Молодой человек посмотрел на картонку, сощурившись, как если бы ему было трудно разобрать почерк. У Франсуа это вызвало некоторое раздражение: он специально постарался писать разборчиво.
— Я начинаю рано.
— Приходите во сколько вам удобно. Мы не любители вставать поздно.
Он ответил уже знакомым еле заметным кивком, положил картонку в карман куртки и снова повернулся к реке.
— Вы уже рассказали друг дружке всю свою жизнь?
Во взгляде Матильды явственно читалось беспокойство. Франсуа непроизвольно занял оборонительную позицию.
— Людовик завтра придет, чтобы заняться нашим садом.
Ее это покоробило.
— Что? Ты его позвал? Ты мог бы, по крайней мере, поинтересоваться моим мнением!
— Он оказал мне услугу, и я отвечаю ему тем же самым.
Матильда схватила его за руки.
— Франсуа, мы же его совсем не знаем. Что на тебя нашло? Я не хочу незнакомых людей в доме!
— Не настолько он уже и незнакомый. На вид он вполне хороший, сама убедишься. И потом, ты же сама хотела, чтобы я нанял садовника.
Матильда застыла с открытым ртом; судя по всему, эти аргументы не показались ей такими уж забавными.
— Профессионального садовника! Я говорила о ком-то, кто хорошо владеет этой профессией. И вовсе не о первом фактотуме[5], встреченном на обочине дороги!
Он не мог удержаться от смеха.
— Ты находишь это смешным?
— Извини. Меня рассмешило слово «фактотум».
— А кто он еще, по-твоему?
— Да, я не уверен, что он такой уж профессионал. Полагаю, это что-то попроще.
— Ты хочешь сказать, попроще в плане умственных способностей? Что за лакировка действительности!
Франсуа украдкой бросил взгляд в сторону Людовика. Тот даже не пошевелился. Его силуэт сливался с тускло-серыми фасадами домов на противоположном берегу.
— Нет, всего-навсего простой человек. Во всяком случае, он произвел на меня именно такое впечатление.
5
Безусловно, Людовик предупредил его, что начинает работать рано, но Франсуа даже представить себе не мог, что тот заявится к ним раньше восьми утра.
У Франсуа Вассера всегда была привычка вставать с первыми лучами солнца. Когда он еще работал, то после скромного раннего завтрака закрывался у себя в кабинете, чтобы править статьи и готовиться к лекциям. Матильда, как и он, не любила допоздна валяться в кровати. Ей нравилось завтракать в городе, в своем III округе, чтобы пораньше приехать в галерею и еще до открытия распорядиться текущими делами. И они не считали нужным менять заведенные однажды привычки.
Франсуа и Матильда даже не слышали, как он пришел. Они сидели за столом в кухне, когда Матильда так и подпрыгнула на месте:
— Там, снаружи, кто-то есть!
Франсуа сидел спиной к окну. Отложив свой журнал, он быстро встал, чтобы выглянуть во двор.
— Нет, никого.
— А я тебе говорю, что видела, как кто-то прошел.
— Подожди здесь, я сейчас посмотрю.
На пороге дома не было ни души, но, сделав несколько шагов, Франсуа удивился, заметив Людовика перед мастерской Матильды. Одетый в ту же потертую куртку, что и вчера, он прижимался лицом к застекленной двери, закрыв лицо руками с двух сторон, чтобы загородиться от утреннего света.
— Людовик?
Тот повернулся к нему, даже не попытавшись как-то объяснить свое поведение, как будто не было ничего естественней, чем заявиться к кому-то, не предупредив, и подглядывать в окно. Конечно, Франсуа отпер цепь, преграждающую вход на его территорию, но ему даже в голову не могло прийти, что молодой человек не предупредит о своем появлении телефонным звонком.
Не особенно торопясь, Людовик приблизился к нему. По его безмятежному лицу можно было понять, что он не собирается каким-то образом объяснять это недоразумение.
— Вам бы следовало позвонить, — с раздражением в голосе произнес Франсуа.
Казалось бы, он выразился достаточно ясно, но Людовик воспринял его слова с тем же безразличием, чуть заметно пожав плечами, будто говоря: «Ну да, следовало бы позвонить, тогда меня ждал бы более теплый прием».
— Мы вас не услышали. Вы хотя бы не пешком пришли из города?
— Машина там.
Судя по всему, эта манера экономить слова являлась его отличительным признаком. Чуть отступив по усыпанной гравием аллее, Франсуа заметил старый фургон — белый потрепанный «Ситроен». Для парня в таком возрасте подобная машина была некоторым анахронизмом. Странно, что они не услышали шума мотора.
Когда он снова повернулся к Людовику, тот был занят тем, что кончиками пальцев гладил гранитные камни фасада.
— У вас красивый дом… очень красивый дом.
Он произнес эту фразу медленно, даже с каким-то вожделением. Франсуа почувствовал себя неловко.
— Спасибо, — сухо ответил он. — Входите, я представлю вас своей жене.
Судя по недомолвкам, прозвучавшим накануне в словах Матильды, от первой встречи можно было ожидать самого худшего.
За несколько минут до прихода Людовика она еще беспокоилась: очевидно, что он работает незаконно, и нет уверенности, что… что в доме не произойдет несчастный случай. Но Матильда — и это, без сомнения, являлось одной из основ мировоззрения провинциальных буржуа, которые ставят внешнее во главу угла, — была безупречной хозяйкой. Она напоминала древних греков, видевших в гостеприимстве волю божества и принимавших чужака, просящего убежища, с такой же обходительностью, как если бы тот был королевской особой.
Когда Людовик вошел в кухню, она не выказала никакого удивления — хотя, с другой стороны, ей было нечего терять — и приблизилась к ним с деланой улыбкой. Людовик окинул помещение внимательным взглядом, как если бы он оценивал все предметы, которые попадались ему на глаза.
— Здравствуйте, мадам.
Слова были произнесены очень прилежно: это стоило ему такого труда, что Франсуа не удивился бы, если бы тот затем поцеловал Матильде руку.
— Надеюсь, я вас не побеспокоил. Это месье Вассер сказал мне прийти пораньше.
Франсуа не понравилась такая неточная манера освещать события, как и лукавый взгляд, наводящий на мысли, что Людовик старается в первую очередь выгородить себя самого.
— Вы нас совершенно не побеспокоили. Знаете пословицу: «Кто рано встает, тому Бог дает».
Как Франсуа хорошо знал, Матильда изрекла эту банальность всего лишь для того, чтобы встать с собеседником на одну доску.
— Хотите чашечку кофе?
На этот раз Людовик снова повернулся к Франсуа, но теперь для того, чтобы получить его благословение.
— Не откажусь.
Пока Матильда хлопотала возле итальянской кофеварки, Людовик не сводил с нее глаз, будто маленький мальчик, ожидающий чашку горячего шоколада.
— С чего вы хотите начать, Людовик? Работы там, снаружи, хватает.
— С изгороди, мадам. Трава еще слишком мокрая, будет не слишком хорошо для косилки.
— Изгородь. Прекрасная мысль. Она уже ни на что не похожа. Давайте.
Она поставила перед ним маленькую чашечку из голубого фарфора из сервиза, который они купили у антиквара, когда еще только поселились здесь. Безумно дорогой сервиз, которому следовало бы стоять в витрине коллекционера, а не на кухне. Людовик долго разглядывал чашку, осторожно поворачивал ее на блюдце, понимая, что перед ним почти драгоценная вещь, а затем выпил ее содержимое маленькими глотками.
— Как хорошо, — прошептал он себе под нос.
Похоже, был полностью поглощен процессом дегустации кофе, поэтому, чтобы заполнить молчание, Франсуа затеял ни к чему не обязывающий разговор. «Надеюсь, сегодня весь день простоит хорошая погода» или «Мне кажется, сегодня прохладнее, чем вчера».
Но Людовик не слушал его. Как и Матильда, которая в замешательстве разглядывала гостя.
Четверть часа спустя, уладив вопрос об оплате — он и правда хотел оплату только наличными, — Людовик приступил к работе. Франсуа оставил юношу одного: его присутствие было бы неприятно молодому человеку, как и ему самому, вздумай кто-то читать, заглядывая поверх плеча.
Он проработал четыре часа подряд, практически не прерываясь. Все утро Матильда украдкой косилась в окно гостиной, чтобы приглядывать за ним. Открыть журнал… Немного прибраться… Все дела, которые она затевала, постоянно прерываясь, были скорее поводами лишний раз заглянуть в окно. Три раза она прошлась якобы для того, чтобы зайти в мастерскую. Наконец Франсуа захотел положить конец этим уловкам:
— Ну, хватит уже шпионить!
— «Шпионить»? Я всего-навсего хотела ему предложить прохладительный напиток.
Она держала в руках деревянный поднос, на котором были вырезаны очаровательные узоры. На нем стоял стакан газированной воды, украшенный ломтиком лимона, и тарелка с бисквитами. Эта чрезмерная утонченность создавала впечатление, будто Матильда собиралась принять в гостиной самых выдающихся персон.
— Оставь, я сам этим займусь. Ему это не нужно.
Франсуа взял только стакан газированной воды. Хоть он и осуждал Матильду за чрезмерное любопытство, но, выйдя из дома, воспользовался случаем, чтобы немного задержаться.
Франсуа редко случалось видеть, чтобы кто-нибудь работал настолько добросовестно и продуктивно. Но удивляла вовсе не быстрота, а предельная собранность — с инструментом в руках Людовик оказался настолько же ловким, насколько нескладным он был все остальное время. Он протянул мерные веревки, чтобы определить высоту и размеры изгороди. С помощью термических шпалерных ножниц обработал ее начерно, чтобы приблизиться к прежним очертаниям, а затем садовыми ножницами довел свою работу до совершенства.
За утро он полностью постриг изгородь и развел в дальнем углу сада большой костер, чтобы сжечь кучу листьев и веток. Наверно, Франсуа никогда не забудет выражения лица Матильды, когда та увидела, что работа уже закончена. Казалось, она восхищена кустами бирючины не меньше, чем посетитель парка-музея рощами Вилландри или аллеями Версаля.
Эту изгородь было особенно трудно привести в порядок, поскольку она повторяла очертания извилистой аллеи. Каждый раз, когда Франсуа брался за нее, он расстраивался из-за ее выпуклостей и все еще остающихся дыр. Совершенство работы, которая предстала сейчас у него перед глазами, подчеркивало его собственное дилетантство.