Дарт сбежал из приюта, когда ему было двенадцать, и, став лютеном, смирился, что ни образование, ни документы ему не понадобятся. В его распоряжении оказалась целая библиотека в Голодном доме, и этим он восполнял свою тягу к знаниям, пока не получил должность домографа. Казалось, незримый образ предшественника довлел над ним, и Дарт изо всех сил старался соответствовать.
– Экзамены весной, успею придумать что‑нибудь.
– Уверен, что тебе это нужно? – осторожно спросила Флори.
– Ты так на меня смотришь, что я уже ни в чем не уверен… – пробурчал он. – Спроси, как меня зовут, я и то не отвечу.
– Взгляни на свой фамильный перстень. Удостоверяющий жетон. Табличку на двери кабинета. Везде твое имя, господин Холфильд. Не прибедняйся. – Она легонько толкнула его в плечо, чтобы приободрить, но, кажется, сделала только хуже. Дарт нахмурился, словно вспомнил о чем‑то неприятном, беспокоящем его.
– Недолго моей фамилии висеть в домографной конторе.
– Что‑то случилось?
Он прикусил губу. Помолчал немного, побарабанил пальцами, раздумывая, а потом ответил:
– Недавно стало известно, что в Тересе погиб безлюдь. И, как мне донесли, домографы с ближайших территорий собирались, чтобы обсудить инцидент, уже не первый за последнее время. Но меня не позвали, потому что я не заслужил.
– А ты бы хотел там быть?
Он раздраженно вздохнул:
– Дело не в моих капризах. С нашим городом должны считаться. Когда шумиха вокруг безлюдей стихнет, власти найдут более подходящего человека на мою должность, а я вылечу оттуда, как пробка. Лютены не становятся домографами, Флори.
– Значит, ты исключение, – твердо заявила она. Вряд ли ее слова прибавили Дарту уверенности, зато заставили улыбнуться.
Они замолчали и занялись каждый своим делом: Дарт вернулся к карте, а Флори, примостившись на столе, осталась наблюдать за ним, в задумчивости болтая ногами. После того, как госпожа Шарби исключила ее из благовоспитанных особ, можно было не следовать приличиям. Она старалась держаться непринужденно, словно на сердце не лежало ни одной тяжести, а в голове не засело ни одной тревожной мысли, но чем дольше откладывала неизбежный разговор, тем больше изводила себя.
В конце концов, она решилась. Слезла со стола, нервно одернула рукава и призналась:
– Сегодня кое-что произошло.
Хорошие новости так не начинались, а скверные не нуждались в долгих представлениях. Дарт тоже понимал это и напряженно ждал продолжения. И она рассказала ему все: как госпожа Шарби вызвала ее в школу, как, подцепив за локоть, завела в кабинет, а потом, перемежая угрозы с оскорблениями, выдала целую тираду об опекунстве.
– Они говорят, что мы тебе никто и не должны жить здесь, – подытожила Флори. – Формально так и есть. По закону…
Дарт не позволил ей договорить.
– В топку закон! – Резко отодвинув стул, он рывком поднялся на ноги. Непредсказуемый и неудержимый, как сам огонь, бросился к ней, обхватил ее лицо горячими ладонями, чтобы она не могла отвести взгляд. – Вы моя семья! И раз кому‑то нужно официальное подтверждение, так давай сделаем это.
– Сделаем что? – беззвучно, одними губами прошептала Флори.
– Поженимся.
Слово повисло в воздухе, набралось тишиной и стало почти осязаемым.
– Ты… ты это не всерьез, – ошеломленно выдохнула она, и тут же стало трудно дышать, будто ее затянули в тугой корсет.
– Ох, прости. Я кое-что забыл.
На его лице, как молния, промелькнула нервозная улыбка. Дарт метнулся к столу и, разворошив бумаги, нашел исписанный черновик, от которого оторвал длинную полоску. Скрутил клочок в жгут, а его – в подобие кольца. Безделушка, сделанная наспех, в его руке, носящей на мизинце фамильный перстень, смотрелась нелепо, как часть детской игры. Игры, из которой они выросли.
– Стань моей женой, Фло, – сказал он, протягивая ей бумажное кольцо, призванное отразить серьезность его намерений, но отражающее противоположное.
Она не шелохнулась. Не протянула руки, не шагнула навстречу.
– Скажи, что это шутка.
– А разве такими вещами шутят? – Дарт удивленно поднял бровь. – Я по-настоящему спрашиваю у тебя согласия.
– Нет. Нет.
Флори отступила, чувствуя, как дрожат колени, как вся она дрожит. Лучше бы ее тело оставалось деревянным и неподвижным, чтобы не выдавать испуг и растерянность. Она не могла объяснить природу своих чувств, но предпочла бы их скрыть, чтобы не обижать Дарта еще больше. Но было поздно. Его черные глаза, всегда наполненные живым блеском, вдруг стали матовыми, холодными, словно у статуи с обсидиановыми зрачками.
– Ты все неправильно понял, – попыталась оправдаться она. – Дело не в тебе. Просто… просто… мое замужество – не выход.
– А что выход? Снова убегать и прятаться?
Боясь, что спор разгорится сильнее, Флори заговорила тихо, обдумывая каждое слово. Если он доверяет ей, то должен понять.
– Они хотят, чтобы мы отказались от безлюдей. Офелия – просто способ надавить на меня. Не будет этого, появится другой. Если раз пойти у них на поводу, они и дальше будут диктовать условия.
Его губы дрогнули, как у обиженного ребенка, брови стали сломанными, изогнутыми линиями, выражающими и печаль, и сожаление, и отчаяние.
– Я могу защитить вас обеих. Позволь мне сделать это.
– Я не хочу, чтобы ты женился на мне из-за обстоятельств, – решительно заявила она. – Не нужно защищать меня вот так. Не превращай наш брак в признание моего бесчестия!
– Я не… Стоп. – Дарт шумно выдохнул. – Давай выйдем из этого разговора и начнем заново. Ладно?
Флори неуверенно кивнула, не зная, можно ли исправить то, что уже произошло между ними. Замерев в ожидании, она наблюдала, как Дарт вернулся к столу, где горела керосиновая лампа, и бросил бумажное кольцо в огонь. Миг – и от его слов, от его пылкого предложения остался лишь пепел, да и тот осел на дне горелки.
– Извини, – даже не взглянув на нее, сказал Дарт. – Что ты предлагаешь?
– Я написала Ризу. Завтра ночью паром отправляется в Делмар. Хочу отвезти Офелию туда, где она будет в безопасности.
– Ты обратилась к Уолтону? – ошеломленно переспросил он. – То есть ему ты доверяешь больше, чем мне? По-твоему, я не смогу защитить вас?
– Нет, что ты, – поспешила оправдаться она, – я сделала, как мы договаривались. Помнишь?
Он покачал головой: то ли отвечая, то ли выражая несогласие.
– Пойду прогуляюсь, освежу память.
– Дарт, подожди, я… – Она хотела его остановить, но вовремя поняла, что это бесполезно. Он уже не слышал ее, не замечал и не желал видеть.
В растерянности застыв у закрытой двери, Флори слушала удаляющиеся шаги и недовольный гул стен. Безлюдь был по-прежнему связан с Дартом, чувствуя перепады настроения и отражая их, точно эхо, которое оборвалось, едва тот покинул дом.
Вначале она надеялась на его отходчивый нрав и мысленно вела диалог: что сказать, когда он вернется? Как сгладить острые углы? Как объяснить свои чувства и причину отказа? Но все, что ей оставалось, – вести разговор с пустыми стенами. Дарт не появился ни через час, ни через два, ни после. Тогда Флори решила, что он отправился к лучшему другу – за советом, поддержкой или выпивкой, – Дес мог предоставить все это. Она не позволяла себе думать о дурном, убеждая себя, что глупая неурядица вскоре разрешится, как прежде. Однако чем дальше ползла стрелка часов, чем дольше затягивалось ожидание, тем сильнее становилась тревога.
Флори заставила себя лечь в постель, закрыть глаза и не думать ни о чем. Мерный стук частностей убаюкивал, и все же она просыпалась среди ночи, протягивала руку, и каждый раз пальцы сминали холодную простынь.
Плотные шторы не пропускали света, и она не знала, сколько времени провела так, блуждая на границе сна и яви. Очнувшись от странного предчувствия, Флори вскочила и поспешила на первый этаж, уверенная, что Дарт вернулся. Стены разразились привычным треском, Бо заскулил из-за двери, но Офелия еще спала, чтобы вызволить его из заточения своей комнаты.
Флори сбежала по лестнице. Ее ждало доказательство, что Дарт был здесь: талый снег, натекший с ботинок, и пышущий жаром котел. Жадный огонь пожирал свежую порцию угля, пуская пар по трубам. Дарт продолжал заботиться о безлюде и всех его обитателях, а значит, и о ней тоже. Успокаивая себя этой мыслью, Флори состряпала завтрак и отправилась будить сестру.
До отъезда в Делмар им следовало вести обычную повседневную жизнь, чтобы не навлечь на себя еще больше неприятностей. Прилежная ученица должна посещать школу, а добропорядочная попечительница – подавать пример смирения и послушания. Такими их хотели видеть в обществе; такими они могли лишь притворяться.
Новость о скором отъезде Офелия приняла с радостью. Как настоящая южанка, она была не прочь сбежать от холодов к морю, свежему воздуху и чистому, не закопченному дымом небу. Очарования Делмару определенно добавляло и то, что там жил Нил, и, предвкушая скорую встречу с другом, Офелия тараторила без умолку, строя грандиозные планы, будто собиралась провести там веселые каникулы. Ее воодушевление было столь заразительно, что Флори, слушая, и сама начала улыбаться. Но стоило остаться в одиночестве, и ее снова охватила тревога.
Она не планировала задерживаться в Делмаре надолго, и тем не менее приготовила микстур про запас, чтобы на время ее отсутствия с безлюдями ничего не случилось. Успокаивающие микстуры для Дикого дома, согревающие – для будущей теплицы и разжигательная смесь для прожорливых топок Кукольного дома, в сердце которого ковались автоматоны. Благодаря последним удалось наладить работу ткацкой фабрики в Лино. Это был первый серьезный заказ и первые большие деньги. Возможно, они и привлекли внимание к их деятельности.
Закончив со склянками, Флори решила сделать первый шаг к примирению и вскоре отправилась в домографную контору, прихватив корзину с пирогом. Аромат горячей выпечки привлек бродячих собак. Чтобы они отстали, пришлось пожертвовать кусок, и пока голодные животные собирали крошки, Флори свернула на многолюдную улицу и затерялась в толпе.