И вдруг мне расхотелось делать это. Знаю, знаю. Вот красивая девчонка, которая мне на самом деле нравится, и она ведет меня к себе в спальню, и понятно, что не просто так. Но когда я понял, что к чему, мне как-то стало казаться, что это неправильно. Нас было трое в койке, она, я и он, и я прикинул, что, поскольку у меня это в первый раз, хорошо бы, чтоб нас было поменьше. Я решил подождать, пока он уйдет, чтобы быть уверенным, что ей в самом деле это интересно.
Алисия вернулась, держа в пальцах маленький серебристый пакетик.
— Та-ра-ра! — пропела она, помахивая им в воздухе.
— А ты уверена, что он качественный? Не просроченный?
Не знаю, почему я это сказал. То есть знаю почему: потому что искал какой-нибудь повод. Но я мог использовать кучу предлогов, и этот был не лучший.
— Почему бы ему не быть качественным? — спросила она.
— Не знаю.
Я и вправду не знал.
— Потому что он папин?
«Может, и да, это я и имел в виду», — подумалось мне.
— Думаешь, у них и секса никогда не бывает? И презервативы валяются годами?
Я ничего не ответил. Но именно об этом я и думал — странно, правда? Поверьте мне. Я знаю, что родители занимаются сексом. Но думаю, что не был в курсе, как с этим обстоит дело у родителей, которые живут вместе. Для меня как-то само собой подразумевалось, что у родителей, которые живут вместе, секс бывает реже, чем у тех, кто живет врозь. Меня сбило с толку, что у них вообще есть презервативы. Если у людей они есть, значит, они вообще-то занимаются сексом, причем все время, правда? Их покупают люди, которые реально ими пользуются.
Она посмотрела на ценник.
— Срок годности — двадцать первое сентября две тысячи пятого года.
(Если вы читаете это в будущем, я скажу вам, что это было задолго до 21 сентября 2005 года. У нас было много времени, чтобы использовать этот презерватив. Годы и годы.)
Она протянула мне упаковку.
— Бери. Нам он не понадобится.
— Почему?
— Потому что уже поздно, и мама с папой знают, что ты здесь. Они скоро начнут стучаться. Они всегда это делают, если парень задерживается у меня слишком надолго.
На моем лице, наверное, застыло какое-то особенное выражение, потому что она встала на колени перед кроватью и поцеловала меня в щеку.
— Извини! Я не хотела так вот...
— А как ты хотела?
Я сказал первое, что пришло мне в голову. Я-то сам хотел, чтобы было совсем поздно. Ее родители забарабанили бы в дверь, и я бы быстренько оделся и пошел домой.
— Ты не хочешь заниматься этим, правда? — спросила она.
— Не хочу... — промямлил я. И сразу же добавил: — Нет-нет, хочу...
Она засмеялась.
— То есть я тебя не смутила, а?
— Не понимаю, почему ты этого захотела, — сказал я. — Ты говорила, что с бывшим своим парнем не была к этому готова.
— Не была.
— А почему тогда со мной?..
— Ты мне нравишься.
— Значит, он не слишком-то тебе нравился?
— Нет, не очень. То есть сперва нравился, потом разонравился.
Больше я ей вопросов не задал. Смысла не имело. Выходило так, словно она решила переспать со мной побыстрее, пока я ей не разонравился. Как будто она знала, что завтра я ей нравиться не буду, — так что надо все проделать сегодня. Хотя, если посмотреть с другой стороны, все такие. Я имею в виду, спишь с человеком, потому что он тебе пока что не осточертел, а осточертеет — больше не спишь.
— Если ничего не хочешь, почему тебе не уйти?
— Хорошо. Сейчас.
И я встал, и она расплакалась. И я не знал, что делать.
— Лучше бы я не говорила тебе, что хочу стать моделью. Я чувствую себя так глупо.
— Это как раз совсем не странно, — сказал я. — Тут другое... Я думаю, что ты не в моей лиге.
— «Не в моей лиге»? — спросила она. — Откуда это?
Я знал откуда. Это мамино выражение, которой было шестнадцать лет, когда я родился. Если кто-нибудь помнит историю моей семьи, он все поймет. Ей я ничего не объяснил. Я сел на постели и взял ее за руку, и она перестала плакать и стала целовать меня, и в конце концов у нас с ней случился секс, хотя я уже решил, что этого не произойдет. И если даже я побью рекорд ТХ — это все равно будет круче.
Когда я пришел домой, я все рассказал ТХ. Я должен был с кем-то этим поделиться, но говорить об этих вещах трудно, так что лучше всего выложить постеру. Думаю, он меня одобрил. По всему, что я знаю, Алисия ему понравилась бы.
Следующие несколько недель я посещал школу как во сне. Вся жизнь была как во сне. Я просто ждал. Я помню, как ждал автобуса, который вез меня от моего дома к ней. И внезапно понимал, что ждать автобуса гораздо легче, чем всего остального, потому что все равно все время ждешь. Когда я ждал автобуса, мне не нужно было делать больше ничего, только ждать, поэтому это было не так тяжело. Я ждал и за завтраком, потому ел немного. Я ждал и когда спал, потому и спал мало, хотя и хотел бы дольше, ведь сон — это хороший способ провести лишние восемь часов. Ждал я и в школе, и потому не помню, кто там о чем говорил на уроках или на переменах. Ждал, когда смотрел телевизор, так что я не следил, какая там идет программа. Я ждал даже катаясь: мне это виделось так, что я могу заниматься только скейтингом, пока Алисия занята чем-то другим.
Хотя обычно Алисия ничем другим не занималась. В это трудно поверить. Она хотела быть со мной так же сильно, как я хотел быть с ней, по крайней мере насколько я знаю.
Мы мало чем занимались. Мы смотрели телевизор в ее комнате, а иногда и внизу, особенно когда ее родителей не было дома. Временами гуляли в парке. Помните эти сценки в фильмах, когда показывают, как парочка смеется, и держится за руки, и целуется в куче разных мест под какую-нибудь мелодию? Вот и мы так, только не ходили в кучу разных мест. Для нас существовало всего три места, включая комнату Алисии.
Мы были в Клайссолдском парке, когда Алисия сказала, что любит меня. Я не знал, как отреагировать, и ответил, что тоже люблю ее. Было бы слишком грубо с моей стороны не сказать этого.
— Правда? — спросила она. — Ты правда меня любишь?
— Да, — кивнул я.
— Не верю. Никто прежде не признавался мне в любви.
— А ты кому-нибудь раньше такое говорила?
— Нет. Клянусь, никому.
Тогда понятно, почему она этого не слышала, — подумал я. Потому что, если девушка говорит, что любит тебя, ты как бы обязан ответить ей тем же. Так ведь? Надо быть уж очень черствым, чтобы не сделать этого.
И, в конце-то концов, я любил ее. Кто-то, типа моя мама, мог бы сказать: «Ох, ты еще ребенок, ты не знаешь, что такое любовь». Но я не думал ни о чем, кроме того, чтобы быть с Алисией, и только когда был с ней, я чувствовал, что нахожусь там, где хочу. Думаю, это и есть любовь, так ведь? Та любовь, о которой говорила моя мама, — это когда беспокоишься, и грустишь, и прощаешь человека, и миришься с какими-то вещами, и все такое. Если это на самом деле любовь, то, о чем говорит моя мама, тогда никто сам не знает, любит ли он кого-то, правда? Похоже, она подразумевала вот что: если ты по-настоящему убежден, что любишь кого-то, вот как я был уверен в эти недели, это значит, что ты не можешь его реально любить, потому что любовь — это совсем-совсем другое. Если пытаться разобраться, что она имеет в виду под любовью, голову сломаешь.
Мама не хотела, чтобы я все время проводил с Алисией. Она стала заводиться по поводу этого через пару недель. О сексе я с ней не говорил, но она подозревала, что у меня это серьезно, и у Алисии тоже. И она видела, что я сплю на ходу, потому что собственными глазами наблюдала.
Однажды вечером я пришел поздно, и она меня ждала.
— Как насчет того, чтобы завтрашний вечер провести дома? — спросила она. — DVD посмотреть?
Я ничего не ответил.
— Или мы можем погулять, если хочешь. Сходим в пиццерию.
Я опять промолчал.
— Пиццерия и кино. Как насчет этого?
— Нет, ты очень хорошая... — сказал я, будто она была со мной милой и предлагала что-то дельное. То есть так, конечно, и было. Она предлагала мне пиццу и кино. Но, с другой стороны, она собиралась помешать мне делать то, что я хотел, и она это знала, и я это знал.
— Давай я скажу по-другому, — продолжила она. — Проведем вечер вдвоем. Чего ты хочешь? Твой выбор.
Теперь обо мне. Я не хотел быть плохим. Может, вы думаете, что это дурно — спать с Алисией, но я так не чувствовал и не считал, что поступаю хреново. Я говорю о вещах, о которых я точно знаю, что это неправильно. Вы встречаете в школе ребят, которые ругают учителей и собачатся с другими ребятами, которых считают геями, или ругают ребят, которых считают геями, и собачатся с учителями... Я так не могу и никогда не смогу. Я ненавижу врать, тем более воровать. Я однажды попытался стянуть какие-то деньги из маминого кошелька, но мне стало вдруг так противно, что я сразу же положил их на место. Я имею в виду, я больше всего на свете терпеть не могу Райана Бриггса. Он ужасный, злобный, жуткий урод. Однако, когда я вижу, как он лупит детишек по физиономиям и отбирает у них мобильники, или посылает учителя по матери, какая-то часть меня его одобряет — знаете почему? Он здоровый, без комплексов. Это несложно — быть им. Жить вообще легче, когда не заморачиваешься. А я заморачиваюсь. Я понимаю, что то, о чем просит мама, в порядке вещей. Она уговаривает меня провести один вечер без Алисии и предлагает кое-что взамен. Я пытаюсь не воспринимать все это так, как она, но не могу, и потому у меня скверно на душе.
— А Алисия может пойти с нами?
— Нет. В этом и состоит смысл вечера.
— Почему?
— Потому что ты с ней проводишь слишком много времени.
— Почему это тебя напрягает?
— Это нездорóво.
Это правда, что я сейчас мало гуляю, но она имеет в виду нечто другое. Хотя я не знаю, что конкретно.
— Что это значит — нездорово?
— Ты забросил все на свете.
— Что именно?
— Друзей. Уроки. Семью. Скейтинг... Все. Жизнь.