка, в результате которой бедуины заставили всадника вернуть тюрбан Форсколу. Тогда «сын шейха» подъехал вплотную к Нибуру. Тот остановился, сохраняя, подобно Форсколу, спокойствие. Это привело всадника в бешенство, и он, схватив астролябию, рванул ее к себе. Этого Нибур уже вынести не мог. Он размахнулся и нанес грабителю такой удар, что тот кувырком полетел на землю. Все замерли. Араб бросился к Нибуру и приставил пистолет к его груди. Нибур понял, что погиб. «До Аравии так и не доехал, — пронеслось в мозгу. — Глупо. Так глупо».
Но выстрела не последовало. Бедуины что-то кричали грабителю. «Ага, наверно, пистолет-то у него не заряжен», — подумал Нибур и вынул полталера. Всадник с победным криком схватил монету и, вскочив на коня, умчался так же неожиданно, как и появился.
Этот короткий эпизод, едва не стоивший Нибуру и Форсколу жизни, преподал им неплохой урок. Во-первых, поняли они, здесь нельзя передвигаться без оружия. Во-вторых, самостоятельные поездки действительно опасны, надо присоединяться к каким-то группам людей. Длительное ожидание в Каире большого каравана теперь уже не казалось им таким бессмысленным.
На следующий день они снова отправились в Гизу, на этот раз вместе с несколькими европейскими купцами. Нибур взял с собой измерительные инструменты, но теперь боялся обнаружить их. В напряжении подъехали к пирамидам. Радость встречи с этими чудесами древнего зодчества была отравлена. Не рискуя вынуть инструменты, Нибур определил приблизительно высоту и ширину каждой пирамиды и установил их ориентацию относительно сторон света. Затем направились к Сфинксу. Высота той части Сфинкса, которая поднималась над песчаной гладью пустыни, оказалась равна 27 футам 6 дюймам. Но ведь и ребенку ясно, что это лишь небольшая часть каменной громады, а остальное засыпано песком. Что же скрывается под ним? Таинственность этих «чудес света» и собственное научное бессилие выводили Нибура из себя. Зачем они тут поставлены, из чего сложены? Он, казалось, был готов взглядом просверлить пирамиды насквозь.
— Вон те скалы из той же породы? Ведь это же известняк! — твердил он. — А Сфинкс, мне кажется, вообще вырублен из целой скалы.
Спутники Нибура подтрунивали над его одержимостью. Кто-то сказал то ли в шутку, то ли всерьез:
— А, говорят, наверху они мраморные…
Тогда Нибур решил взобраться на вершины пирамид. Его отговаривали: еще ни один европеец на это не отваживался. Но он чувствовал в себе достаточно силы, и к тому же ему хотелось все увидеть самому, иначе здесь такого наговорят… И вот его плотная, кряжистая фигура медленно поползла вверх. Строители явно не предполагали, что кому-нибудь взбредет в голову лезть на пирамиды. Никаких следов ступеней, лишь кое-где встречаются выбоины, куда можно поставить ногу. Конечно, так и есть: никаких следов мрамора на вершине пирамиды, все тот же камень, да и он разваливается во многих местах, ибо верх пирамиды никак не укреплен. Нибур забирает с собой несколько обломков и не без риска для жизни ползет вниз. А теперь — на следующую. Спутникам он кажется просто сумасшедшим, но с его упрямством не совладать никому. На вторую пирамиду взбираться труднее. На ее вершине частично сохранилась облицовка, по которой ноги и вовсе скользят. Ну, а что же на третьей пирамиде? Как назло, около нее Нибур обнаруживает куски гранита. Но сил у него ужо явно нет. Тяжело дыша, он вглядывается в окружающий пейзаж, в вершины этих каменных громад, в узкие щели, ведущие внутрь. Внутрь? «А вдруг там можно открыть гробницы? Ведь для чего-нибудь эти сооружения построены, что-то скрывается в пих», — думает он.
Воздадим должное упорству Нибура, его мечте узнать тайну пирамид. Спустя много лет в этих местах египтологи обнаружат глубоко сокрытые гробницы, некрополи, целые города додинастических и раннединастических эпох. Раскопки эти едва ли можно считать завершенными и в наше время.
Из каменных трещин пирамиды Нибур извлек странные окаменелости крошечных размеров. Спросил стоявшего рядом араба:
— Что это такое?
Араб уверенно ответил:
— Фадда Абу аль-Хауль.
— Монеты Сфинкса, — перевел Нибур и вопросительно взглянул на Форскола.
— Да, арабы их так называют, — сказал Форскол. — Страбон где-то писал, что это крошки хлеба, попавшие в камень во время строительства.
— Я бы скорее подумал, что это улитки или еще какие-нибудь моллюски, — пожал плечами Нибур. — Но что вообще нам известно? Что за люди сооружали их? Когда? Зачем?
— Когда-нибудь человечество узнает все. У нас другие задачи.
— А вы видели, — продолжал Нибур, — сколько здесь надписей?
Больше, чем сами пирамиды, Нибура заинтересовали огромные каменные обелиски, колонны и пилоны, хаотично разбросанные вокруг. Они были покрыты загадочными знаками, похожими на изображения зверей, растений, волн, оружия. Те же знаки повторялись и на отдельных камнях, плитах, на стенах. Что это было? Дворцы? Храмы?
— Взгляните, — сказал он, — сколько здесь знаков. Не о них ли писали Геродот, Страбон, Диодор Сицилийский? Посетив Египет, они упоминали о каких-то непонятных иероглифах, то ли рисунках, то ли письменах.
— Их уже пытались расшифровать, — сказал Форскол.
— Знаю, но это все домыслы, истолкования символов, а не поиск языка. А ведь здесь вовсе не рисунки, а письменность! Взгляните, как стройно эти знаки расположены. И здесь, и здесь, и там… Я сейчас скопирую их.
И Нибур углубился в работу. В последующие дни он срисовывает надписи на колоннах и обелисках уже в самом Каире.
В те далекие времена археологии как науки еще не существовало. Единственным путем к изучению древней истории были всякого рода надписи, которыми были испещрены древние надгробия, камни, плиты. Ученые не теряли надежды на их будущую расшифровку. Так произошло и в данном случае. Когда надписи, скопированные Нибуром, оказались вместе с розеттским камнем в Европе, это значительно облегчило Шампольону задачу расшифровки египетской письменности.
…27 августа 1762 года выстрел из крепости возвестил о том, что большой караван готов отбыть в Суэц. Купцы из разных стран везли множество товаров. Одних только верблюдов, нагруженных мешками с зерном, было более четырехсот. Большую часть каравана составляли погонщики верблюдов; правда, на их охрану в случае нападения едва ли можно было рассчитывать: ружья у них были без шомполов, патронташи без пуль, а сабли ржавые. Зато шейхи, величественно восседавшие на дромедарах, были вооружены копьями и саблями.
В середине каравана двигались Нибур и его спутники. Именно в середине, ибо их предупредили, что тот, кто отстает от каравана, и тот, кто вырывается вперед, подвергается опасности быть ограбленным. Для путешествия они были обеспечены всем необходимым. Помимо тех вещей, которые были взяты ими с самого начала или приобретены в Константинополе, они располагали турецкой и арабской одеждой, посудой, фонарями, бурдюками с питьевой водой и вином, провиантом.
Форскол и все остальные предпочли передвигаться на лошадях. Нибур же избрал верблюда, решив, что уж если ехать с караваном, то непременно на верблюде. Впрочем, когда он впервые усаживался на своего дромедара и тот выбросил из-под себя сначала задние, а потом передние ноги, Нибуру почудилось, будто головой он достал небо. Однако испытанный способ передвижения в этих местах не подвел. Мерная поступь верблюда приятно убаюкивала его, и в результате он не уставал и мог даже вздремнуть, в то время как его спутники тряслись на лошадях и к концу пути основательно вымотались. Единственное, что на первых порах очень мешало Нибуру, — это тяжелый запах, исходящий от верблюда.
Дорога оказалась труднее, чем они могли предположить. Солнце палило нещадно. Вокруг не было ни воды, ни травинки, ни какого-либо пристанища. Караван двигался по шесть-восемь часов без остановки. Каждый шаг сопровождался неимоверным шумом, потому что все вокруг кричали: купцы друг на друга, погонщики на всех, попутно они ругали отсутствующих жен за неверность, детей — за непослушание, тещ — за нерадивость, да еще при этом непрестанно поминали матерей и бабушек. Вслушиваясь в это бушующее море брани, Нибур имел редкую возможность вникать во все топкости наречий арабского языка.
30 августа караван прибыл в Суэц, расположенный на запад-пом берегу Суэцкого залива. Когда-то порт находился выше, у города Кульсума, в XVI веке здесь существовала судоверфь. Теперь от Кульсума остались одни руины. Из Суэца участники экспедиции рассчитывали добраться морем до аравийского порта Джидды.
Суэц произвел на Нибура странное впечатление. Номинально здесь правил наместник султана — бей, по ему никто не желал подчиняться. Более того, если он хоть как-то ущемлял интересы местных жителей, они грозились тут же прикончить его или отравить воду в колодцах. Городских стен, столь привычных для стран Востока, здесь не было. Зато все дома были соединены между собою стенами, так что проникнуть в город можно было лишь по двум улицам, причем с юга они были открыты, а с севера упирались в ворота. Окружала Суэц мрачная, скалистая местность. Ни травы, ни деревьев, ни полей, ни питьевой воды. Лучшим колодцем считался так называемый колодец Моисея, в двух часах езды от города. Но когда наши европейцы добрались до него, они увидели грязную, вонючую воду. «У нас бы скот не стал пить такую», — с отвращением подумал Нибур. Путешественникам пришлось немного порастрясти свою казну, чтобы не только пить молоко, но и умываться молоком.
Переход от Каира до Суэца дорого достался участникам экспедиции. Бауренфейнд слег в тяжелой лихорадке, заболел и Форскол, и даже Крамер чувствовал себя измотанным и больным. К счастью, у них оказалось достаточно времени, чтобы прийти в себя. Из-за своеобразного режима ветров на Красном море судоходство было строго регламентировано: при одном ветре в определенное время года можно было плыть только с севера на юг, при ветре противоположного направления в другое время года — только с юга на север. Пока еще дул встречный ветер. Значит, надо было снова запастись терпением и ждать.