Самохвалов поставил кочергу на место. Он понимал, что в своих предсказаниях относительно ожидающей его головомойки Бутаков прав. Впрочем, ответ у Евгения Ильича был готов, и ответ отрицательный. Но сейчас ситуация складывалась не в его пользу, компромат был нешуточный. Бутаков прижал его этим компроматом так, как грабли прижимают ужа к земле.
– Ну, так что скажешь? Мне идти или остаться? – Григорий Германович хотел все-таки прояснить ситуацию до конца.
– Уходи.
– Как знаешь.
Бутаков надел кожаное пальто с дорогим меховым воротником, напоминавшее те, в которых ходили немецкие генералы во время второй мировой войны.
– Жаль, конечно… А можно еще рюмочку водки? Холодно на улице.
– Пей, – Евгению Ильичу хотелось только одного, – чтобы его гость поскорее ушел.
– А ты не составишь компанию?
Бутаков разлил водку по рюмкам. Самохвалов нехотя подошел к столу. Неожиданно правая рука отставного полковника вынырнула из кармана, и Евгений Ильич увидел пистолет, который, описав дугу, застыл у его виска. Раздался выстрел, но Самохвалов его не услышал. Пуля вошла в висок.
Бутаков водрузил тело бывшего однокурсника на стул, вложил в правую руку Евгения Ильича пистолет, сжав уже начавшие деревенеть пальцы Самохвалова.
– Ну, вот и хорошо.
Шторы на окнах были задернуты. Полчаса у Григория Германовича ушло на то, чтобы уничтожить все следы своего пребывания на даче. После чего Бутаков не спеша покинул загородный дом несговорчивого полковника.
Часы показывали половину второго, шел густой снег, сухой, пушистый. Уже через минуту не было видно никаких следов.
"Дурак же ты, Женя, самый настоящий дурак!
Но у меня не было другого выхода. Если бы я тебя не застрелил, ты мог бы очень сильно нам навредить. А так ты безвреден".
Пройдя три улицы дачного поселка, заснеженные и пустынные, Бутаков закурил. Он дышал ровно, шел быстро, словно куда-то опаздывал. У высокого дощатого забора стоял черный джип с тонированными стеклами. В джипе Григория Германовича дожидались двое – один сидел за рулем, другой на заднем сиденье.
Бутаков открыл дверцу и сел рядом с водителем.
– Поехали.
– Что, не согласился? – раздался голос с заднего сиденья.
– Да пошел он, чистоплюй долбанный! Моральные принципы, понимаете ли, потомок Дзержинского…
– А фотографии ты оставил?
– Да, бросил три снимка, предварительно сунув их ему в руку, чтобы его пальчики хорошо просматривались.
Джип с выключенными фарами медленно двинулся по улице и уже скоро был на шоссе, ведущем в Москву.
Полковник ФСБ Самохвалов сидел, уткнувшись головой в стол. На столе стояла бутылка водки и одна рюмка. Рядом была разложена нехитрая снедь.
Правая рука Евгения Ильича свисала, сжимая пистолет. На полу, у ног, и на скатерти виднелась кровь.
Кровью были залиты и колени полковника. Рядом с тарелкой с бутербродами лежали три фотоснимка: Самохвалов, абсолютно голый, в гостиничном номере с молодой грудастой брюнеткой, естественно, тоже голой.
В печке, потрескивая, догорали дрова, за окном валил снег. Дачный поселок казался вымершим, только в доме полковника Самохвалова горел свет.
Где-то протяжно выла собака.
В восемь утра в загородном двухэтажном доме, где по-прежнему горел свет, зазвонил телефон.
«Может, вышел куда-нибудь?» – подумала жена полковника Самохвалова под аккомпанемент нескончаемых протяжных гудков, раздававшихся в трубке.
Зинаиде Петровне приснился плохой сон. Она встала, выпила воды и решила, что надо позвонить мужу, узнать, как он там.
Через час Зинаида Петровна еще раз попробовала связаться с мужем. Но вновь безрезультатно. К часу дня, устав от тщетных попыток дозвониться на дачу и начав уже всерьез волноваться, она решила, что надо туда съездить. К тому же и оказия подвернулась: к дочке приехал на машине ее парень.
– Вы куда сейчас собираетесь? – спросила Зинаида Петровна у дочери.
– Никуда, собственно, по городу поездим. Может, за город смотаемся, покататься на лыжах. А кому это ты, мама, все названиваешь?
– Отцу на дачу, что-то там случилось.
– Да что могло случиться?! Вечно ты паникуешь, сама себя накручиваешь. И отец считает, что ты любительница придумывать невесть что на свою же голову.
– Ничего я не придумываю! – грубо оборвала дочь Зинаида Петровна. – Послушай, – она пристально взглянула ей в глаза, – завезите меня на дачу. В случае чего я вернусь с отцом. Какая вам разница, где на лыжах кататься?
– Собственно.., никакой, – немного изменившимся голосом согласилась дочь.
– Ну вот и договорились.
Зинаида Петровна была властной женщиной, хотя на дочь голос повышала крайне редко. Да и поводов для этого практически не было. Ее дочь была на редкость примерной девушкой, хорошо училась, по дому всегда помогала, ни в чем предосудительном Зинаида Петровна ее обвинить не могла, да и не хотела.
– Саша, – обратилась ома к высокому парню со смешной бородкой, – может, ты выручишь меня?
– В каком смысле, Зинаида Петровна? – Саша отставил чашку с кофе.
– Мне срочно надо на дачу, боюсь, с Евгением Ильичем что-то случилось.
– Что с ним могло случиться! Когда он уехал?
– Вчера вечером. Может, на дороге что, может, машина сломалась…
– О чем речь, конечно, отвезу, собирайтесь, поедем.
Зинаида Петровна не заставила себя долго ждать, и уже минут через пятнадцать «жигули» мчались по плохо убранным московским улицам к кольцевой автодороге.
Зинаида Петровна попросила сигарету. Дочь с недоумением уставилась на нее, поскольку никогда не видела, чтобы мать курила.
– У меня нет сигарет.
– Знаю, что есть.
– Ну ладно, ладно, мама, на, закури Хотя я бы тебе не советовала.
– Придержи свои советы при себе, слышишь?!
Зинаида Петровна дрожащими пальцами вытащила из пачки сигарету и довольно долго неумело щелкала зажигалкой. Наконец прикурила, закашлялась.
– Фу ты, будь она неладна! – произнесла женщина. – Почему мы так медленно едем?
– Дорога плохая, Зинаида Петровна, – объяснил Саша, – видите, сколько снега навалило? А Лужков не чешется. Москва – как большая деревня, только на санях и проедешь.
Наконец «жигули» ультрамаринового цвета выбрались на кольцевую. Зинаида Петровна вздохнула с облегчением: наконец-то они за городом, и скоро уже будут на даче.
Известие о смерти полковника Самохвалова застало генерала Потапчука в рабочем кабинете. Помощник генерала капитан Вавилов, которому позвонили из МВД, разыскал Потапчука по телефону и теперь докладывал о случившемся. Федор Филиппович, выслушав, зло, с остервенением, смял рукой пачку, хотя в ней еще оставались две сигареты, швырнул ее в урну и приказал в трубку:
– Вавилов, проследи, чтобы никого не пускали, никому ничего не говорили. Я уже выезжаю. Распорядись, чтобы до моего приезда ничего не трогали, я сам хочу все увидеть. Говоришь, все очевидно? Очевидное бывает невероятным, скоро буду.
Генерал Потапчук нервно надел пальто, затем подбежал к телефону, связался с дежурившим по управлению внутренних дел полковником и объяснил ему суть дела.
– Да, да, понял вас! – как-то чересчур бойко и даже немного обрадованно тараторил дежурный. – Нет, я его не могу беспокоить.
– А ты побеспокой, полковник, побеспокой, скажи, Потапчук просил, лично просил.
– Хорошо, товарищ генерал, сделаю. Но…
– Никаких «но», полковник, я беру ответственность на себя.
Федор Филиппович ехал на своей «волге», за которой следовал микроавтобус с бригадой криминалистов ФСБ.
"Что же там могло произойти? – рассуждал Потапчук. – Самохвалов… Мы с ним виделись позавчера, он приносил мне документы из аналитического центра. Настроение у него было вполне нормальное, на все вопросы отвечал толково. Я еще спросил у него: «Как жизнь?», и Самохвалов ответил: «Нормально, Федор Филиппович». А я пошутил по его поводу, и полковник не обиделся, только улыбнулся. Да, хороший работник, один из лучших. А самое главное, он был на своем месте.
И что заставило Самохвалова пустить себе пулю в висок? Что-то из ряда вон выходящее. Нашла его жена. Она сказала, что Евгений Ильич уехал на дачу, чтобы там с кем-то встретиться. Надо с ней поговорить, расспросить. Правда, сейчас сделать это будет чрезвычайно сложно. Она в таком состоянии, что вряд ли сможет сказать что-то вразумительное. Сначала необходимо все увидеть, а потом уже делать выводы. Скороспелые теории только мешают, надо собрать факты, все взвесить и лишь после этого выстраивать теорию. Самоубийство.., причем таким способом. Фотографии… Кстати, с фотографиями стоит поработать.
Капитан Вавилов уже на месте, он проследит, чтобы к моему приезду все осталось, как было. Нет, не стоит спешить с выводами, сначала надо разобраться".
– Ты можешь ехать быстрее? – спросил Потапчук у водителя.
– Могу, товарищ генерал.
– Тогда поезжай.
«Волга», покачивая антеннами спецсвязи, на предельной скорости неслась к даче Самохвалова.
«Когда они, черт бы их побрал, научатся убирать дороги? Вечно не проехать: осенью грязь, зимой снег. При коммунистах, хоть соли не жалели. А сейчас…»
И без самоубийства полковника ФСБ у Потапчука хватало проблем. Дел было невпроворот, только успевай разгребать. Бумаги и то некогда привести в порядок, даже в воскресенье пришлось на службу выйти.
«Как это так, пустить себе пулю в висок! Чтобы подобное сотворить, должны быть очень веские причины, причем такие… – и генерал принялся перебирать в уме причины, которые могли заставить толкового офицера свести счеты с жизнью, нажав на спусковой крючок пистолета. – Кстати, пистолет, – тут же мелькнула мысль, – откуда у Евгения Ильича взялся на даче пистолет?»
Тут же по спецсвязи Потапчук связался с управлением и попросил выяснить, где находится табельное оружие полковника Самохвалова, приказав тотчас доложить ему.
«Деньги – раз, – Потапчук загибал пальцы, – женщины – два, интриги – три, компромат – четыре. То есть политика. Короче, имеются четыре или пять веских причин, по которым мужчина может пустить себе пулю в висок. Политика? Не похоже, Самохвалов никогда ни в чем подобном замешан не был. Женщины? Вроде, он был почти образцовым семьянином. Нашли фотографии, компрометирующие его? Но фотографии – это слишком мало, чтобы расстаться с жизнью. За фотографии его могли, в крайнем случае, в самом крайнем, выгнать с работы. Но с его знаниями и опытом работу он быстро бы на